– Ничего страшного. Здесь ждать скучно. Внизу, в конце квартала, есть маленькое кафе. Почему бы вам не подождать там, за чашкой кофе? – Он бросил взгляд на столик в приемной. – Возьмите журнал. Я смогу присоединиться к вам через час или около того. – Посмотрел на часы. Начало первого. – К четырем я должен буду забрать дочь, но у нас будет время поговорить. Она взгляну ему прямо в глаза: – Вы очень добры. – Ее пальцы теребили пуговки на свитере. Шанс заметил, что кожа вокруг ногтей больших пальцев ободрана, словно она ковыряла ее или обкусывала. – Если мне придется уйти, я позвоню вам в офис. Но постараюсь дождаться. – Было бы хорошо. – Спасибо. Я не знаю. – Кажется, она хотела сказать что-то еще, но потом оборвала себя. – Извините. Мне жаль, что так вышло, правда. Но спасибо вам. – Не обращая внимания на журнал, она направилась к двери и вышла из кабинета. – Даже не начинай, – сказал он Люси, когда шел за Дженкинсами. – Ты понятия не имеешь, через что она прошла. – Может, и не имею, но она налетела на меня как человек, который знает, как добиться своего. Видели бы вы, как она изображала из себя маленькую потерявшуюся девочку с вашим дружком, доктором Хейгом. – Едва ли он мой дружок. – А она не потерялась. Я в том смысле, что она уже тут бывала. – И после этого получила довольно серьезное сотрясение мозга. С чего это ты вдруг стала такой недоброй? Люси проигнорировала его вопрос. – Встреча в кафе, – сказала она. – Выходит, вы ее на халяву примете? – Поверь, – сказал ей Шанс, – это самое меньшее, что я могу сделать. Встреча с Дженкинсами продлилась больше часа, но Жаклин ждала его в кафе, в это время почти пустовавшее. От входа вниз вела коротенькая лестница с выложенными плиткой ступенями, поэтому окна были почти на одном уровне с тротуаром и колесами проезжающих машин. Жаклин выбрала столик в глубине зала, подальше от окон. По дороге Шанс заказал кофе и присоединился к ней в ее темноватом уголке. – Как ваш пациент? – спросила она. Он рассказал о Ральфе. – Так он умирает? – Может быть, у него есть полгода. – Господи Иисусе! Что вы им сказали? – Правду. Предложил консультации, группы поддержки, хоспис. – По улице прогрохотал вагон фуникулера. – Это не всегда так мрачно, как может показаться, – сказал он. – Порой наблюдаешь… иногда, с некоторыми людьми… как все наносное куда-то отваливается. Они начинают видеть, что важно, а что нет. И возникает такое ощущение… относительно некоторых из них… что они на самом деле впервые начинают жить. – Ему хотелось верить, что так оно и есть. Жаклин кивнула, но ничего не сказала. – За окном раздался взрыв, полыхнул белый свет ядерного холокоста. Вам остается пять секунд. Что вы сделаете? Она смотрела на улицу. Там был лишь тусклый свет туманного дня. – Не знаю, – сказала она и посмотрела на Шанса. – А вы? Он потянулся через стол и взял ее за руку: – Вот что. Может, ничего другого не остается. Знаете, держащихся за руки людей находили везде, от Помпеи до башен-близнецов Всемирного торгового центра. Все мы умрем. Имеет значение лишь то, что мы делаем в отпущенное нам время. Ее глаза наполнились слезами. – Вы хороший врач, – сказала она. – Люди хотят чудес. Иногда единственное чудо – это когда я беру вашу руку. Это и есть чудо. Прошло мгновение. Она снова обрела самообладание. – Что мне делать? – спросила она его. – Думаю, вам надо начать с правды. – Он убьет меня. Сказал, что убьет, и я ему верю. – Сейчас мы говорим о вашем муже, а не о неизвестном человеке, пробравшемся к вам в дом? Я просто для ясности уточняю. Она кивнула, мол, так и есть. – Вас избил ваш муж. Она улыбнулась, словно намекая на наивность его вопроса. – Он не стал бы. Не стал бы сам пачкать руки. – Но он сделал это? Вы именно это пытаетесь мне сказать? Важно, чтобы тут между нами не было неясностей. Она пожала плечами и отвернулась. – Вы когда-нибудь говорили с адвокатом? Или другим полицейским? Есть адвокаты, которые специализируются по делам об угрозах… – Я говорю с вами. – Но сейчас, когда вы действительно пострадали… – Думаете, это в первый раз? Слушайте, я знаю, что к чему. Чего не знаете вы, чего никто не знает… о том, какой он умный. Он разбирается в законах. А еще он сумасшедший. В конце концов он