— Я худею, — выдал в эфир Головин. — Откуда у совершенно тупорылых людей деньги на тачку, мля? Я вот умный, а толку-то? — По горшкам дежурный, — прохрипел голос кого-то из оперов. — Хорош уже эфир засирать. Мужики, отберите кто-нибудь у него рацию. Вчерашний день прошел спокойно — судя по сводкам, на рынках, находящихся на территории Ворона, угонов зафиксировано не было. Если бы такое произошло, операцию можно было отменять, два дня подряд угонщики работать вряд ли будут. На второй день решено было выдвигаться на рынок в южной части Домодедово, у Каширского шоссе. Сегодня в роли продавцы выступал опер по фамилии Ткачук. Вчерашний «продавец» Волгин сегодня был в группе прикрытия. Ткачук поставил красный «фольксваген» без номеров в крайнем ряду, самом ближнем к шоссе. На Каширке по обе стороны от рынка в обочине стояли машины оперативников, внимательно следящих за территорией авторазвала. Еще три машины с операми стояли вокруг авторынка: у ворот, за углом на стоянке и около павильонов с запчастями. — Мне нравится! — восторгалась девушка, разглядывая машину зачарованными глазами. — Красненькая! Круто-круто-круто! Пап, тебе как? Ее угрюмый отец не испытывал никакого восторга и выглядел смертельно уставшим от жизни человеком. — Парень, какого года машина? Не битая? А с ценой как, уступишь? — У меня и пальто красное есть! — радовалась и сияла девушка. — А красные туфли я куплю, помнишь, я в магазине видела? Помнишь? Пап? — Лиза, триста тысяч — это дорого для нас. Вон, зеленая стоит. У тебя халат зеленый есть, так что пошли смотреть. Против своей воли, половина оперов согнулась пополам от смеха, и радиоэфир заполонил хохот. — Папаша красава! С такой дочкой, блин, респект мужику! Бегин сидел в фургоне, который располагался в добрых 200 метрах от ворот авторынка, около двух прицепов от огромных грузовых фур. На мониторы выводилась картинка с передней и задней камер «фольксвагена». В следующие полчаса мимо машины-ловушки крутились несколько человек, но с Ткачуком никто не заговаривал. Всех их фиксировали камеры. Затем словно из ниоткуда перед опером возник рябой парнишка. Он деловито открыл водительскую дверцу, заглянул в салон. — Пробег там родной стоит? — Само собой. — Как капот открыть? — А вон, ручка. Рябой открыл крышку капота, принялся копаться внутри. — Чё, не гнилая она у тебя? — Да сам смотри. Машина как новая, вся кузовщина в идеальном состоянии. — А хозяев сколько? — Один хозяин. В ПТСке все есть. Машина не битая, не крашеная. Рябой парнишка покивал, задал еще пару обычных вопросов, после чего мотнул головой: — Ну ладно, я еще похожу, посмотрю. — Дело твое. Парнишка скрылся. Опера сидели на своих местах, со скучающим видом глазея на однообразную картину на рынке: толпа, машины, гул. Шахов со своей позиции видел весь проезд вдоль ряда, в котором стоял красный «фольксваген». Нахмурившись, он буркнул в рацию: — Пацан сказал, что другие посмотрит. А сам-то слился сразу. — Куда, заметил? — Неа. Свалил и все. — Если что, рожу мы записали. Записали же? Техник в фургоне устало произнес ту же самую фразу, которую по какой-то причине, очень его раздражающей, опера постоянно требовали от него второй день подряд: — Камеры работают как надо, пишем все. * * * Рябцев не принимал участие в операции. После стычки с Бегиным он видеть никого не хотел. Он спустился к машине и проторчал там несколько часов, глуша минералку из бутылки и куря одну самокрутку за другой. Сначала он перемывал косточки проклятому Бегину. Потом думал о Вике, которая никак не может угомониться. А ведь он ей доверял, пока она не наставила ему рога. При всем при этом сам Рябцев ни разу за годы их совместной жизни не дал ни малейшего, как он был уверен, повода усомниться в его верности. Так какого черта Вика как с цепи сорвалась? Что-то чувствует? Это выводило Рябцева из себя еще больше. Когда она спала с любовником под кодовым именем Вадим — все было, с ее точки зрения, правильно. Все шло, как надо, как должно быть. А сейчас в ней вдруг ревность взыграла. Двойные стандарты? Что-то явно не так с современными женщинами, угрюмо ворчал Рябцев, раз