— А живя в Тоскане, вы постоянно перебирались с места на место. Женщина кивнула, соглашаясь и с этим утверждением. Пока психолог делал пометки, она вежливо осведомилась: — Могу я воспользоваться туалетом? — Да, конечно: вторая дверь налево. Женщина встала, но перед тем, как выйти, сняла сумку с плеча и повесила ее на спинку кресла-качалки. Это движение не укрылось от Пьетро Джербера. Когда Ханна вышла из комнаты, он уставился на черную сумку из кожзаменителя, которая раскачивалась перед ним, словно маятник. Там, внутри, хранился листок, который он вырвал из блокнота и передал Ханне Холл во время их предварительной встречи и на котором она, по всей вероятности, записала имя Ишио. Откуда ей знать прозвище моего кузена? — твердил он себе. Эта мысль становилась навязчивой. Но чтобы прояснить ситуацию, он должен вторгнуться в личное пространство пациентки, рыться в ее вещах, обмануть ее доверие. Синьор Б. никогда бы такого не сделал. Даже осудил бы любую попытку так поступить. Время шло, а Пьетро Джербер так и не мог решиться. Истина — здесь, до нее рукой подать. Но вытащить листок и прочитать записку означало еще больше запутаться в этих странных отношениях. И без того достаточно необычно, что Ханна Холл находится в числе его пациентов. Вернувшись из туалета, женщина отметила его пристальный взгляд, устремленный на кресло-качалку. — Простите, но кажется, там кончилось мыло, — только и сказала она. Джербер попытался скрыть смущение. — Мне очень жаль, велю служителю, чтобы положил новое, спасибо. Ханна взяла сумку, повесила на плечо. Вытащила пачку «Винни», закурила, но садиться не стала. — Вы говорили, будто родители привязали вам на щиколотку колокольчик, чтобы забрать вас из земли мертвых, — почти дословно процитировал Джербер. — Я правильно понял? — Да, — подтвердила Ханна. — Маленький колокольчик, какие обычно вешают на шею котам. Мне его подвязывали на красной атласной ленточке, очень красивой, — повторила она. — И вас забирали из земли мертвых? — вскинул брови психолог. — Вам случалось умирать, чтобы вас возвращали обратно? Женщина выдержала его взгляд. — В детстве я много раз умирала. — У Адо тоже был такой колокольчик? — Нет… У Адо его не было, поэтому он и остался там. Разумеется, Ханна могла прочесть на лице Джербера весь его скептицизм, всю подозрительность и недоверие. Возможно, она чувствовала, что к ней относятся свысока, но Джерберу не оставалось ничего другого, чтобы помочь ей отличить реальность от того, что таковой не являлось. Только так он мог ее освободить: показать, что ее демоны не существуют. — Дети знают то, о чем взрослые не имеют понятия, так, Ханна? Вроде того, как вернуться из мира мертвых? — Да, именно так: взрослые о таких вещах забывают, — отвечала она еле слышно, в то время как взгляд ее наполнился странной печалью. Джерберу казалось, будто он чувствует, что творится у нее внутри: она, наверное, готова плакать от ярости, кричать с досады, коль скоро он отказывается признать существование темных сил, окружающих нас. Коль скоро он, как все прочие, упорствует в своем недомыслии. Вместо этого она глубоко затянулась сигаретой и сказала: — Ваш сын никогда не зовет вас ночью потому, что у него под кроваткой прячется чудовище? Хотя для него и было нестерпимо, что Ханна опять приводит в пример его семью, Пьетро Джербер кивнул, стараясь, чтобы это выглядело примирительно. — Чтобы успокоить его, вы, как хороший, храбрый папа, наклоняетесь, проверяете и показываете ему, что бояться нечего, — убежденно продолжала Ханна. — Но, поднимая покрывало, и вы испытываете тайную дрожь, представляя себе на одно мгновение, что все может оказаться правдой… Вы же не станете это отрицать? Хоть Джербер и был человеком крайне здравомыслящим, он отрицать не мог. — Хорошо, на сегодня хватит, — объявил он, кладя конец встрече. — Продолжим