Так вот. Звягину не раз доводилось слышать, что высшее советское руководство очень опасается за сохранность Транссибирской магистрали. Дескать, если врагу удастся ее повредить, то в этом случае на фронте неминуемо возникнут большие трудности. А вместе с ними заглохнет и победное наступление Красной армии, и освобождение оккупированных врагом земель. Правда, при этом советским руководством выражалась уверенность, что как-то существенно повредить Транссиб и парализовать его работу — дело непростое, можно даже сказать, нереальное. Магистраль находится в глубоком советском тылу, тянется через всю Сибирь. Даже добраться туда фашистским диверсантам и то большая проблема. Да и добравшись, они ничего существенного сделать не смогут. Потому что чтобы вывести из строя столь мощную и протяженную магистраль — усилий только одной или даже двух, да хоть даже трех или четырех диверсионных групп явно не хватит. Здесь, пожалуй, нужна как минимум дивизия. А как ее перебросишь скрытным образом в глубокий тыл? К тому же там, в тылу, также есть части Красной армии, которые, в случае чего, дадут диверсантам отпор. Но тем не менее относиться с беспечностью к такой гипотетической опасности все равно нельзя. Необходимо быть бдительным — во всех смыслах этого понятия. Но что, если все-таки попробовать обмануть бдительность советской власти? Что, если несмотря ни на что, попытаться нарушить работу магистрали? Хотя бы на короткое время? Вот это и было темой ночных размышлений Звягина. Он сам был родом из тех краев, он родился и провел детство в городке Мариинске. Этот городок аккурат располагался на Транссибирской магистрали. На магистрали путевым обходчиком работал отец Звягина, да и сам он также начинал свою трудовую деятельность там же — подсобным рабочим в паровозном депо. Правда, недолго, потому что вскоре его забрали в армию, а дальше были командные курсы и военная карьера… Так вот почему бы, несмотря ни на что, не попытаться нарушить работу Транссибирской магистрали? Допустим, в районе того же Мариинска? Как это сделать? Тут у Звягина имелась замечательная, как ему казалось, мысль. Мариинск, да и другие соседние города, которые также расположены на магистрали или неподалеку от нее — это, ко всему прочему, еще и край лагерей, в которых содержатся заключенные. Множество заключенных, может быть, тысячи! И уголовники, и бытовики, и политические — всякие. И у всех у них — затаенная, а у кого и открытая обида на советскую власть. Даже и не обида, а ненависть! Ведь именно советская власть заперла их в лагеря и лишила свободы. Ну, а где обида, там и желание отомстить. Да хотя бы даже и не отомстить, а просто вырваться на свободу. Но свобода, она дорого стоит. За нее надо платить немалой ценой. Иначе говоря: я помогаю тебе обрести свободу, а ты мне за это платишь. И не деньгами, и даже не золотом, а, допустим, выполняешь какое-то поручение. Допустим, нужно взорвать мост Транссибирской магистрали. Или вывести из строя несколько перегонов, подорвав на них рельсы. Или взорвать паровозное депо хотя бы в том же Мариинске. Да мало ли что можно сделать, чтобы нарушить бесперебойную работу магистрали. Конечно, один или даже десяток освобожденных зэков с такой задачей не справятся. А если их объединить в отряды? Если дать им в руки оружие? Если поставить над ними правильных командиров, которые объяснят им, что и для чего они должны делать? Где найти таких командиров? Допустим, заслать их в лагеря под тем или иным видом и предлогом. Где добыть оружие? Поднять в лагере восстание, разоружить охрану — вот тебе и оружие. А дальше получится подобие снежного кома. Обязательно получится! За одним лагерем восстанет другой лагерь, за ним — третий, четвертый, пятый… Вот тебе и боевые отряды. И всем им поставить задачу: всячески стараться вредить Транссибу. Взрывать, ломать, крушить… Главное, объяснить, что все это — дело полезное и нужное, все это — святая и праведная месть советской власти, которая в свое время упекла их в лагеря… Вот это и будет идеология повстанческих зэковских отрядов. А где идеология, там и победа. Но и это еще не все! Еще в район Мариинска нужно направить хорошо обученную и экипированную диверсионную группу. Так сказать, для общего руководства. Из кого она будет состоять? В принципе это не так и важно. Из немцев, из бывших красноармейцев, угодивших в плен… Из красноармейцев даже лучше, чем из немцев. Все-таки красноармейцы — свои, то есть местные, бывшие советские граждане. Они, в отличие от немцев, быстрее впишутся в действительность. А это очень важное условие — чтобы на тебя обращали как можно меньше внимания. Ну и, конечно, диверсионной группе нужен толковый командир. Впрочем, это уже не его, Звягина, дело. Это — как решат