– Божественное провидение привело тебя сюда, – проговорил он. – Я знаю твое имя, Мария Магдалина, блудница Христова. Ты слишком ценна, чтобы предавать тебя огню. У меня есть для тебя более высокая миссия. По телу начало расползаться онемение. Когда паралич добрался до ног, Магдалена сползла вдоль плиты на пол и осталась лежать с распахнутыми от ужаса глазами. Издалека донеслась органная музыка. Любовь к Магдалине – смысл жизни моей, в печали и радости быть служителем ей… В соборе, в нескольких метрах над ней, началась служба. 10 Следующим утром Симон с Бенедиктой отправились верхом на лошадях в Вессобрунн. Они избегали больших дорог, которые тянулись вдоль Леха на север и, возможно, просматривались разбойниками. Вместо этого они двинулись через мост в сторону Пайтинга и далее прямиком к Высокому Пайсенбергу, который подобно великану возвышался над деревушками и поселками, что раскинулись по равнинам вокруг. После непогоды предыдущих дней воздух был ясным и прозрачным. Солнце светило с чистого неба так ярко, что Симону приходилось зажмуриваться, если он слишком долго смотрел на укрытые снегом поля и деревья. Всю дорогу лекарь беспрестанно оглядывался по сторонам. Все время, когда они с Бенедиктой покидали просеки и снова углублялись в бескрайние леса вокруг горы, его не покидало чувство, что за ним наблюдают. У Симона словно зудело между лопатками, в любой момент он ожидал услышать звон тетивы или шелест сабли. Но каждый раз, когда лекарь оборачивался, он не видел ничего, кроме непролазных зарослей хвои. Временами они вспугивали какую-нибудь птицу, которая с криком улетала прочь, или с ветвей сыпался снег. Больше тишину ничего не нарушало. На многих участках буран поломал деревья, словно тростник. С высоты седла Симон оглядывал заваленные просеки, тянувшиеся глубоко в лес. Что ж, по крайней мере, этой зимой крестьянам не придется жаловаться на недостаток дров. – Не будьте же таким угрюмым! – воскликнула Бенедикта. – Вам это не к лицу. Если разбойники и шастают где-нибудь, то скорее вдоль Леха. Что им искать в этой глуши? В отличие от Симона женщина казалась совершенно беззаботной. Она напевала какую-то французскую песню и на широких просеках пускала своего коня в галоп, так что лекарь с трудом за ней поспевал. Для поездки в Вессобрунн он снова выпросил у палача его старую клячу. Валли, похоже, немного привыкла к Симону, но и теперь то и дело останавливалась, если вдруг высматривала что-нибудь зеленое в сугробах у обочины. И тогда двигаться дальше ее не могли заставить даже пинки. Время от времени она пыталась цапнуть лекаря или сбросить его, однако Симон твердо решил научить эту скотину манерам. Вот и сейчас лошадь в очередной раз замерла и невозмутимо принялась таскать траву из снега. Симон отчаянно дергал поводья и вдавливал пятки в тощие бока Валли, но с тем же успехом он мог ехать верхом на камне. Бенедикта с ухмылкой наблюдала за его усилиями, затем вставила в рот два пальца и свистнула. – Allez hop, viens par ici![17] Лошадь, словно и дожидалась окрика Бенедикты, двинулась дальше. – И где вы только научились так хорошо обращаться с лошадьми? – спросил Симон и принялся шлепать Валли по крупу, чтобы та прибавила шагу. – Моя мать происходила из семьи гугенотов, которой удалось спастись от французских католиков. – Бенедикта пустила коня рысью. – Знатное семейство в предместьях Парижа, с поместьем и угодьями. В детстве она любила ездить верхом, и эта любовь, вероятно, передалась мне. Je suis un enfant de France![18] – Она засмеялась и рванула поводья. Симон ударил Валли пятками, чтобы догнать Бенедикту. Некоторое время они неслись рядом. – Франция, должно быть, удивительно красива! – прокричал он ей. – Париж! Нотр-Дам! Мода! Это правда, что по ночам город освещен тысячей фонарей? – В вашем Шонгау я бы и десятку фонарей обрадовалась. К тому же пахнет в Париже получше. – Она шлепнула коня. – А теперь хватит мечтать. Кто последним доскачет до леса, с того кружка муската в Вессобрунне! Allez hue, Aramis![19] Ее рыжий сорвался с места и устремился к лесу. Валли затрусила вслед за ним, вероятно, лелея надежду