Слова повтори Тьмы ночи ничтожной, Зажженной зари. Людей одобренье, Всеобщий порыв - Ты сбросил их бремя И воспарил. * Казалось, он пишет про меня. И я перечитывал строки раз за разом, каждый день, даже зная их наизусть. “Одно лето в аду”, “Празднества терпения”, “Озарения”. Я не знал, что Артюр Рембо писал вовсе не о моем прошлом. А словно о будущем. Еще мне нравились осваивать так называемые “прикладные специальности”. Лучше всего у меня получалось разбираться с техникой. Сначала по схемам и инструкциям, потом – самостоятельно. Жаль только, доступных образцов было немного, но стандартные модификации я мог пересобрать, казалось, и с закрытыми глазами за считанные минуты. Несмотря на это разбирать и собирать снова и снова простые приборы мне не надоедало. Но гораздо больше времени, чем любые другие занятия, отнимала у нас физподготовка. Хотели мы этого или нет. Хотя никаких мыслей о том, чтобы не заниматься тем, что нам не нравится – никогда не возникало, пока нам указывали бескрылые. А потом еще были соревнования. Или показательные выступления. Оценка преимуществ маневренности у крылатых с антигравами относительно людей с ними же… Когда мы попали первый раз на соревнования, поняли, как много на самом деле похожих на хозяев замка. И как мало похожих на нас. Даже просто – как мало нас. Мы стояли, словно в тиши и тени относительно всего остального мира. Мы снова слушали. Слушали и молчали. “Да это как смешать Паралимпиаду и Олимпиаду” – говорит кто-то. На него смотрят косо. Интересно, почему? Я не был лучшим среди крылатых. Совсем нет. На соревнованиях с людьми я, конечно, обгонял их. Но восторг полетов без антигравов над морем, без страховки – настоящий! – был сильнее любых побед с техникой. Пусть это только парение. Пусть только лишь миг, ошибка в расчетах, не тот ветер – и ты будешь сброшен и сломлен, но… наверно, именно поэтому оно было настоящим. Нам запретили ходить к морю, когда в конце концов нарушения открылись. А потом выставили забор из воздушного поля. Море теперь навсегда осталось видимой, но недостижимой границей на горизонте. О нескольких месяцах свободы мы – те, кто успел попробовать способ Арии, – вспоминали с тоской и жгучей жаждой вернуть эти полеты. Увы, мир, в тени которого мы находились, менялся и влиял на нас все больше. * Артюр Рембо “Вечность” Глава 19. Не отец наш Горгульи слышали все. Но не все понимали… Сейчас, во тьме, я не представляю, как мог забыть что-то настолько важное. Точнее – кого-то. Алана. Мы называли его отцом. Мы не думали, что человек не может быть отцом для пары сотен… существ. Мы, затаившись на крыше, слушали то, что люди называли шутками. И пытались понять, в чем же заключается их смысл? Алан часто шутил, мы даже научились замечать это. Но понимать – нет. Еще шутить любил Кайнен. Над Аланом, или вместе с ним. Их обычные разговоры, похожие, повторяющиеся… – Папаша. – Ну, не создателем же им меня называть. В конце концов, я не претендую на вотчину Бога. – Да? А мне казалось обратное. – Нет. Я не создаю землю из ничего. Мы не знали, кто такой Бог. Пусть мы и были уже совсем, совсем не дети. Как странно все стало. Мир словно тоже стал другим. Солнце скрылось за тучами. Ветер больше не трепал перья, он ломал нам крылья. Навсегда. Я никогда не видел могил, пока жил у моря. Мы просто исчезали. В одну ночь. Я не знал, что это называется смерть. – Аноре. – Этра. Я называю их имена, и они исчезают. Я хочу вспомнить их лица, но помню лишь голоса. Я почти не помню Сору, хотя понимаю, что он, наверное, исчез так же, но намного, намного раньше. Я снова горгулья на страже чего-то. Мы думаем слишком много, а остается нас все меньше. Шестьдесят три. Раньше я не считал. Но если записать все имена, что я помню, то получится почти две сотни. Но помню ли я все имена? Нет. И то, что я помню имена – не дает ничего, кроме беспокойства и серого чувства, которое жалит, словно медуза, но где-то внутри, под сердцем. Будь я ребенком – придумал бы сказку про то, что проглотил медузу, пока плавал, и теперь она жалит меня каждый раз, когда я вспоминаю запретное. Исчезнувшее. Исчезнувших. Может, их как раз и съело что-то вроде медузы… растворило изнутри. Я просто горгулья. Каменное крылатое изваяние. Я просто не хочу исчезнуть. Я просто смотрю. Просто пытаюсь запомнить все и не чувствовать ничего. Потому что серая медуза иначе съест меня изнутри. Я слышу разговор Алана и Кайнена. – Хватит их нянчить, они не люди! – То, что у них есть другие органы – ничего не меняет. Мозг у них такой же, как у нас. – Алан смеется. – Может, чуть поразвитее твоего! – Другой! Те синапсовые надстройки, что обрабатывают данные с нервной системы наращенных органоидов и управляют ими! Те, что заточены на вполне определенные вещи. Их нет у нас. Они – другие! А ты относишься к ним, как к живым детям! – Это не влияет на мышление. – Ты не знаешь! Покажет только время. Которого у вас не будет теперь! – сейчас смеется уже Кайнен. Но как-то странно. – Не смей… – Да и чем они полезнее дронов? Признай уже, вы с Рофоном просто отмыли на проекте хорошие деньги. А теперь тебе жаль, что вас вот-вот кинут в жерло вулкана войны вместе с прочими неудачными или частично успешными “образцами”! – Ты не понимаешь! Военные дали нам возможность провести исследования, которые любое другое ведомство запретило бы! Но у нас получилось! Модифицированный человек сможет жить под водой, в космосе, где угодно! Освоение или исследование новых областей все равно так или иначе было связано с военными. Имея дополнительные адаптивные гены и методику… – Ага, только людьми их считать нечего. Они ими уже не будут. Повторяю: чем они лучше дронов? – Будут! Посмотри на них. Нормальные дети. Ничем не отличаются от моих, кроме внешности. Они личности, а не машины! Новое будущее для цивилизации в целом! – Твои дети эту войну не переживут. Теперь. Звук удара и тихое “заткнись”. Молчание и шаги. Последнее, запомнившееся мне у моря. Алан. Кем он был нам? Он тоже исчез. Хоть и был человеком. Он всегда прилетал к замку на больших антигравах вместе с другими бескрылыми хозяевами. Но однажды – улетел и не вернулся. *** Быть может, улетели мы? Но я не мог вспомнить этого. Мы больше не жили у моря. Сначала мы не могли к нему приблизиться, а теперь и вовсе перестали его видеть. Только серые стены. Много людей. Мы среди них были снова лишь тенями. Лишними. Голос, который я возненавидел. Звучащий и днем, и ночью, не всегда даже звучащий… Кажется, периодичность у него была длиной в несколько дней. Цикл повторялся вразнобой. Часто под звуковые комментарии плыли изображения на всех подходящих поверхностях. Через какое-то время начинало казаться, что ты и перестал слышать этот голос. Но стоило позже в тишине возникнуть одному слову из тех фраз, проявиться подходящему образу – и они снова всплывали в памяти полностью. Это называлось “ускоренное обучение”. К диктовке, конечно, добавлялись и тренировки в костюмах с кучей датчиков и генераторов. Казалось, они управляют нами, как марионетками. Тоже специмпульсы для наработки “мышечной памяти”. А потом нужно было повторять все то же самое уже без костюмов. Рукопашный бой, обращение с излучателями, даже ремонт простой техники, первая помощь. Все эти действия, казалось, не требовали от нас участия сознания в итоге. Нас было немного, но нам нашли какое-то “отличное применение”. В том месте, среди серых стен на многие этажи вверх и вниз без неба и моря, мы провели несколько месяцев. Я все никак не мог вспомнить, как попал туда. Даже тренировки с антигравами проходили в больших пустых залах. Совсем одинаковых. Здесь все казалось похожим. Комнаты, этажи, мебель, двери, одежда, люди… Там мне впервые встретились реактивы. Что-то в них было одинаковое, схожее друг с другом. Схожее во внешности. Правда, лишь на первый взгляд. Как бескрылые люди – сначала были для нас на одно лицо. Или как мы – крылатая модификация – одинаковы для обычных людей, наверное, и реактивов. На первый взгляд. Потом я узнал про морских. Тех, кто напоминал русалок из сказок, только вместо хвостов, ноги у них сочетались с плавниками. Раньше никогда не видел таких вживую. Нас учили взаимодействовать друг с другом. Теперь мы все – солдаты, и только. Я знал кучу всего, хотя, скорее, помнил. Но ничего не понимал. И ничего не хотел. Я заметил, что я быстрее людей, и даже быстрее некоторых реактивов. Я быстро учился, я легко побеждал в учебных боях. Но это не имело никакого значения. Хотя я и помнил, как Алан просил нас выжить. Выжить, победить и вернуться. Или мне это лишь приснилось? Алан не был нашим отцом, но… Я вырос у моря, чтобы впервые погибнуть вдали от него. Глава 20. И смерть проходит Это смерть? Я, и правда, уже умирал. Я уже был низвергнут с небес ранее, подобно этому. Я вспомнил наконец. Тогда небеса пылали алым. Не от заката. От пламени войны. – Он крылатый! Пусть летит! Смешок. Слабость и боль в теле. Да, так все и было. Я уже вспоминал пройденный путь. Или я хотел его забыть?