– И кто же эти мои инквизиторы? – спросил Куизль и попытался хоть что-то рассмотреть за плотными прутьями, но, кроме подвижных силуэтов, различить ничего не удавалось. – Явно боятся, как бы я не сожрал их. – Да как всегда, три человека из городского совета, – пояснил Тойбер. – По традиции самый старший и самый младший в совете. А третьего сменяют каждый раз… Ага, вот и лекарь явился! Стражники привели низенького, боязливого человечка в поношенном сюртуке и наброшенном поверх него халате, запачканном кровью. На вытянутых руках он, словно щит, выставил перед собой кожаную сумку. Куизлю тут же вспомнился лекарь из Шонгау, Бонифаций Фронвизер. Взглянув на Куизля, коротышка вздрогнул. – Мне… для начала мне надо тебя осмотреть, – пробормотал он. – Чтобы знать, готов ли ты к допросу, сам понимаешь. Так что, будь добр, сними одежду. Якоб расстегнул рубашку и стянул ее через голову. Волосатая грудь его сплошь была изрыта шрамами и затянувшимися пулевыми ранениями. Хирург принялся осторожно ощупывать палача, без конца косясь на стражников. Потом заглянул в глаза и послушал сердце. Покончив с осмотром, кивнул и состроил важную мину. – Подозреваемый для допроса вполне пригоден, – доложил он в сторону зарешеченной ниши. – Здоров, как бык, и так просто не расколется. По-моему, можно начинать. За решеткой до сих пор слышался один только шепот. В конце концов Эльспергер уселся на скамейку. Спинка ее странным образом доходила только до половины сиденья. Тойбер заметил озадаченный взгляд Куизля. – Вторая половина для меня, – пояснил он с ухмылкой. – Нам, палачам, даже спинки не положено. Но мне здесь и так сидеть не приходится. – Верно, Тойбер, – раздался наконец скрипучий голос из-за решетки. Судя по интонации, пожилой обладатель его к возражениям не привык. – Хватит там лясы точить. Пора начинать. Филипп кивнул. – Как пожелаете. Он снова развернулся к Куизлю и зашептал ему на ухо: – Признайся, Куизль. Обещаю, смерть будет быстрой. – Делай свою работу, палач, – проворчал Якоб. – Остальное предоставь мне. Из-за решетки донесся второй голос с явным баварским выговором, выше и звонче предыдущего. Куизль решил, что принадлежал он самому младшему из советников. – Тойбер, покажи-ка ему для начала орудия пыток и объясни их предназначение. Может, так он станет сговорчивее. – Поберегите свое время, – проговорил Якоб. – Вам известно, кто я такой. Незачем объяснять палачу его работу. Тойбер вздохнул и показал Куизлю на дыбу. Тот улегся на скамью, и палач Регенсбурга так крепко стянул ему запястья и лодыжки, что ни о каком движении теперь даже речи идти не могло. – Якоб Куизль из Шонгау, – снова заговорил из-за решетки скрипучий голос. – Тебя обвиняют в убийстве Андреаса Гофмана и его жены Элизабет, урожденной Куизль, что имело место утром четырнадцатого августа в их собственном доме. Признаешь ли ты себя виновным? – Не виновнее самого Христа, – пробурчал Куизль. – Не богохульствуй! – воскликнул юный баварец. – Ты делаешь только хуже. – У нас есть доказательства, Куизль, – добавил старик. – Мы нашли завещание. У тебя с собой был яд. Признавайся. – Да это лекарства были, черт вас побери! – крикнул Якоб. – У меня сестра заболела, я приехал помочь ей, вот и все. Меня подставили, это же дураку понятно! – Подставили? – насмешливо переспросил баварец. – И кто же тебя, интересно, подставил? – Я пока сам не знаю, – пробормотал Куизль. – Но когда выясню… – Ложь, одна только ложь, – перебил его старик. – Мы впустую тратим время, и придется, видимо, перейти к пыткам. Тойбер, подложи под него валок с шипами. Палач приподнял Куизля, пока тот