отыскать в сугробах несколько вкусных травинок. Путники оставили Пайсенберг справа и повернули на север. Еще через два часа они углубились в густой лес, в котором начали то и дело попадаться темно-зеленые тисы. – Смотрите, чтобы ваша лошадь не слопала с тиса ни веточки, – предупредила Бенедикта. – Деревья крайне ядовиты. Иначе палач вам шею свернет! Симон кивнул. Он даже представлять боялся, что сделает с ним Куизль, если ему с собственной лошади придется сдирать шкуру. Вероятнее всего, он по шею окунет лекаря в бочку с дубильным раствором. Раздумывая о том, сколь признателен был палачу, Симон вдруг почувствовал, как мочевой пузырь потребовал облегчения. – Бенедикта, прошу прощения, но мне… – Он застенчиво улыбнулся и кивнул в сторону тисов слева от себя. – Я быстро. – Пожалуйста, если вам невтерпеж. – Она подмигнула ему. – Смотрите только, чтобы разбойники вас со спущенными штанами не застукали. Симон двинулся к зарослям тиса и продрался через колючие ветки. Укрытый деревьями, он расстегнул сюртук с брюками и облегчился. Покончив с этим делом, лекарь постоял немного, чтобы насладиться тишиной леса. И в это мгновение явственно ощутил, что на него кто-то смотрит. Ему словно обожгло спину взглядом, а в следующий миг позади него что-то хрустнуло, и Симон оцепенел. Он медленно застегнул брюки и снова скрылся в зарослях тиса. Но вместо того чтобы выйти на дорогу, свернул налево. Перед ним протянулась длинная канава, лекарь влез в нее и под ее защитой прополз вдоль дороги. На ходу он схватил одну из сломанных штормом веток, подходящую под размеры дубинки. Наконец снова нырнул в заросли и по широкой дуге обогнул то место, где справлял нужду. Стиснув дубинку, лекарь осторожно ступал шаг за шагом и старался при этом не издавать ни малейшего шума. За гигантским стволом поваленного дерева он остановился. За деревом примерно в десяти шагах перед лекарем притаился мужчина. На нем были широкие штаны ландскнехта и серый камзол, сбоку висела сабля и рожок с порохом; в правой руке незнакомец, словно посох, держал мушкет. Он выглядывал на дорогу, туда, где осталась Бенедикта. Внезапно мужчина выпрямился, поднес ладонь ко рту и на удивление правдоподобно издал крик сойки. Ему ответил второй такой же крик, затем еще один. Мужчина удовлетворенно кивнул и, вытащив из-за пояса кинжал, принялся беззаботно чистить ногти. При этом он не сводил глаз с дороги. Симон стиснул дубинку, так что побелели костяшки пальцев. Он с трудом сглотнул. Западня! Судя по сигнальным выкрикам, их было как минимум трое. Лекарь оглядел буки и тисы вокруг, но никого больше не обнаружил. Остальные, вероятно, прятались с той стороны дороги. Симон осторожно выпрямился и попытался упорядочить мысли. Нужно предупредить Бенедикту, а потом уезжать как можно быстрее. Оставалось только надеяться, что у грабителей не было лошадей. Так тихо, насколько возможно, Симон полез обратно в заросли тиса. Даже хруст самой мелкой веточки казался ему громовым раскатом. Наконец он выбрался к краю дороги и вылез из канавы. В волосах у него застряли ветки, штаны промокли от снега. Бенедикта насмешливо его оглядела. – Вы в качестве уборной присмотрели кротовую нору? По мне, так могли бы и в эту канаву сходить. Потом она заметила, как он встревожен, и тут же стала серьезной. – Что случилось? Симон почти беззвучно прошептал одними губами: – Разбойники. По обе стороны от дороги. Нужно уходить. Снова раздался крик сойки, за ним последовал и второй. Бенедикта помедлила мгновение. – Не бойтесь, – прошептала она. – До тех пор пока мы на лошадях и не останавливаемся, они ничего не смогут нам сделать. – Она усмехнулась и кивнула на карман своей накидки. – Не забывайте, я не так уж беззащитна. Allez![20] Она рванула с места в галоп. Валли, к большому облегчению Симона, без промедления двинулась вслед за жеребцом. Лекарь успел еще уловить движение за деревьями. Он все ждал, когда прогремит выстрел, свистнет пуля и взорвется болью плечо, пробитое свинцом. Но ничего такого не произошло. Разбойники, очевидно, отстали. Как такое возможно? Не померещилось же ему все? Симон ожидал, что они по