(5) Расположившись за столом в своей конторе, шериф Мэтт Кейдж пил кофе. Дверь открылась, впустив Калеба. — Садись, старый пердун, — пригласил Мэтт. — Может, и присел бы… будь у тебя выпить что-то, кроме этой кошачьей мочи. Ухмыльнувшись, Мэтт извлек одной рукой из ящика стола два стакана, другой — бутылку. Калеб уселся напротив. — Ну, рассказывай, — произнес он. Мэтт стал разливать виски. Он наполнил один стакан и, только булькнув во второй, остановился. На донышке плавала муха. — Я ее вижу, пусть она тебя не удерживает, — сказал Калеб. Потянувшись, он придавил руку Мэтта, доливая стакан до краев. После чего отхлебнул. Мэтт повел бровью. — Когда я жил с индейцами, — сказал Калеб, — пусть все они подохнут в жутких корчах и уступят место праведным людям, так вот: если в похлебку залетала муха, это считалось лишним куском мяса. Надо только пропихнуть шельму внутрь. С тех пор осталась привычка. И для здоровья полезно. — Господи Боже, Калеб. Как я с тобой уживаюсь? — Сдается, во мне море обаяния. Одним мощным глотком Калеб разделался с виски вместе с мухой. — Давай еще, — сказал он. Мэтт налил. Когда стакан наполнился, Калеб провозгласил тост: — За женские ножки, какими я их люблю. Пальчики снизу, киска сверху. Они выпили. — Знаешь, — сказал Калеб, утираясь грязным рукавом, — что-то вечер сегодня напомнил тот, когда мы разобрались с индейцем. Самая погода, чтобы кого-нибудь вздернуть. Холодно и ясно. — Не начинай, Калеб. Калеб просунул руку за пазуху и достал кожаный шнурок с нанизанной парой женских ушей. — Убери, — сказал Мэтт. — Что, с годами стал неженкой? — Мне противно их видеть — вот и все. — Мэтт встал из-за стола. — Пора на ночной обход. — Он снял шляпу с крюка на стене. — Валяй, — сказал Калеб. — А я посижу тут за бутылкой. — Подходящее для тебя место. Может, изловишь пару новых мух. Да, Калеб, сделай одолжение. Не пей из горлышка. Мэтт вышел. Калеб взболтал бутылку и сделал долгий глоток. (6) С крыльца своей конторы Мэтт оглядел улицу. Калеб не ошибся. Непонятно отчего, ночь была в точности такой, как та, когда казнили индейца. В тот раз он должен был пристрелить Калеба. Он так и не мог взять в толк, что его удержало. Мало того, он стал привечать его как друга. Это дерьмо. Неотесанного мухоеда. И вообразить страшно, что он сделал с женой того индейца… Слава Богу, Мэтт не был свидетелем. Вообще-то, он пытался их остановить. Мэтт прищурился и снова оглядел улицу. Та ночь снова предстала во всех деталях. Он стоял на этом самом месте, когда они явились за индейцем и его женщиной. Впереди шел Калеб, с ножом для снятия шкур. — Пусти нас, Мэтт, — сказал он. — Не влезай в это дело. Нам нужен индеец и его черномазая — и мы их получим. — Ничего не выйдет, — ответил он тогда. Тут вперед шагнул Дэвид Уэбб. На него было жалко смотреть. Слезы ручьем текли по его лицу. — Он убил мою крошку, — крикнул Уэбб. — Он убийца. А ты здесь вроде шериф. Шериф Мад-Крика. Если справедливость что-то для тебя значит — отдай их нам! Но Мэтт остался стоять, не снимая ладони с рукояти револьвера. Пока не взглянул на Калеба, а тот не сказал: — Ты защищаешь убийцу-индейца и черномазую. Сбрендил, Мэтт? Отойди. И он отошел. Они ворвались внутрь, сорвали со стены ключ, открыли камеру и выволокли оттуда индейца вместе с женой-мулаткой. Когда толпа показалась в дверях, они тащили своих жертв на руках, но индеец, как его крепко ни держали, обернулся к Мэтту и почти буднично произнес: — Ты не будешь забыт. Толпа выплеснулась на улицу, индейца и женщину бросили в повозку, связав по рукам и ногам. Возница понукнул коней, и повозка тронулась, сопровождаемая толпой. Калеб задержался. Подойдя к Мэтту, он бросил ключ к его ногам. — Парень, ты все правильно сделал. Сказав так, он потрусил за остальными. Видение той ночи растаяло, и Мэтт шагнул на тротуар, приступая к ночному обходу. (7) Из всей службы ночные обходы оставались у Мэтта излюбленным занятием. Здесь он чувствовал себя повелителем городка. Он кивал встречным, хотя их попадалось мало — к этому времени все расползались по домам, либо к Молли, либо в салун «Мертвая собака». Он подошел к салуну и заглянул через крутящиеся двери. Народу было немного. На вид все уставшие и на взводе. Бармен Зак выглядел скучающим и рассерженным одновременно. В дальнем углу какой-то пьяница валялся под столом, а единственная прислуга салуна склонилась над другим выпивохой, заснувшим у стойки. По виду заспанной девушки можно было безошибочно судить, как ей все осточертело в этой помойке. За столом четверо посетителей уныло перекидывались в картишки. Заметив Мэтта в дверях, Зак сложил ладони в приглашающем жесте. Улыбнувшись, Мэтт покачал головой и отправился дальше. Мэтт шел дальше по улице, по пути проверяя двери, желая увериться, что все заперто. Оказавшись у проулка, ведущего на задки к Молли Макгуайр, он задержался. До него долетел какой-то звук, вроде шороха со стороны мусорных баков. Не иначе, тот проклятый пес. Мэтт выхватил револьвер. На сей раз он достанет ублюдка. Он начал осторожно красться вдоль узкого проулка. В лунном свете проступила тень. Косой силуэт крупного человека в широкополой шляпе. Отчего-то кажущийся странно знакомым. Мэтт замер. Он взвел курок и не сводил глаз с тени. — Кто здесь? — позвал он. — Это шериф. Кто здесь — я спрашиваю?! Тишина. Тень не шелохнулась. Мэтт продвинулся на дюйм. — Ты не забыт, — донесся голос. Или это просто шелестел ветер?! Но ветра не было.