– Так вы серьезно… Тадеуша Фута, высокого, страдающего ожирением шизофреника двадцати девяти лет от роду, почти наверняка везла его мать. Вместе из них получался редкостно унылый и депрессивный дуэт. – Помнишь, – спросил Шанс, – как миссис Фут описала состояние сына в опроснике? Одним словом, психологическим. Люси улыбнулась ему, действительно улыбнулась. – Он довольно медленный. – А жизнь довольно коротка. Она одарила его взглядом. – Тяжелая ночь? – Даже не знаю с чего и начать. Люси кивнула с видом человека, в жизни которого тоже бывали тяжелые ночи. – Что мне сказать Футам? – спросила она. – Насчет его медикаментов? Она наверняка спросит. – Амитриптилин. По двадцать пять миллиграммов два раза в день. Люси потянулась за телефоном, и Шанс наконец смог ретироваться. Вот уж точно, психологическим. «Медленный» молодой человек получил сотрясение мозга, перелом основания черепа и внутримозговое кровотечение во время ДТП на скоростной автостраде. В результате происшествия, ставшего для Тадеуша третьим за три года, погибла пассажирка машины, в которую он врезался, двадцатитрехлетняя слепая женщина. В прошлом лучшая выпускница в своем потоке, она была студенткой колледжа и приехала на зимние каникулы домой. В компании друзей отправилась за устрицами в Томалес-Бей, когда Тадеуш пересек двойную сплошную, выехал на встречку и врезался в их автомобиль, действуя по инструкциям, которые, как ему казалось, передавали по радио в принадлежащем его матери «Бьюике Роадмастере», неповоротливом чудовище, еле влезавшем в улицу. Отец слепой девушки, ландшафтный дизайнер по профессии, который в одиночку вырастил ее после смерти жены, запил и потерял свой бизнес. В свете колоритного прошлого молодого человека и его сомнительных умственных способностей страховые компании затеяли долгий спор о том, кто виноват, куда скоро подключились разнообразные страховщики, миссис Фут и даже департамент транспортных средств. Не заглядывая в документы, Шанс не мог точно припомнить, кто из них оплачивал визиты Тадеуша. Он также сомневался, что все эти распри, чем бы они ни закончились, хоть что-то изменят в жизни отца девушки. В основном, толстяки заботились лишь о том, чтобы Тадеуша не лишили водительских прав, его мать рассчитывала на сына, ведь он должен был ездить в магазин, где она любила покупать журналы о кинозвездах, газеты и сигареты, расплачиваясь талонами, которые штат выдавал на питание. Что же касается инструкций по радио и их влияния на молодого Тадеуша, оба Фута изо всех сил в жизнерадостной и оптимистичной манере старались доказать, что, в целом, Тадеуш вполне способен им не подчиняться. Шанс внес лишь один вклад в эту скорбную историю: посредством серии писем и телефонных звонков удержал скудоумного жиртреста от возвращения за руль под страхом домашнего ареста. Невероятно, но никто до сих пор даже не попытался этого сделать, но уж, что есть, то есть, так расходуются доллары налогоплательщиков. Незачем и говорить, как это восприняли мать с сыном, которые при каждой возможности жали на все педали, добиваясь, чтобы Тадеушу незамедлительно вернули права, и, вне всякого сомнения, продолжат это делать в тот день, когда Шанс согласится их принять. Люси вскоре сунула голову в кабинет и сообщила, что перенесла прием на следующую неделю. – Замечательно, – сказал ей Шанс. – И спасибо тебе. Сегодня я бы их не осилил. Она еще немного постояла в дверном проеме. – Вы уверены, что с вами все в порядке? Она действительно встревожилась. Шанс заверил ее, что все нормально. Напоследок она окинула кабинет долгим взглядом, словно ожидая найти кого-то, – Жаклин Блэкстоун, возможно, – и удалилась. После ленча, который Шанс тоже пропустил, он позвонил Карлу Аллану, но старик не ответил. Шанс надиктовал на ответчик