На ней была длинная черная юбка и красное болеро[8] поверх черной блузки со вшитым бюстгальтером. Кожу ее уже покрыл прелестный медовый весенний загар, и Мартен не смог отвести глаз от нежного рисунка ключиц и от того, что медики именуют грудино-ключично-сосковой мышцей. Но долго любоваться она ему не дала: приблизила лицо, и руки легко, как крылья бабочки, взлетели к его затылку. Она прижалась губами к его губам, и он увидел свое отражение в огромных глазах, тут же заслонивших весь мир. – Гюстав спит? Он кивнул. Доктор Леа Деламбр быстрым легким шагом обогнула его, вошла в гостиную, бросила сумочку на диван, отпустила реплику по поводу запаха дымка из кухни и обернулась к Сервасу. – Держишься? Он спросил себя, о чем она, уже решил, что о Гюставе, и вдруг сообразил: о недавнем обещании бросить курить. – С пятницы ни одной сигареты. Она снова его поцеловала и потерлась носом о его шею, как ласковый щенок. – Ты действительно ничем не пахнешь. А я уже почти привыкла к запаху… Он положил руки на ее округлые бедра, ощутив под легкой юбкой стройное тело, и притянул ее к себе. – Я нуждаюсь в полном медицинском осмотре, доктор. – Всего через три дня? – Это никогда не помешает… – Давай сначала поедим, я с утра ничего не ела и голодна, как волк. Они чокнулись бокалами с вином и принялись за еду. Мартен любовался тем, как ее красивые зубы расправляются с мясом. Леа похвалила его кулинарное искусство, но он прекрасно знал, что передержал кролика. Завела разговор о своем детском центре, о больнице, и у него, как всегда, сжалось сердце при мысли не о том, сколько несправедливостей в этом мире, а о том, что женщина, которую он полюбил, со всем этим сталкивается каждый день. Известное дело: нас трогает то, что к нам ближе. Она рассказывала о детском центре с деланой отстраненностью, но Сервас знал, что для нее это способ защиты. Девочка четырнадцати лет забеременела, но родители запретили ей делать аборт, и Леа подозревала, что своим состоянием девочка обязана отцу. Мальчик десяти лет, жертва травли в социальных сетях, уже трижды пытался покончить с собой. Четырехлетний ребенок с синдромом Ушнера, который проявляется во врожденной глухоте и постепенно прогрессирующей слепоте. Если Бог существует, то он тот еще засранец. А вот более обычный случай: мать забыла грудного ребенка в автомобиле на самом солнцепеке, и вид у него был, как у курицы, которую только что достали из духовки. Легко предвидеть, каковы будут неврологические последствия. Или вот: новорожденный, страдающий анальной имперфорацией, проще говоря, у него в попке нет дырочки. И еще куча детишек с проблемами питания и психомоторики… Серваса угнетал этот поток слов. Дети… Он не решался признаться Леа, что, когда она перечисляет все беды, которые валятся на головы детей на этой планете, он неизбежно думает о Гюставе. А ей было необходимо с ним поделиться. Интересно, что она подумает, если он попросит ее перестать? Замечательно то, что им обоим удается отстраниться от работы и встречаться, чтобы заняться любовью, освободившись от повседневности и пристав к тем берегам, где они все лучше узнавали друг друга и друг друга открывали. И у Серваса всякий раз внутри все сладко замирало, когда он видел, как наслаждение меняет лицо Леа, и она почти кричит, впившись ногтями ему в плечи, в руки или в простыни, толкая лобок навстречу ему, уйдя взглядом куда-то внутрь себя и позабыв обо всем, и о нем тоже. Он больше всего ценил эти моменты – ведь он долгое время считал, что остаток жизни проведет в одиночестве. В ту ночь, когда она заснула, он лежал, прислушиваясь к уличному шуму за открытым окном, и вдруг подумал, что появление в жизни Леа и Гюстава сделало его одновременно и сильнее, и уязвимее. Отныне Мартен волновался не только за себя. Он удержался и не пошел посмотреть, как там Гюстав, а любовался спиной лежащей на боку женщины, плавным изгибом ее бедер, ее ногами. Вслушивался в ее дыхание и чувствовал, как в нем что-то расправляется, и простое счастье возникает словно ниоткуда, как легкий аромат из флакона. Он взглянул на экран мобильника. Через несколько часов он ее разбудит, и она убежит, как воровка, прежде чем рассветет, а главное – прежде чем проснется Гюстав. Сервас не хотел, чтобы сын видел их вместе. Пока не хотел. Время еще не пришло. Гюстав все реже и реже вспоминал о матери, но изредка она возникала в разговорах, как неотступный