не выгнулся дугой, и подложил ему под спину шипастый валик. Потом Якоб снова рухнул на скамью, и стальные шипы врезались в плоть. Он стиснул зубы, но не издал ни звука. – Вращай барабан, – велел баварец. Тойбер встал у изголовья дыбы и крутанул колесо: руки и ноги у Куизля немного вытянулись, затрещали суставы. На лбу у него выступили капельки пота, но он продолжал молчать. Из-за решетки раздался вдруг третий голос: неопределенного возраста, тихий и сиплый, но при этом режущий слух. Голос третьего дознавателя. – Эй, Куизль из Шонгау, – прошипел он. – Ты меня слышишь? Якоб вздрогнул и выгнул спину, словно под ним развели огонь. Ему был знаком этот голос! Он пробился к нему сквозь толщу лет, призраком витал по камере и вот теперь воплощенным кошмаром терзал его здесь. «Как такое возможно?» – Палачишка, – шептал он. – Я знаю, что ты упористый малый. Но поверь, совсем скоро боли будут такими, что тебе и не снилось. Признаешься не сегодня, так завтра. Да хоть послезавтра. У нас времени много, очень много. Куизль рванул веревки и дернулся с такой силой, что едва не опрокинул перепачканную кровью и копотью дыбу. – Да провались ты к чертям собачьим! – заорал он. – Кто бы ты ни был, убирайся туда, откуда пришел! Стражники перехватили алебарды, а коротышка-лекарь вскочил, перепуганный, со скамейки. – Может, пустить ему немного кровь, чтобы успокоился? – робко предложил Эльспергер. – Без крови они слабеют. Но голос его заглушили яростные крики Куизля. Тойбер схватил его за руки и склонился над ним почти вплотную. – Куизль, дьявол тебя сожри, что с тобой такое? – прошептал он. – Это только начало. Ты только себе навредишь. Якоб попытался успокоить дыхание. «Нужно успокоиться… Нужно выяснить, кто прячется за решеткой…» Вновь заговорил третий дознаватель, и по интонации его Куизль понял, как он наслаждался мгновением. – Тойбер, пора показать нашему монстру, что мы здесь не в игры играем. С молчунами у нас не церемонятся. Давай, пожги его синим огнем. Якоб отчаянно завертел головой, но Тойбер уже скрылся из поля зрения. Рядом что-то протяжно зашипело, словно жир растекался по раскаленной сковородке – звук этот знаком был любому палачу. В следующую секунду камера пыток наполнилась адским запахом серы. Куизль стиснул зубы. Пускай делают что хотят, криков его они не дождутся. Магдалена помешивала в деревянном горшке мазь из масла, арники, смолы и ромашки. Приятный аромат хоть немного перебивал царившее вокруг зловоние. С самого утра в просторном подземелье собиралось все больше больных. Девушка насчитала больше двух десятков, но точное число назвать было трудно: под извилистыми сводами мерцало всего несколько факелов. Нищие лежали или сидели по углам и нишам. У кого-то были ссадины, другие потирали вывихи, некоторые задыхались от кашля или метались в английской горячке – и каждый хотел, чтобы их посмотрели Симон с Магдаленой. Так незаметно наступил полдень. Сейчас они как раз возились с особенно запущенным случаем: у старика Мэтиса вся левая нога была покрыта гнойными чернеющими нарывами, и в них уже копошились первые личинки. – Нужно очистить раны. Если principessa закончила с мазью, то ее помощь была бы весьма кстати. – Симон на секунду оторвался от работы и взглянул на Магдалену. – Разумеется, если это не в ущерб вашему достоинству. Магдалена тихо вздохнула. Симон все еще злился на нее за то, что она провела вчерашний вечер с венецианцем. При этом она уже раз десять ему объясняла, что на бал отправилась не ради забавы и что в саду венецианца за свое любопытство едва не расплатилась жизнью. И все равно лекарь не