у них такие стандарты. Затем его мысли переключились на Ольгу, на Потапа и Ворона… И как-то незаметно для себя Рябцев вернулся к проклятиям в адрес Бегина. А потом он принял решение. Неважно, что о нем подумает столичный следователь. Бегин-то рано или поздно уедет из Домодедово назад, а ему, Рябцеву, здесь жить. И заботиться нужно в первую очередь о себе. Особенно после того, что сегодня позволил себе этот выскочка из комитета. И Бегин отправился к Лопатину. — Сергей Вениаминович… У меня появилась информация по делу. — Что-то с Бегиным? — нахмурился Лопатин. — Кстати, Рябцев. Что-то не припомню, чтобы ты приходил ко мне и рассказывал, чем занимается и о чем думает Бегин. Мы ведь с тобой договаривались? Рябцев поколебался. Но все же не смог заставить себя выложить полковнику все. — Так нечего рассказывать, Сергей Вениаминович. Бегин со мной не общается. Утром я его привожу, вечером отвожу. Если бы что-то было, я бы первым делом к вам… — Хорошо, — Лопатина это явно успокоило. — Так что ты говоришь, какая там у тебя информация по делу? — Мы ведь ищем оружейника, который банде стволы поставляет? Один из старых осведомителей сообщил мне его кличку. Карета. Лопатин был удивлен. — Один из осведомителей? Ты три года работал в архиве. — У нас были хорошие контакты. — Значит, Карета? Давай, выкладывай все. Лопатин кивком указал Рябцеву на кресло. Присев, опер рассказал все, что узнал от Кипежа: — По словам информатора, Карета занимается оружием несколько лет. Переделывает травматические, адаптируя их под стрельбу боевыми. Экспериментирует с собственными. Обрабатывает краденое оружие, стирая серийные знаки и изменяя пулевой канал, чтобы баллистическая экспертиза не идентифицировала ствол через пулегильзотеку. У Кареты, если верить информатору, есть свои надежные поставщики. Они поставляют ему травматики и другие стволы, а также боеприпасы. После переработки оружия Карета сбывает его здесь, у нас, в Московской области. В Москву не суется, чтобы не зайти на чужую территорию. — Так, — Лопатин задумчиво постучал пальцами по столу. — И как на него выйти? — Этого я не знаю. Информатор сообщил, что еще несколько лет назад кличка Кареты всплывала периодически на стрелках и в разговорах между блатными. А потом он вдруг пропал. Но его стволы никуда не делись. Значит, Карета продолжает работать, просто перестал светиться. Усилил конспирацию. Или… Или нашел постоянных клиентов. Лопатин кивнул. И другим взглядом посмотрел на опера. Он был удивлен, что тот сумел раздобыть что-то полезное, и при этом польщен, что тот пришел непосредственно к нему. — Я все понял. Дам команду нарыть все, что у нас есть, на этого Карету. Молодец, Рябцев. Когда все закончится, я про тебя не забуду. Выходя из кабинета шефа, Рябцев знал, что он поступил правильно. Но чувствовал себя при этом почему-то паршиво. * * * — Битая? — Да какая битая? Ни единого тычка не было! — А вот стекло переднее меняли два года назад. — Вот черт глазастый, — невольно выдал Ткачук. — Циферки внизу разглядел, да? Камнем стекло кто-то расхерачил ночью, во дворе, вот и все. Пришлось менять. А так сама машина ни в одном ДТП не была, можешь всю кузовщину хоть под микроскопом изучать. Шел четвертый час дня. Здесь было больше людей, чем на авторынке в Одинцово, и всю первую половину дня каждые 10–15 минут к красному «фольксвагену» кто-нибудь подходил с расспросами. Но сейчас, во второй половине дня, территория рынка заметно опустела. Покупатели стараются приезжать с утра, пораньше, и сейчас волна желающих приобрести железного коня схлынула. Поредели и ряды машин, выставленных на продажу: кто-то плюнул и уехал, решив попытать счастья завтра, а кто-то сумел-таки продать машину и сейчас, счастливый, оформлял документы или пересчитывал деньги. Ближе к четырем людей стало еще меньше. Ткачук лениво жевал гамбургер, купленный в забегаловке неподалеку. Минут 20 к «фольксвагену» вообще никто не подходил. Наконец появился какой-то бородатый старичок, но его цели были совершенно загадочными. — Почему продаешь, а? — Потому что захотелось, отец. — Нет, почему? С машиной не так что-то?