меньшей мере начнут стрелять им вслед из ружей и арбалетов. Однако на более глубокие раздумья времени не оставалось. Лошади неслись вперед, и смех Бенедикты, которая уже скрылась в следующем перелеске далеко впереди, развеял и его мрачные мысли. Возможно, что грабители просто решили подождать добычи покрупнее. В скором времени тисовый лес остался позади. Перед путниками раскинулся широкий луг, дорога начала круто забирать вверх, и справа и слева от нее показались ряды домов. Симон вздохнул с облегчением. Они добрались до деревни Гайспоинт. На холме над ними возвышался монастырь Вессобрунна. Оглядываясь по сторонам, лекарь сразу отметил хорошее состояние домов, многие из них были выстроены из камня и войну, видимо, пережили без особого для себя ущерба. В Гайспоинте обосновалось немало лепщиков, которые разжились благодаря оживленному строительству в близлежащих церквях и монастырях. Симон слышал, что работы здешних мастеров ценились в Венеции, далекой Флоренции и даже в Риме. Но сейчас лепщики были по большей части заняты тем, что восстанавливали местный бенедиктинский монастырь в прежнем его великолепии. Если деревню шведы почти не тронули, то монастырь разграбили и спалили. Симон с Бенедиктой пересекли узкий мостик и направили лошадей к монастырскому двору. В свете заходящего солнца строение выглядело довольно мрачно. Внешняя стена местами обвалилась, множество пристроек были, видимо, сожжены мародерами, с церкви обвалилась штукатурка. От крыши навеса над источниками остался один лишь каркас, бассейны сковало толстым слоем льда, с которого с карканьем поднялись в воздух вороны. Одна только массивная колокольня, стоявшая чуть поодаль от церкви, казалось, благополучно пережила неспокойные времена. Когда Бенедикта постучала в тяжелую дверь главного здания, пришлось немного подождать, пока им кто-нибудь откроет. Из-за приоткрытой двери на них недоверчиво выглянул наголо остриженный монах. – Да? Бенедикта мило ему улыбнулась. – Мы проделали долгий путь, чтобы увидеть этот знаменитый монастырь. Для нас было бы большой честью, если настоятель… – Настоятелю Бернарду сейчас не до разговоров. Отправляйтесь в таверну поблизости. Быть может, утром… Симон вставил ногу в щель и слегка толкнул дверь. Монах испуганно отступил. – Моя спутница проделала сюда долгий путь из Парижа для того, чтобы своими глазами взглянуть на знаменитую Вессобруннскую молитву, – сказал лекарь повелительным тоном. – Мадам Лефевр не привыкла ждать. Тем более сейчас, когда решила пожертвовать монастырю немалую сумму денег. Бенедикта озадаченно покосилась на Симона, а потом подыграла ему. – C’est vrai, – вздохнула она. – Je suis très fatiguée…[21] Монах смутился на мгновение и наконец кивком позволил им пройти в переднюю. – Подождите минутку, – сказал он и скрылся в портале. – Немалая сумма денег? – прошептала она. – Что вы такое выдумали? У меня нет при себе немалой суммы денег! Симон ухмыльнулся. – Столь далеко это зайти не должно, мадам Лефевр. Ведь все, что нам нужно, это взглянуть на молитву. Думаю, завтра утром мы будем уже далеко отсюда. Compris?[22] Губы Бенедикты растянулись в насмешливой улыбке. – Симон Фронвизер, – прошептала она. – Мне кажется, я вас до сих пор недооценивала. Затем открылась боковая дверь, из нее вышел худой монах высокого роста и в черном одеянии. Он окинул гостей пронзительным взглядом и вытер рукавом рот, на бороде его остались хлебные крошки. Его преподобие, вероятно, оторвали от ужина. – Я настоятель Бернард Геринг, – сказал он и повернулся к Симону, которого превышал ростом чуть ли не на две головы. – Что я могу для вас сделать? Настоятель высоко поднял брови, словно разглядывал таракана в монастырской кухне. Отец Бернард явно был голоден и, соответственно, в плохом настроении. Его выразительный нос чем-то напомнил Симону нос палача. – Ah, frère Bernhard, – вздохнула Бенедикта и протянула ему руку. – Comme c’est agréable de faire la connaissance de l’abbé de Wessobrunn![23] Отец Бернард оторопел. Затем губы его растянулись в тонкой улыбке. – Так вы из Франции? – сказал он уже заметно мягче и пожал руку Бенедикты.