немцы. И притом — всю эту операцию нужно провернуть как можно скорее! Сейчас февраль, а в апреле наступит весна. А с наступлением весны советские войска обязательно пойдут в наступление по всем фронтам. Так вот, нужно их опередить. То есть постараться к этому сроку парализовать работу Транссибирской магистрали. А что касается восстания в лагерях, то его лучше всего поднять также в апреле. Сейчас зима, а в Мариинске — там сибирская зима. А зэк зимой на свободу не стремится — замерзнет насмерть. Весна — совсем другое дело. С наступлением весны зэка неудержимо тянет на волю. Вот и нужно воспользоваться таким зэковским порывом… Вот только нужно поторопиться, потому что весна — она уже на подходе. А организационных дел, связанных с подготовкой и осуществлением операции, предполагается немало. Одна заброска диверсионной группы в Сибирь чего стоит. Ведь это же тысячи километров! Как же назвать операцию, над которой размышляет сейчас Звягин? А если «Что делать?». А что — хорошее название и с чисто русским колоритом. Что делать — это исконный вопрос, всегда стоявший перед россиянами и Россией. Вопрос всегда был, а точного ответа на него никогда и не было. Ну, так пускай немцы и дадут, наконец, ответ на этот вопрос. А он, Звягин, им поможет. Подскажет… Наутро Звягина вновь привели в тот самый кабинет, и вновь его встретили те же самые абверовцы — Эрлих и Штеле. — О, я вижу, что вы не спали всю ночь! — с прежней своей ироничной насмешливостью произнес Штеле. — Надеемся, что причина вашей бессонницы была уважительной. — Да, я почти не спал, — согласился Звягин. — Я размышлял и делал выводы… — Вот как — даже выводы! — поощрительно произнес Штеле. — Очень интересно! Надеемся, вы поделитесь с нами вашими выводами. Мы заинтригованы. По всему было видно, что Штеле не просто иронизировал, он не верил Звягину. А значит, ему не верил и другой собеседник — Эрлих. И это Звягина угнетало и пугало, но что он мог поделать? Он был в полной власти Штеле и Эрлиха, они сейчас были его судьями, а может статься, что и палачами. Собравшись с мыслями, Звягин рассказал Эрлиху и Штеле о результатах своих ночных размышлений. И даже сообщил придуманное им название будущей операции. К немалой его радости, Эрлих и Штеле иронизировать не стали. Они обменялись взглядами, и только. Затем Штеле произнес: — Что делать, что делать… Вечный русский вопрос… — Именно так! — поддакнул Звягин. — Хорошо, — сказал Штеле. — Результаты ваших ночных размышлений заслуживают того, чтобы над ними подумать. Ступайте к себе. Когда вы нам понадобитесь, мы вас вызовем. Звягин вышел, испытывая при этом огромное душевное облегчение. Кажется, ему удалось убедить немцев в том, что он может принести пользу. А коль так, то очень может статься, что дальше все будет просто замечательно. Для него замечательно, для Звягина. Глава 5 После ухода Звягина Эрлих и Штеле стали совещаться. — Я вижу, что ты не веришь этому русскому полковнику, — сказал Штеле Эрлиху. — Ты прав, — мрачно ответил тот. — Не верю. — Думаешь, он блефует? — прищурился Штеле. — Возможно, что и так, — ответил Эрлих. — И это означает, что он не тот, за кого себя выдает? — Именно. — Да, но какой смысл в этой его игре? — Штеле встал и прошелся по кабинету. — Допустим, мы поверили в то, что он нам сказал. Идея действительно стоящая. Как ты сам знаешь, там, — Штеле указал пальцем вверх, — давно уже думают над тем, как перекрыть каналы снабжения для русской армии. И, между прочим, упоминалось и о Транссибирской магистрали. Причем не один раз и всерьез… Но, похоже, эти мудрецы в высоких кабинетах так ничего путного до сих пор и не придумали. Магистраль действует, и по ней все так же поступает все необходимое для Красной армии. Оттого она и перешла в наступление… И тут появляется русский полковник-перебежчик и практически с ходу предлагает нам интересную идею! Согласись, что идея и впрямь интересная. — Именно это меня и смущает, — мрачно произнес Эрлих. — Такие идеи с ходу не рождаются. Они — результат многодневных напряженных размышлений. — Захочешь жить — придумаешь еще не то, — улыбнулся Штеле. — Хотя, конечно, в какой-то мере ты прав… Думаешь, это ловушка? — Возможно, — коротко ответил Эрлих. — И этот полковник, соответственно, подсадная утка? На это Эрлих и вовсе ничего не сказал, лишь пожал плечами. — Герд, — обратился Штеле к Эрлиху по имени. — Ты прекрасно знаешь, как я ценю твой трезвый ум и здоровый пессимизм. Однако на этот раз мне кажется, что ты неправ. Давай рассуждать логически. Допустим, этот русский полковник и в самом деле провокатор. И, соответственно, фанатик. Да, фанатик, — заметив, что Эрлих удивленно посмотрел, повторил Штеле. — Потому что выйти живым из такой рискованной игры — дело практически