призрак. Марианну Бохановски когда-то похитил серийный убийца Юлиан Гиртман. Это случилось восемь лет назад, в июне 2010 года, когда она была беременна Гюставом. Сервас помнил этот день, как будто все произошло только вчера: пустой дом и гремящая на полную мощность музыка Малера… Медь и скрипки неистовствовали в том месте финала Шестой симфонии, которое Теодор Адорно[9] назвал «Все плохо, что плохо кончается». Она родила сына в неволе, и именно Гиртман сам доверил его Сервасу, когда мальчик тяжело заболел. Прежде чем полиция его арестовала, он сам отвез Мартена в австрийскую клинику. Марианна больше не появлялась. Швейцарец отказался даже сообщить Мартену, жива она или нет. А потом он получил эту фотографию. На Рождество 2017-го. На фото была Марианна в том же платье-тунике, как и в последний раз. Она читала журнал. Сервас велел провести анализ снимка: следов монтажа не обнаружили. На фото было написано только: «Счастливого Рождества» и подпись «Юлиан». Потом долго не было никаких вестей. Гиртман сидел в «пятизвездочной» тюрьме в Леобене, в Австрии. Последний раз написал Сервасу в феврале. Почему именно нынче вечером ему все это вспомнилось? Он сел на краю кровати, убедился, что Леа спит, и, как был, в пижамных штанах отправился на кухню налить себе стакан воды. Ночь стояла тихая и теплая. Легкий ветерок задувал в открытые окна и ласкал голый торс, как невидимая женская рука. Ему уже давно не было так хорошо. Вдруг какой-то настойчивый звук ворвался в сознание, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это. Телефон… он оставил его на столике у кровати. Мартен быстро вернулся в спальню. Звонок разбудил Леа, и она повернулась на звук. А телефон надрывался, как голодный грудной младенец. Половина второго ночи. «Звонок посреди ночи редко приносит хорошие вести», – подумал он. Сердце сильно заколотилось; он подбежал к кровати и посмотрел на экран: номер был незнакомый. – Ты бы лучше музыку включил, – насмешливо произнесла Леа. Волосы ее растрепались, лицо чуть опухло со сна. Она улыбалась, но в глазах угадывалась тревога. Он стоял в нерешительности. – Ну что, ответишь или нет? Он нажал зеленую кнопку и приложил телефон к уху. – Мартен! Мартен, ты? Этот голос… По телу пробежала дрожь. Он едва замечал, что Леа наблюдает за ним. Этот голос… Он уже восемь лет не слышал его, но узнал сразу же. Словно слышал в последний раз только вчера. Прошлое воскресло, как комета в ночи, словно и не было всех прошедших лет. Он опустился на край кровати и закрыл глаза. Невозможно. Понедельник 4 Он понял, что не может выговорить ни слова, – такими оглушительными литаврами застучало его сердце. – Марианна?! Голос жесткий, как наждак. – Мартен… Мартен, это ты? В голосе чувствовалась паника, и в мозгу у Серваса сразу взметнулась тысяча вопросов. – Ты где? – спросил он. Ему хотелось продолжить: И где ты была все эти годы? Откуда узнала мой номер? С чьего телефона звонишь? Почему звонишь среди ночи? Почему не давала о себе знать? Не было возможности? Гиртман сидит в тюрьме. Кто же тогда держал тебя взаперти? ГДЕ ТЫ БЫЛА? Ну, по крайней мере на один вопрос ответ имелся: он ни разу не менял телефонного номера за эти восемь лет. Как чокнутый. Эсперандье как-то сказал ему: «Ты, парень, ошибся веком». – Мартен, прошу тебя, ты должен мне помочь! – Где ты? – повторил он. – Не знаю! – почти выла она. – Где-то в лесу! – В лесу? А где этот лес? – Мартен, я никогда не была так далеко… совсем не то, что ты… (Тут на линии послышался треск, и контакт ненадолго прервался). Пиренеи… я… я где-то в горах… Снова помехи. Он очень испугался, что связь вообще прервется. – МАРТЕН, Я… Я УБЕЖАЛА! Он сглотнул. Кровь с такой силой стучала в виски, что голоса в трубке он почти не слышал. Сам не заметил, как сполз на пол и теперь сидел, прислонясь спиной к матрасу. Не заметил, что Леа встала и с тревогой стоит за его спиной… Не заметил, как стиснул телефон так, что даже пальцы побелели. – Прошу тебя! – повторяла Марианна. – Здесь плохая связь… я почти час не могла до тебя дозвониться!.. Слава богу, хоть сейчас… Снова раздался треск, а дальше – угрожающее молчание. – Ты в Пиренеях, так? В горах? Но не знаешь, где именно, так? – Да! Сервас почувствовал, что его тоже охватывает паника, так изменившая голос Марианны. – Опиши мне, что ты видишь! Наступило короткое молчание. – Я на склоне горы… в лесу… на тропе… над долиной…