длинное, довольно бессвязное сообщение и повесил трубку. В течение дня Шансу несколько раз звонили, но он никому не отвечал. Люси заглядывала еще дважды, по двум различным поводам, чтобы проверить, как там работодатель. Он продолжал заверять, что с ним все замечательно, и в результате раньше времени, около трех часов, отослал ее домой. Когда Люси ушла, он продолжил сидеть за столом, который, как и недавно проданный гарнитур, был старинным и относился примерно к тому же времени, но стоил значительно меньше. На углу стола возвышался бюстик Ницше; Шанс купил его в студенческие годы за границей, куда уехал, чтобы немного отдохнуть от медицины, которую изучал не столько по велению сердца, сколько потому, что этого требовал отец. Ну, думал Шанс теперь, глядя, как золотой солнечный свет и налетевший ветер сеют смуту среди облаков над крышами, он был хорошим сыном, во всяком случае, до определенного момента. Двадцать с лишним лет медицинской практики – и вот он тут, и жизнь привела его к состоянию, сильно напоминающему пресловутое тихое отчаяние: он несостоятелен в работе, разведен, в долгах, похоже, влюблен в неподходящую, невозможную женщину и, вероятно, под колпаком у ее опасного мужа. Если уж это не дерьмо, то вообще непонятно, каким оно бывает, это самое дерьмо. От безделья он вдруг решил позвонить Дженис Сильвер. Все еще действовал по своему плану, согласно которому ее работа с Жаклин должна продолжаться, независимо от случившегося или не случившегося за последнее время, и хотел, чтобы она узнала о духах. – Ничего, если я спрошу, что она делала у тебя в квартире? Он рассказал о встрече в ресторане и о Джекки Блэк. В трубке повисло молчание. На улице внизу прогрохотал трамвай. – Я не знаю, Элдон, – наконец сказала Дженис. – Как-то все получается не очень здорово. – Я увидел человеческую душу в беде. И принял решение помочь. – Вроде как мы оба приняли такое решение. И, возможно, теперь не понаслышке узнали, почему нам говорят так не поступать. Боже мой, что ты собираешься делать, когда этот человек… ее муж… придет за тобой? – Я вовсе не намерен с ней видеться, – сказал Шанс. – В частном порядке или как врач. Я надеялся устроить так, чтобы терапия продолжалась, пока я ищу ахиллесову пяту этого мужика. – И как ты собираешься все провернуть? – Если честно, пока не знаю. Снова последовала длительная пауза. – Ты затеял опасную игру, – в конце концов сказала Дженис. – Вдвойне опасную. Из-за него и из-за нее. Я это тебе как друг говорю. А что касается терапии, вот что я придумала. У дочери моего друга проблемы с алгеброй. Так что мы можем попытаться. Но, как ты понимаешь, любые возможные улучшения довольно сильно зависят от того, сможет ли она выйти из отношений, из-за которых возникли проблемы. – Это так. Но я еще думаю… может быть, не этот мужик – альфа и омега ее болезни. Она не говорила ничего такого, что могло бы навести на мысль о жестоком обращении в детстве? – Она думает, что у нее замечательное детство. – Она думает, но это необязательно так. – Как тебе хорошо известно, в сложившихся обстоятельствах нужно быть поосторожнее с предположениями. – Насколько я припоминаю, ее родители умерли, им иск не предъявишь. Ее реакцию на запах я просто не могу игнорировать. Как будто там что-то спрятано, похоронено, что-то, о чем она пока не хочет говорить, возможно, даже не хочет осознавать… А потом она сразу убежала. На улице уже ждало такси. Я вряд ли смогу раскопать, что там такое, но, думаю, ты сможешь. Я бы с удовольствием передал тебе эти духи. – Это твоя территория, Элдон, но позволь мне самой решать. – Интересно, что аромат, о котором идет речь, женский. А ведь, судя по нашим сведениям, запах, спровоцировавший бегство, должен был быть мужским. Дженис вздохнула, прежде