– Ох, бедняжка, – притворно посочувствовала Октавия. – Однако я рада, что на тебя возложены государственные функции. Кстати, о функциях. Надеюсь, ты правильно проголосовал сегодня вечером. Что-то я не видела тебя с того места, где сидела. Кривясь от обиды, Эльф осушил бокал с шампанским. – Господи помилуй, сегодня за что-то голосовали? Все за то же? Я стараюсь там по возможности не появляться. Палата общин фактически обломала нам когти, так что теперь скорее хвост виляет собакой, хотя, боюсь, это ужасно мутная метафора. В общем, sic transit[8] и так далее. А тебя-то каким ветром туда занесло, красотка? Опять боролась за правое дело? – Составляла мнение о сегодняшнем почетном госте. Во всяком случае, таково было мое намерение, хотя теперь он мне представляется еще большей загадкой. Мне показалось, что ему вообще нет дела до билля об условиях труда, за исключением тех пунктов, что затрагивают его интересы. Как-то странно все это. – Да, странноватый тип этот Страйт, но ошибок вроде как не допускает. Метит в министры внутренних дел, как я слышал, когда либералы наконец-то будут низложены, хотя уму непостижимо, как можно мечтать о том, чтобы занять этот жутчайший пост. Ладно, когда будут назначены слушания по интересующим тебя вопросам, сообщи мне, чтобы я поприсутствовал. Впрочем, хватит об этом, дорогая. Ты знакома с Джемаймой Бозанг? Познакомься непременно. Она гостила у Линдсеев, и сэр Клайв при ней спустился к завтраку в своем естественном великолепии, представляешь? – Голый, что ли? – В чем мать родила. В Минас-Жерайс[9] он закопал в землю двести тысяч, а что получил? Добытого золота не хватило бы даже на один зуб. Вот и тронулся рассудком, бедняга. Печально, конечно, но забавно. Никто, естественно, не посмел и слова сказать. Да и что тут скажешь? Он съел свою копченую селедку, прочитал половину «Таймса» и только потом сообразил: что-то не так. Об этом, разумеется, писать нельзя, но у Джемми, я уверен, есть масса других morceaux[10]. Вслед за Эльфом Октавия прошла в одну из комнат, где люди из его ближнего круга, собравшись под сенью огромной горшочной пальмы, в относительной безопасности перемывали косточки другим гостям. – Так, так, – произнесла миссис Бозанг, когда представили Октавию. – Значит, это и есть та самая мисс Хиллингдон, которую вы постоянно превозносите. Теперь понятно почему. Она же среди нас как орхидея на болоте. Но для вас она слишком хороша, дорогой. Вам придется избавиться от своих пороков, в том числе отказаться от своего вонючего табака. – Что?! От этого? – Эльф показал на свою сигарету. – Табак мой, между прочим, из Парижа, где я к нему и пристрастился. Аромат вполне приятный, вы не находите? В него добавляют сандаловое дерево или что-то такое. – Приятный? Мерзопакостный, хуже некуда. Как при пожаре в эвкалиптовой роще. Но, кстати, вы напомнили мне кое-что. Скажите-ка, что вы делали в Париже? А то я слышала очень странные истории. – Да скукотой одной занимался, – отвечал Эльф. – По службе был там. Главным образом знакомился с новыми методами охраны правопорядка. Как раз красотке об этом рассказывал. – А я слышала… – Джемайма в знак укоризны положила ему палец на лацкан, – что вы там водили дружбу с весьма экстравагантной компанией и что вас видели в салоне той ужасной мадам Блаватской[11]. – Полнейшая чушь. – Эльф отвлекся на человека, вошедшего в комнату, или сделал вид, что отвлекся. – Начнем с того, что мадам Блаватской нет в живых. – Ну да, ну да. – Джемайма беспечно взмахнула рукой, по небрежности едва не расплескав шампанское. – Пожалуй, всех деталей я точно не вспомню, но это был кто-то вроде нее. Спиритуалист, или как там еще они себя называют. Эльф, только не говорите, что это неправда. Не лишайте меня удовольствия дать волю фантазии. – В самом деле, Эльф? – вмешалась Октавия. – На тебя это совсем не похоже. – Господи, да нет же. Было дело, нас развлекала одна comtesse, но салон она не держала – только такс. Потрясающе древнее существо и восхитительно безумна, но совершенно не тянет на сторонницу идей оккультизма. Боюсь, Джемми, вас ввели в заблуждение. – Да, но это многое объяснило бы, – стояла на своем Джемайма. – Вашу