4 Магдалена в ярости шагала к трактиру Штрассера. Голову еще кружило вино плотника Бальтазара, но, чтобы забыть эту встречу с Симоном и Бенедиктой, ей нужно было выпить побольше. И как только мог он так поступить? Смазливая горожанка… Но, возможно, она все-таки несправедлива к Бенедикте. Может, они встретились в базилике совершенно случайно, вместе отправились обратно в Шонгау, только и всего. Но тогда почему Симон накрыл ее своим плащом? И этот смех… Магдалена распахнула дверь в трактир, и на нее пахнуло теплым, душным воздухом. Играла скрипка, кто-то притопывал ногой в такт музыке. В низком, темном зале, освещенном лишь несколькими лучинами, собралось, несмотря на полдень, более дюжины человек. Среди них сидели и некоторые каменщики, с которыми Магдалена беседовала накануне. Они подозрительно оглянулись на девушку, а потом снова взялись за кружки. На хлипком столе посреди кабака стоял молодой подмастерье и терзал скрипку. Вокруг хлопали и плясали еще несколько выпивох. Магдалена улыбнулась. Эти люди явно выпили уже больше, чем следовало. Зимой почти вся работа встала, работяги перебивались поденщиной, пропивали скудный заработок и ждали весны. Завидев, что в трактир вошла девушка, радостные мужчины подняли кружки за ее здоровье и отпустили несколько похабных шуточек. – Девка, давай к нам! С меня пиво, если покажешь мягкие сиськи! К ней вприпляску подошел низкий горбатый подмастерье плотника, шаркнул ногами и попытался взять ее под руку. – Идем, потанцуем! А ты наколдуешь мне прямую спину и дружка побольше! Магдалена с улыбкой вывернулась от него. – Да там и колдовать-то у тебя не над чем! Пошел вон! Она уселась за стол, стоявший в нише подальше от остальных. Некоторое время мужчины еще бросали на нее игривые взгляды, но вскоре снова принялись покачиваться в такт музыке и пить на спор. Редко случалось, чтобы женщина появлялась в трактире одна. Но Магдалена была дочерью палача и не считалась горожанкой в привычном смысле слова, а была бесчестной и неприкосновенной. Скорее, помесью женщины и непонятно чего, гневно подумала она, и мысли ее снова возвратились к Симону и Бенедикте. Да и что лекарю делать с такой, как она? Бенедикта в отличие от нее элегантная дама… Магдалена едва не забыла, зачем сюда явилась, как вдруг перед ней возник трактирщик с пенистой кружкой в руке. – За счет неизвестного почитателя, – сказал он, ухмыляясь. – И если глаза меня не обманывают, то одной кружкой дело не обойдется. Девушка ненадолго задумалась, не отказаться ли ей от пива. Из нее еще не выветрилось выпитое прежде, к тому же обыкновенная гордость не позволяла ей принимать пиво от незнакомого мужчины. Но жажда все-таки пересилила, девушка взяла кружку и глотнула. Пиво было свежим и превосходным на вкус. Она вытерла пену с губ и повернулась к трактирщику. – Гемерле тут обмолвился, что в прошлое воскресенье сюда приходили трое незнакомцев, в черных рясах. Это правда? Трактирщик кивнул: – Должно быть, монахи откуда-нибудь. Но не совсем обычные. Перед дверьми оставили великолепных коней. Черные жеребцы, каких у нас не каждый день встретишь. Денежные, образованные люди, уж таких я мигом примечаю. – И что же ты еще приметил? – спросила Магдалена. Франц Штрассер наморщил лоб. – Было кое-что странное. Когда я принес им пиво, они вдруг сразу же все умолкли. Но я успел немножко услышать. По-моему, они все время говорили на латыни. В глазах Магдалены застыло изумление. – На латыни? – Да, как наш пастор в церкви, сохрани Господи его душу. – Штрассер быстро перекрестился. – Не то чтобы я чего-нибудь понял, но