переставал дуться. В какой-то мере Магдалена лекаря даже понимала, но жеманство его постепенно начинало раздражать. Прежде всего потому, что она сегодня почти не спала. По крайней мере, нищие принесли ее мешок из трактира, и там нашлось еще одно льняное платье. В привычной одежде она снова чувствовала себя простой дочерью палача из Шонгау, какой и была всю жизнь. Но Симона это не останавливало, и он продолжал обходиться с ней так, словно она только-только вернулась с пышного бала. – Засунь свою принципессу сам знаешь куда, – процедила Магдалена. – Прибереги эти колкости на потом. Подхватив горшок с мазью, она прошла с угрюмым видом к Симону и стала помогать ему доставать пинцетом личинок из ноги храпевшего нищего – его заранее напоили крепким вином. Рваным пологом лекарь отгородил одну из ниш, и теперь она служила им процедурной. Сюда поставили нары, накрытые грязными одеялами, расшатанный стул и стол, на котором Симон разложил свои немногочисленные инструменты и книги. – Просто я беспокоился очень, – пробормотал он через некоторое время, промывая раны. – Не дело в одиночку разгуливать по Регенсбургу. Видишь теперь, чем все заканчивается, если связываться с низкорослыми дворянчиками. – Ну да, а господин наш берет да и отправляется в логово повстанцев и выслушивает небылицы мятежного портовика… Это, по-твоему, дело? – Теперь мы хотя бы знаем, почему твоему отцу эту ловушку подстроили, – возразил Симон. Магдалена нахмурилась. Молодой лекарь рассказал ей о ночной встрече со свободными, но это ее мало впечатлило. Слишком многие вопросов осталось без ответа. – Значит, если я все правильно поняла, – сказала она и отложила пинцет, – то этот Гесснер считает, что советники письмом заманили отца в Регенсбург, подделали завещание и привели стражу к месту преступления. И все это лишь затем, чтобы свалить на него всю вину? Зачем им столько возни? Они с тем же успехом могли подстроить ограбление и подставить помилованных когда-то преступников. В любом городе это обычное явление, и не нужно никого тащить за тридевять земель. Симон поставил на стол миску с грязной водой и принялся заматывать ногу нищего в более-менее чистые тряпки. – Ты права, слишком это расточительно. Но так, по крайней мере, лишних вопросов не возникает. Патриции решили убрать одного из главных бунтарей, не вызывая подозрений. И это им, судя по всему, удалось. – По-моему, слишком уж просто, – проговорила Магдалена. – Как-то не сходится все. Почему, например, купальню аж до вчерашней ночи стерегли? Наверняка что-то там было. – В кабинете у Гофмана кавардак был такой, будто там ураган прошелся, – задумчиво ответил Симон. Он сел на стул и вытер пот со лба. – Видимо, там что-то искали… – Возможно, доказательства, которые кто-то хотел уничтожить, – добавила Магдалена. – Что-нибудь такое, что показало бы на истинные причины убийства. И теперь… – И теперь этот кто-то думает, что мы о чем-то знаем, – взволнованно перебил ее Симон и вскочил со стула. – Нашли в купальне что-то такое, что навлекло бы на него подозрение… Может быть и такое! – И это объяснило бы, почему вчера тот тип в капюшоне два раза пытался меня убить. Сначала в кофейне, потом в саду у Сильвио. А этот Меммингер, с которым тот незнакомец болтал, казначей Регенсбурга то есть, – один из патрициев! Готова поспорить, он этого убийцу нанял, чтобы мы не разболтали чего. Симон кивнул. – Наверняка это он запер нас в колодце и чуть не сжег там. Надо как можно скорее… Внезапно Магдалена прижала палец к его губам. Она молча показала на полог и резко его отдернула. За ним стоял, ухмыляясь, король нищих.