чем на это ответить. – Мы с ней встречались ровно шесть раз. По большей части прорабатывали поведенческие линии… стратегии, с помощью которых она сможет сказать мужу «нет». С моей точки зрения, мы очень мало знаем о ее истории. – Может, мы сумеем как-то это изменить. Дженис снова вздохнула. – Да, Элдон, может быть. Но сейчас меня ждет пациент. Повесив трубку, Шанс вернулся к своему первому заключению по Жаклин Блэкстоун и еще раз перечитал его. То было длиной всего в шесть страниц. Жаклин направили к нему из Стэнфордской неврологической клиники с жалобами на провалы в памяти и сложности с концентрацией. Биографические сведения отличались скупостью. Родилась в городе Виргиния-Бич, штат Виргиния, с высокими отметками окончила школу в Сан-Хосе, штат Калифорния, потом колледж в Сан-Диего, где она специализировалась в области прикладной математики, родители умерли, три года замужем за Реймондом Блэкстоуном. Детей нет, во всяком случае, так она сказала для отчета, хоть и сообщила о закончившейся выкидышем беременности в возрасте тридцати двух лет. Конечно, Шанс и раньше все это видел, но то было давным-давно. Появление Джекки Блэк сильно подняло ставки. После выкидыша она год работала с психотерапевтом, Майрой Коэн, а потом доктор Коэн внезапно скончалась. Больше об этом ничего не было, во всяком случае здесь – во время их первой встречи она не стала больше ни о чем говорить, а он и не спрашивал. Однако же, читая сейчас о докторе Коэн, он увидел нечто, что до сих пор упускал из виду. Шанс всегда был уверен, что Жаклин посещала психотерапевта в связи с депрессией из-за потери ребенка. Теперь же понимал, что дело не только и не столько в этом. Депрессия оказалась лишь одной из причин, было и еще кое-что. В рассказе о депрессии и потере ребенка упоминались «смутные параноидальные ощущения», которые могли, заключил он, возникнуть в результате подавления воспоминаний. Жаклин утверждала, что Джекки Блэк возникла в ответ на действия Реймонда Блэкстоуна. Это было, как и указала Дженис, нетипично. До настоящего времени подтвержденные диссоциативные расстройства такого типа возникали, по большей части, в связи с событиями, пережитыми в детском возрасте, и часто бывали связаны с подавленными воспоминаниями. Наряду с этим возникало несколько интересных, чтобы не сказать тревожных, вопросов. Почему детектив Блэкстоун пришел в ресторан? Читал ли он письма и прослушивал разговоры, или все это было игрой, которую вела Жаклин, – неосознанной, но, тем не менее, игрой, когда одного мужчину натравливают на другого, а нового рыцаря выставляют против старого? Одна из базовых теорий психотерапии основывается на следующей идее: всю жизнь люди занимаются тем, что неосознанно пытаются преодолеть раннюю травму, а все человеческие отношения приобретают значимость лишь в контексте ощущений стыда и беспомощности, противопоставленных чувствам контроля и доминирования. Жизнь как таковая становится выражением воли к власти, когда человек делает с другим то, что когда-то сделали с ним самим. Запертая в подобной модели, жертва может стать хищником, старающимся заманить в ловушку других хищников, от которых пытается спастись предпочтительно с помощью еще одного хищника. Может, все это – заранее спланированный танец, а сама Жаклин – лишь приманка? Если Джекки Блэк нашла Шанса однажды, то сделает это снова. Отдалиться от нее могло оказаться не так легко, как представлялось раньше. Ничего не попишешь, есть категория конченых людей, живущих именно так. По принципу «кровь за кровь». И есть лишь одна стратегия выхода: нужно действовать в лоб, разыскать раннюю травму в надежде на то, что удастся осуществить лечение, вытащить на свет скрытые паттерны поведения, раз и навсегда покончив с танцами. Именно поэтому, заключил