завтра, в тот же час, если вас устраивает. Ханна ничего не сказала. Но перед тем, как попрощаться, жестом заядлого курильщика быстро облизала большой и указательный палец и погасила кончик «Винни», будто раздавила головку насекомого. Сигарета испустила коротенький столбик дыма. Убедившись, что она погасла, вместо того чтобы положить ее в пластилиновую пепельницу, которую дал Джербер, Ханна вынула из сумки скомканный листок, завернула в него окурок и бросила в корзинку, стоявшую в углу комнаты. Пьетро Джербер проследил взглядом параболу, которую описал бумажный шарик, прежде чем присоединиться к прочему мусору. Ханна это вроде бы заметила, но ничего не сказала. Напротив, она, видимо, и хотела возбудить его любопытство. — Что ж, хорошего дня, — сказала она, покидая мансарду. Пьетро, чувствуя себя идиотом, подождал, пока хлопнет входная дверь. Невероятно, что я повелся на такой банальный трюк, — сказал он себе. Покачал головой, посмеялся над своей наивностью, пряча под смехом всю свою досаду. Потом встал с кресла и не торопясь направился к мусорной корзинке. Заглянул туда, даже предполагая, что, одураченный ловким фокусом, ничего там не найдет. Но скомканная бумажка лежала на месте. Он протянул руку, чтобы забрать листок. Схватил, стал разворачивать, в уверенности, что с этого момента многое изменится. Но ему было необходимо знать. Листок в самом деле был вырван из его блокнота. И чернила, которыми было написано слово, затем зачеркнутое каракулями, были из той самой авторучки, пользоваться которой он никому не давал. Вот только печатные буквы обозначали не имя ИШИО. Но — АДО. 9 — Ну и как вы ее находите? — Вид запущенный, много курит, и я заметил, что у нее дрожат руки, хотя и не спросил, принимает ли она лекарства. — Мне она говорила, что какое-то время пила золофт, но потом бросила: слишком много побочных эффектов, — сообщила Тереза Уолкер. В Аделаиде было полдесятого утра, а во Флоренции полночь. Сильвия и Марко спали в своих постелях, и Пьетро Джербер в кухне старался говорить потише, чтобы их не разбудить. — Она вам сказала, где остановилась и сколько времени собирается пробыть во Флоренции? — Вы правы, я должен был это выяснить. Так и сделаю. Последние четверть часа психолог излагал по-английски странный рассказ Ханны Холл о ее детстве. — Было что-то, что вас особенно поразило, доктор Джербер? — Пару раз Ханна намекнула на пожар, — вспомнил он, перекладывая мобильник к другому уху. — Во время сеанса она именно упомянула «ночь, когда случился пожар». В ночь, когда случился пожар, мама дала мне выпить водички для забывания, поэтому я ничего и не помню… — Я об этом ничего не знаю, — сказала коллега. — Мне она не говорила. — Странно, а мне заявила, что ищет ответы в гипнозе именно из-за этого повторяющегося сна. — Сон может быть связан с каким-то событием из прошлого, чем-то, что наложило на нее отпечаток. Джербер как раз и думал о некоей цезуре, паузе между до и после. — Женщина говорит о детстве как о блоке, отъединенном от ее последующего существования… Кроме того, с Ханной Холл она отождествляет себя только с десятилетнего возраста. Будто бы женщина и девочка — не один и тот же человек, а две разных личности. — Наверное, пока вы углубляетесь в ее прошлое там, в Тоскане, я могла бы что-то выяснить о ее австралийском настоящем, — предложила Тереза Уолкер, не дожидаясь его просьбы. — Отличная мысль, — согласился Пьетро. В самом деле, они ничего не знали о пациентке, кроме того, что она содержала себя, время от времени делая переводы. — Я знаю одного частного детектива, — заверила Уолкер. — Попрошу его провести небольшое расследование. — Надо попробовать связаться с настоящими родителями женщины, — заявил Джербер. — Если они еще живы, разумеется. — Полагаю, нелегко будет выйти на них через двадцать лет. — Да, вы правы.