меня достанет. Такой уж он. Знает людей. Может сесть в тюрьму и все равно добиться своего. – Ее голос в первый раз сорвался. – Он знает, как дела делаются, – шепнула она. – Он знает, как сделать, чтобы Жаклин исчезла. – Теперь вы заговорили о себе в третьем лице, – сказал Шанс. – Я сейчас что, с Джекки разговариваю? – Нет. Я не знаю. Плевать мне на Джекки. – Она помедлила, потом сказала: – У меня есть дочь. Шанс замер. Ни в одном из документов, относящихся к ее делу, не было никаких упоминаний о ребенке. И в их первоначальной беседе о детях тоже речи на шло. Он некоторое время внимательно изучал ее в тусклом свете кафе. А Жаклин Блэкстоун разглядывала свои руки. – Это его ребенок? Она покачала головой. – Мне было семнадцать. Мы с ее отцом никогда не были женаты. – Она заколебалась, но продолжила: – Я отдала ее на удочерение. Мы снова стали видеться два года назад. Она учится в школе при университете. Реймонд платит за ее обучение. – Реймонд – это ваш муж. – Он понял, что впервые слышит, как Жаклин произносит это имя. Она знаком дала понять, что да. – Почему вы ничего не сказали об этом у меня на приеме? – Наверно, я больше всего боялась тогда, что мои симптомы вызваны неврологией. Шанс сначала хотел сказать, что он – не только психиатр, но и сертифицированный невролог, и что для объективной оценки симптоматики нужно знать все без исключения факты, относящиеся к делу. Но, поразмыслив, счел, что в сложившихся обстоятельствах покажется излишне сварливым, решив оставить эту тему в покое хотя бы до поры до времени. – Как я понимаю, – сказал он наконец, – вы убеждены, что ваша дочь тоже в опасности. – Он так сказал. Шанс считал себя не понаслышке знакомым с теми махинациями, которыми люди творят архитектуру собственных тюрем, казематов, откуда, из подвальных окон, лишь изредка доносится крик узника. Будто Гудини, мы конструируем машинерию собственных ловушек, и в конце концов нам приходится либо вырываться из них, либо умереть. Погрязнув в связанных с разводом правовых и финансовых трудностях, Шанс обнаружил, что не является исключением из общего правила, хотя в его случае речь шла скорее об образной смерти, чем о буквальной, особенно если сравнивать с Жаклин Блэкстоун. – Кроме предусмотренной законом помощи, – после очередной долгой паузы сказал Шанс, – не знаю что вам и предложить. Вы продолжаете работать с Дженис? – Он запретил. Мне непросто было прийти сюда. Это опасно для меня. – Ее глаза внимательно осматривали помещение. – И для вас тоже. Может быть, я подвергаю вас риску. Мне следовало подумать об этом. Второй раз за день все предстало перед Шансом в новом свете. – Часто угрозы сильно отличаются от реальных поступков людей, – сказал он, но все же заметил, что его пульс участился. – Верно, – ответила она. – Послушайте, – сказал он, – это нелегко, я понимаю. Чем вы рискнете, чтобы вновь стать хозяйкой собственной жизни? Рискнете возможностью потерять эту самую жизнь? И речь не только о вас. Вашу дочь тоже следует учитывать. Я не могу сказать, как вам поступить. Я по-прежнему думаю о консультации с кем-нибудь, более сведущим в законах… Меня часто приглашают в суд в качестве эксперта. Эти дела редко бывают уголовными, но я знаком с несколькими адвокатами. Могу навести справки. Кроме того… Внезапно она потянулась через стол и взяла его за руку. – Может, все так, как вы говорили, – сказала она. – Может, нужно только вот это. Может, ради этого я и пришла. Это движение поразило его. Его рука была в ее руке, а он сидел и рассматривал Жаклин в слабом предвечернем свете. Боже, думал он, на эти скулы можно посадить самолет, и удивлялся, как же в их первую встречу умудрился столько всего не заметить. Она притянула его ладонь к себе и сжала, обручальное кольцо, которое она все еще носила, впилось ему в пальцы. Он представил, будто смотрит на них со стороны. Представил, кем они могут показаться в этот миг. Представил, что это смотрит на них плохой коп. Нужно тщательнее следить за тем, как выглядишь, подумал он на манер своего отца, однако его рука осталась там же, где была. Он чувствовал, как бьется пульс на ее таком теплом запястье, касающемся основания его ладони. Чувствовал, как берет за горло страсть. Интервент