Шанс, надо ознакомиться с обстоятельствами смерти доктора Коэн, ведь, скорее всего, о ней писали. Если повезет, найдутся медицинские документы, записи самой Коэн. Интересно, они сохранились? И возможно ли их отыскать? Поручить поиски Дженис Сильвер или самому заняться охотой? Правда, существовало еще несколько проблем, которыми следовало заняться. Они потребуют усилий, «подъема воли», достойного Уильяма Джемса. В конце концов, Жаклин Блэкстоун была лишь одной из неприятностей Шанса. Оставался еще Карл Аллан. Было необходимо пойти и встретиться с этим стреляным воробьем лицом к лицу. Было необходимо что-то сделать с чеком, лежащим в некой банковской ячейке меньше чем в квартале от того места, где сейчас сидел Шанс. Опутанный сложностями, Шанс по-прежнему не двигался с места (шесть листов записей о Жаклин Блэкстоун разбросаны по столу, любимый Малер звучит из колонок музыкального центра), глядя на городские крыши, слегка поблескивающие в послеполуденном свете. Ровно в пять тридцать пять, когда Шанс все еще сидел за столом, и не было видно этому конца и края, на его личный телефон позвонили. Он увидел, что это его в скором времени бывшая жена. Шанс звонку не обрадовался, но нехотя ответил. – Никки с тобой? – спросила Карла. Он услышал в ее голосе страх, словно уже ответил отрицательно, и сразу испугался сам. Хищники по природе Через час он был дома. Он зашел сюда впервые после переезда и был потрясен царящим беспорядком. Гостиную заполняли ящики. Дверцы выпотрошенного шкафа зияли пустотой. Все стало не таким, как прежде. Карла, по-видимому, решила сдавать дом, пока не найдется покупатель. – У нас нет денег здесь жить, – сказала она обвиняющим тоном в ответ на то, как он отреагировал на состояние дома. Горный велосипед с налипшей на шины грязью стоял в закутке гостиной, там, где раньше было пианино Шанса. Судя по всему, он принадлежал тренеру-дислексику, но Шанс не видел смысла заострять на этом внимание. Никки должна была вернуться больше трех часов назад. Ее видели в школе, она беседовала с подружками, но те не смогли толком сказать, когда и где ее видели в последний раз. Карла переговорила с каждой – безрезультатно. От самой Никки тоже вестей не было. Карла, которая никогда не отличалась сдержанностью, позвонила уже и в школу, и в полицию Сан-Франциско, чтобы подать заявление о пропаже. Шанс растерялся. В одно ухо шептал голос, который говорил, что всему есть какое-то простое объяснение и они вот-вот все узнают. Зазвонит телефон. Никки объявится. Звонок в полицию – чрезмерная реакция его вечно склонной к чрезмерным реакциям в скором времени бывшей жены. Но в другое какой-то человек бормотал то, чего Шанс не хотел слышать, рисовал самые страшные картины, которые только могли возникнуть в родительском воображении, и это было только началом, потому что вскоре он заговорил голосом Реймонда Блэкстоуна, нависшего над Шансом в ресторане и залитого светом разноцветных огоньков. «Все мы хищники по природе», – сказал тогда полицейский и говорил это теперь, на руинах бывшего дома Шанса, прийти в который было все равно, что оказаться в открытом море на тонущем судне, когда вода кружит обломки кораблекрушения, разрушенной жизни. Шанс никогда не чувствовал такого бессилия и такой убийственной ярости. – Что сказали в полиции? – спросил он. – Спросили, кто видел ее последним. Имена подружек. Хотели знать, есть ли у нее парень. Хотели знать, употребляет ли она наркотики. – Карла начала плакать. Она была изящной, энергичной женщиной, в одной из своих предыдущих инкарнаций выступала как начинающий инструктор йоги, потом, забросив это, стала начинающим консультантом по брачно-семейным отношениям и, наконец, начинающим фотографом; им, насколько знал Шанс, оставалась и по сей день.