моложавость, например. За пятнадцать лет вы ни на день не постарели, а возьмите меня: в тридцать семь я уже дряхлая карга. – Умеренность в привычках, дорогая. – Эльф театрально развел руками. – Жизнь праведная, полная самоотречения. Он снова глянул в сторону, и на этот раз Октавия увидела человека, который привлек его внимание. Внешне обыкновенный, возможно, в другой обстановке он слился бы с окружающими людьми, но здесь выделялся своим невзрачным коричневым костюмом. Он стоял особняком, молча отсылая подходивших к нему лакеев. Держался он с важным видом и на удивление раскованно. Перехватив взгляд Эльфа, он чуть склонил голову, но никаких других знаков ему не подал. – Ты знаком с тем джентльменом? – спросила Октавия. – По-моему, он тебя знает. – Хмм? Да так, смутно. Какой-то чиновник из Уайтхолла. Не представляю, что его сюда привело. – Может быть, хотя бы ему известно, куда делся лорд Страйт? – предположила Джемайма. – Все остальные, похоже, в неведении. – Как это? – изумилась Октавия. – Его здесь нет? – А я разве не сказала? Он где-то задержался, или его куда-то вызвали, или бог его знает еще что. Леди Ашенден боится гостям в глаза смотреть. – Да, ей не позавидуешь, – прокомментировала Октавия. – А куда его вызвали, не знаете? В Вестминстер? – К сожалению, я не прислушивалась, дорогая. Лорд Страйт безумно скучный человек. Не дает повода для сплетен. А тут мимо как раз проходил молодой пианист, я на него и отвлеклась. Как его зовут, Китти? Того австрийца со стройными ногами? Клемзер или Кляйн? Но Октавия уже ее не слушала. Схватив Эльфа за рукав, она потащила его в сторону. – Нужно выяснить, что произошло. Сможешь помочь, как думаешь? Я бы сама попробовала, но у тебя больше связей в окружении леди Ашенден. – Эльф снова глянул через плечо, но мужчину в коричневом костюме в эту минуту заслонила компания о чем-то оживленно переговаривающихся гостей. Очевидно, слух об отсутствии Страйта уже начал распространяться, и гости тайком искали тех, кто мог что-то об этом знать. – Эльф, ты меня слушаешь? Извини за назойливость, но это важно. – Хмм? Прости, дорогая. Что важно? Не бал, надеюсь? – Именно бал. Он получит скандальную огласку, если почетный гость не почтит его своим присутствием. Возникнет вопрос: почему он не явился. Все захотят узнать. И я хочу. Очень хочу. Ведь явно что-то произошло, что-то из ряда вон выходящее. Такой человек, как Страйт, не стал бы отказываться от вечера в свою честь из-за того, что у его экипажа отлетело колесо. Что-то случилось, Эльф, и я намерена выяснить, что именно. Он поразмыслил с минуту. – Может, ты и права, дорогая, хотя, боюсь, тебя ждет разочарование. Страйт гораздо скучнее, чем ты о нем думаешь. Но я сделаю все, что в моих силах. Только ты должна держаться подальше, чтобы никто не догадался, что я выполняю твое поручение. Ее светлость, как ты, наверно, слышала, четвертое сословие не особо жалует. Она очень оскорбилась, прочитав некролог своему отцу, в котором забыли упомянуть, что он являлся губернатором Цейлона, и – о ужас! – преуменьшили площадь его земельных владений. Как бы нелепо это ни звучало, но, знаешь, и меньшие обиды порождали вековую вражду. Послушай, в голубой гостиной подают мороженое. Подожди меня там, ладно? Я недолго, обещаю. Эльф скользнул в толпу, но Октавия, провожая его взглядом, так и не увидела, как он покинул комнату. Она не раз убеждалась, что Эльф умел быть незаметным и зачастую, казалось, появлялся ниоткуда и исчезал буквально на глазах. В голубой гостиной Октавия нехотя присела на диван, но в следующую минуту встала и принялась расхаживать по краю комнаты, отказываясь от фруктового мороженого, которое ей постоянно предлагали. И все время поглядывала на часы. Прошло десять минут, пятнадцать. Октавия подошла к молодому слуге, разносившему мороженое. – Где лорд Страйт? – спрашивала она у прислуги без малейшего понятия о своих намерениях или о том, как объяснит свое любопытство. – Мы договорились, что он пошлет за мной сразу же, как только определится со своими планами. – С вашего позволения, мисс, – отвечал слуга, – я сейчас же передам, что вы здесь, только гостей ее светлости встречает и провожает мистер