невозможное. Если мы его хоть в чем-то заподозрим, то сам понимаешь, что с ним будет дальше. Штеле опять прошелся по кабинету и сделал несколько энергичных движений руками. — Все-таки малоподвижная у нас с тобой работа, — скривился он. — Все больше приходится работать головой. А малоподвижность — это плохо для всего организма, в том числе и для умственных способностей. Получается заколдованный круг. — Просись на фронт, — мрачно усмехнулся Эрлих. — Там движения гораздо больше. Что, безусловно, отразится на твоих умственных способностях. — Узнаю своего друга Герда Эрлиха! — рассмеялся Штеле. — Но однако же по некоторым причинам я предпочитаю быть здесь, а не на фронте. Итак, позволь мне продолжить. Допустим, русские и впрямь решили затеять с нами игру и подсунули нам провокатора-фанатика в лице этого полковника. Но в чем суть такой игры? В чем, так сказать, высокий замысел русских? Делай со мной что хочешь, но никакого высокого смысла я не вижу. В конце концов, чем мы рискуем в этой игре? Неужели только тем, что мы потеряем группу диверсантов, заброшенную в глубокий тыл русских? Так невелика потеря… И, думаю, русские не стали бы ради этого затевать с нами какую-то игру. Не надо считать их дураками. Ну, а еще что мы здесь теряем? Ты молчишь, друг мой Герд Эрлих? Вот и я недоуменно умолкаю. Выговорившись, Штеле сел на диван и закрыл глаза. Он думал. Думал и Эрлих. Они молчали долго. — Там, — отозвался наконец Штеле и опять указал пальцем вверх, — наверное, уже головы себе сломали, размышляя, как оставить Красную армию без снабжения. Но, похоже, никто еще не додумался использовать для этого советских заключенных. Идея, прямо скажем, оригинальная и неожиданная. А значит, имеет шансы на успех. И потому я предлагаю подумать над ней основательно. — Ты считаешь, что можно верить заключенным? — спросил Эрлих. — В нашем положении можно верить хоть черту, — ответил Штеле. — Это во-первых. А во-вторых… Представь, друг мой Эрлих, что тебя за все твои старания взяли и засадили в концлагерь. Ну? Скажи, разве в этом случае ты не затаишь обиду на власть? Не захочешь ей отомстить — по мере своих сил и возможностей? И вот тебе вдруг предложили такую возможность… Конечно же, ты используешь эту возможность и подложишь взрывчатку под какой-нибудь мост. Разве не так? Получишь, так сказать, моральную компенсацию. И к тому же не забывай еще об одной компенсации — о свободе. — Ты говоришь о психологических моментах… — в раздумье произнес Эрлих. — А о чем же еще! — воскликнул Штеле. — Разумеется, о них! — Да, но те, о ком ты говоришь, — заключенные. Убийцы, воры, возможно, те, кто отбывает заключение по политическим мотивам. — Тем более! — развел руками Штеле. — Кому, как не политическим заключенным, быть мстителями? Это же принципиальные враги советской власти. Пригодятся и убийцы с ворами. Для них, как известно, главное — оказаться на свободе. И тут им предлагают такую возможность. Неужто они ее упустят? Опять же, друг мой Эрлих, я говорю о человеческой психологии. — Допустим, — стал постепенно сдаваться Эрлих. — Однако же идея новая. Тут надо подумать. — Разумеется! — воскликнул Штеле. — Подумать, затем составить план, далее — одобрить его в высоких кабинетах. Все, как полагается. А потом надо начать действовать. А начинать нужно с бокала хорошего французского коньяка! Как тебе моя идея, друг мой Эрлих? — Поддерживаю, — скупо улыбнулся Эрлих. * * * — …Итак, во-первых, — сказал Штеле. — Как нам быть с авторством идеи? Что же, так и доложим в верха, что ее нам подкинул русский перебежчик-полковник? Не много ли будет чести для этого полковника? — У тебя есть мысль? — глянул Эрлих на Штеле. — Я полон всяческих продуктивных мыслей, в том числе и относительно русского полковника, — с нарочитым пафосом сообщил Штеле. — Я слушаю, — сказал Эрлих. — А мысль вот какая, — сказал Штеле. — Предлагаю отодвинуть полковника в сторону и сообщить нашему начальству, что авторы идеи — мы с тобой. Думаю, ты не станешь возражать. — Не стану, — ответил Эрлих. — Но как же быть с полковником? — А что полковник? — поморщился Штеле. — Полковник… Да, вот! По всей видимости, там, в Сибири, нам понадобится свой человек, который смог бы координировать весь ход операции. Вот пускай наш полковник и будет таким координатором. Тем более что он, по его словам, родом из тех мест. А это, согласись, немаловажный момент — хорошо ориентироваться в обстановке. — Не согласен! — решительно ответил Эрлих. — Почему? — недоуменно спросил Штеле. — По двум причинам, — стал пояснять Эрлих. — Во-первых, не исключено, что он совсем не тот, за кого пытается себя выдать. То есть ведет двойную игру. Ее цели нам пока непонятны, но это не означает, что их нет. Равно как и самой игры.