Мейтланд. – Вздор, – сказала Октавия. – Все то время, что я здесь, вы туда-сюда бегаете с мороженым и наверняка проходили через кухню. Неужели вы хотите сказать, что среди слуг не было разговора о моем дяде? Его светлость рассчитывает, что на мой счет были отданы соответствующие распоряжения. Не думаете же вы, что он бросил бы меня на произвол судьбы, предоставив самой в одиночку добираться домой по снегу? Парень с тревогой оглядел комнату. – Ну, раз он ваш дядя, мисс, тогда, наверно, вам можно сказать. Только не говорите, что это я вам сообщил, а то мистер Мейтланд шкуру с меня спустит. Его светлость вызвали по делу, мисс. Фактически сразу, как только он прибыл сюда. Его вывели через черный ход. Ее светлость велела не поднимать шума. – Кто его вызвал? – допытывалась Октавия. – Дядя не имеет привычки наносить незапланированные светские визиты. Парень снова в смущении зашнырял глазами по гостиной. – Послушайте, мисс, его светлость сам стремился уехать как можно скорее. Это все, что я знаю. Наверно, он сейчас ожидает вас. Его экипаж даже в конюшни завести не успели. Мисс, сообщить, что я нашел вас? – Нет, – быстро ответила Октавия. – Вы очень любезны, но дальше я сама. Буду вам крайне признательна, если вы покажете мне дорогу, не поднимая шума, как вы и говорили. Не будем лишний раз никого беспокоить, чтобы не ставить леди Ашенден в еще более неловкое положение. Стараясь ни с кем не встречаться глазами, она скорым шагом направилась к помещениям для прислуги, ступила в продуваемый насквозь коридор, который вел к конюшням, где сейчас выпивала челядь, пуская по кругу бутыль, а ливрейный лакей потчевал своих товарищей похабным рассказом о происшествии, имевшем место в шатре какой-то гадалки. При ее приближении слуги умолкли. – Святые Небеса! – вскричала Октавия, чуть более театрально, чем требовалось. – Только бы я не опоздала! Где лорд Страйт? Я должна увидеться с ним, пока он не уехал. Конюх, прикрывая ладонью бутылку, смотрел на нее неуверенно, пытаясь решить, должен ли он выразить почтение. – Успокойтесь, мисс, – сказал ливрейный лакей, смерив ее оценивающим взглядом. – Случилось что-то непредвиденное. Его светлость нельзя задерживать. Его вызвали… – Да, да, по срочному делу, я знаю. Но… – Октавия в отчаянии огляделась. – В фонд сделали пожертвования, которые нужно зачислить на его счет. Здесь как раз господин из «Коуттса», но на документах должна стоять подпись его светлости. Скорее же, где его экипаж? – Только что выехал из конюшен в переулок. Мне очень жаль, мисс, но вы вряд ли сумеете его догнать, разве что бегом. – Значит, побегу. – Октавия ринулась мимо него за экипажем. Переулок за конюшней был укутан почти кромешным мраком, но в конце виднелись огни Пикадилли, в сиянии которых вырисовывался силуэт трясшейся по булыжникам кареты. На велосипеде Октавия быстро бы ее нагнала, но свой транспорт она спрятала у ворот Грин-парка, а на своих двоих, даже бегом, она вряд ли сумеет настичь экипаж. Тот уже находился на расстоянии двухсот ярдов, а при выезде на ровную мостовую Пикадилли, где лошади могут идти рысью, удалялся бы только быстрее. Она опоздала. – Мисс, – окликнул Октавию ливрейный лакей, стоя в дверях у нее за спиной. – Холод собачий, мисс. Позвольте кому-нибудь из наших парней сбегать за кебом, и вы поедете за ним. Вернитесь в дом, мисс, а то ведь околеете. И тут на нее накатило. Словно в тумане, она ощутила толчок и поняла, что схватилась за поручень. Видение было неясным и фрагментарным, будто переливы клочьев муслина в луче «волшебного фонаря»[12]. Она увидела темный интерьер незнакомой комнаты. Две фигуры в тени: одна стояла, вторая сидела на корточках. Обе, как всегда, были сосредоточены на той, что лежала между ними. Бледная, неподвижная, она едва заметно светилась, словно озаренная лунным сиянием. И это было все, всегда одно и то же – ни больше ни меньше. Почти ничего, будто обрывок некоего давнишнего сна, но после этого видения Октавия неизменно испытывала слабость и потрясение, словно на ее глазах свершилось страшное злодеяние, которое она была вынуждена беспомощно наблюдать со стороны. Пока головокружение не прошло, она цеплялась за поручень, прижимая к груди ладонь, чтобы успокоить дыхание. Убеждала себя, что это всего лишь игра воображения, вызванная переутомлением. Нужно бы найти какое-то тонизирующее средство. До нее донеслись оклики слуг, приближающиеся шаги. Игнорируя их, она вновь сосредоточила внимание на экипаже лорда Страйта. Обволакиваемая туманом карета замедлила ход перед самым поворотом. В мглистом колеблющемся воздухе кружили снежинки, походившие на серые хлопья сажи. С минуту Октавия ничего не видела, а потом появился человек. Какой-то мужчина, выступив из темноты, плавным уверенным шагом подошел к обочине, но даже не потрудился поднять руку, чтобы остановить экипаж. Просто стоял и ждал. Дверца кареты распахнулась, опустилась приступка. Мужчина подошел к ней, но садиться не спешил. Казалось, он что-то сказал тому, кто находился в экипаже, затем медленно покачал головой. Поднял лицо вверх, словно выискивая что-то на небесах, но, возможно, заметил только усиливающийся снегопад. Затем залез в карету, резко ударил по ее стенке и закрыл за собой дверцу. Экипаж сорвался с места и свернул на Пикадилли в облаке вихрящейся мглы и лошадиного дыхания. Через несколько мгновений уже не было слышно ни клацанья колес, ни стука копыт. IV К утру от снегопада остались одни воспоминания. Снег еще лежал лишь на закопченных выступах, а на дорогах колеса баламутили слякоть, обращая ее в грязевые потоки. Было относительно рано, полностью не рассвело, но улицы Сохо переполняли мужчины и женщины всякого пошиба, а также омнибусы и повозки, запряженные лошадьми. Пошатываясь, Гидеон оцепенело тащился между ними. Глаза застилала серая пелена. Время от времени он отклонялся от прямого пути, чтобы передохнуть, прислонившись к стене или фонарному столбу, или выдавить из себя тонкую струйку жгуче-противной рвотной массы. Он до сих пор ощущал смолистый сладковатый запах, помрачивший его сознание. Им пропитались его легкие, его дыхание. Двигая головой, он чувствовал, как этот запах туманит рассудок, засасывает душу. Мисс Таттон исчезла. В этом он был уверен. Что ее нет рядом, Гидеон понял еще во сне, ощутив отсутствие девушки раньше холода. Разбуженный церковным сторожем, он сразу подумал, что нужно ее поискать. Сторож начал поднимать Гидеона на ноги, но тот вырвался от него и, толком ничего не видя, рукой стал шарить по холодным каменным плитам, ища хоть какое-то напоминание о ней, какой-нибудь знак, указывавший на то, что она ему не приснилась. Сначала он нащупал влажную грязную тряпку, а рядом – некий маленький предмет, который он мог бы и не заметить, если бы ладонью не задел его покореженный край. Памятный подарок. Значит, она все-таки его хранила. Гидеон только успел схватить вещицу, как пожелтевшие от табака когтистые пальцы взяли его за шкирку и поволокли из алтарной части. Гидеон извивался и выворачивался, в отчаянии оглядывая церковь. – Юная девушка! – кричал он. – Прошу вас, сэр, здесь была девушка… Вы видели, как она ушла? Или ее унесли? – А-а, девушка, – прорычал сторож, дыша на него перегаром. Старый уродливый хрыч обладал поразительно свирепым нравом. – Девиц ему подавай! Грешит все, никак не угомонится. Блудить сюда явился и еще требует, чтобы в приходской книге вели учет его распутниц. Брысь отсюда, паскудный щенок. Гидеона развернули и тычками снова погнали по проходу. Он чувствовал, как в его тело над бедром то и дело вонзается когтистый палец. – Сэр, вы ошибаетесь на мой счет, – сказал Гидеон, спотыкаясь. – Я и сам готовлюсь принять духовный сан, а мы находимся в святом месте. Молодая леди, которую я нашел здесь, была больна или ранена, и я остался с ней до прибытия помощи. Но она стала жертвой преступления. Перед тем как меня лишили сознания, сэр, я успел выяснить, что той девушке грозила опасность. Нужно постараться найти ее, сэр. Вы же понимаете, что это наш христианский долг. Сторож его не слушал. Он продолжал браниться, выгоняя Гидеона из церкви. Если и поверил его словам, они его не тронули. Пинком под зад он вышвырнул Гидеона на улицу, и когда тот повернулся, снова взывая к его жалости, сторож поднял выброшенную кем-то свиную ногу и запустил ею ему в лицо. Затем напоследок еще раз громко выругался и захлопнул дверь.