слышалось как на латыни, могу поклясться. – И ты вообще ничего не смог разобрать? Трактирщик задумался. – Разобрал пару слов. Они его постоянно повторяли. Crux Chisti… – у него просияло лицо. – Да, Crux Chisti! Точно говорю! – Crux Chisti означает Крест Господень, – пробормотала Магдалена больше для себя самой. – Не так уж необычно, если это были монахи. Но все-таки? Штрассер собрался уходить. – Мне откуда знать. Лучше сама у них спроси. Один вон до сих пор у стойки стоит. Он как раз и про твоего отца расспрашивал. Магдалена вскочила из-за стола. – И ты говоришь мне это только сейчас? Франц Штрассер поднял руки, извиняясь. – Просто хотел знать, кто тот огромный человек, что ошивался здесь и курил вонючую траву. – Он ухмыльнулся. – Наверняка хотел закупить ее у Куизля. Я и про тебя ему рассказал. – Про меня? – Дочь палача чуть не подавилась пивом. – Ну, потому что ты тоже травами торгуешь, разве не так? Может, у тебя тоже есть этот табак, или как он там называется. – Штрассер зашагал прочь. – Идем, у него денег куры не клюют. По нему видно, он большой человек. Магдалена вышла из-за стола и последовала за трактирщиком через зал. Народу становилось все больше. Девушка лихорадочно озиралась по сторонам в надежде увидеть незнакомца среди местных жителей. Однако возле стойки были одни только знакомые лица. Какой-то каменщик попытался ее облапать, но заработал пощечину и с ворчанием скрылся в зале. – Забавно, – пробормотал Штрассер. – Только что этот человек стоял здесь. – Он встал за стойку. – Наверняка пошел по делам, какими и сам папа не гнушается. Просто подожди немного. Магдалена вернулась к своему столу, глотнула пива и погрузилась в раздумья. Трое мужчин в черных одеждах, беседующих на латыни… Эти неизвестные, вне всякого сомнения, странствующие монахи. Но откуда тогда дорогие черные лошади? И с какой стати один из них расспрашивал про ее отца? Она сделала еще один большой глоток. На вкус пиво было превосходным, может, слегка горьковатым, но оно оживляло чувства. К тому же в голове появилась необычайная легкость. Мысли улетучивались, прежде чем Магдалена успевала уловить их смысл. Музыка и смех мужчин у стойки слились в единый неумолчный гул. Неужели так действовал алкоголь? Но она не могла выпить так много… Плевать, она чувствовала необыкновенную свободу, и на лице ее играла улыбка. Она все пила из кружки и отбивала ногой в такт музыке. Человек в черном одеянии стоял снаружи и наблюдал за девушкой сквозь щель между ставнями. Придется подождать, пока белена начнет действовать. Но должна же эта девка когда-нибудь выйти, и тогда ей, несомненно, потребуется помощь. Услужливый мужчина, который поможет пьяной девушке дойти до дома – в чем его можно заподозрить?.. Как там ее зовут? Магдалена. По телу его пробежал дрожь, и даже он не смог бы ее объяснить. Якоб Куизль любил тишину, а так тихо, как зимним вечером после того, как весь день сыпал снег, не было никогда. Возникало чувство, что малейший шум тонул в сугробах, в мире царила пустота, и палач отдавался ей целиком. Никаких мыслей, раздумий, догадок – одно простое бытие. Иногда Куизлю хотелось, чтобы мир погрузился в вечную зиму, и тогда пришел бы конец всей этой болтовне. Он шагал по заснеженной аллее Альтенштадта, вдали слышался звон колоколов на башнях базилики. Палач разыскивал свою дочь. Магдалена ушла с самого утра, а теперь уже близился вечер. При этом она обещала матери помочь заштопать старые одежды и покрывала. Анна Мария весь день то и дело выглядывала за дверь, посмотреть, не возвращается ли дочка. Сначала она ругалась на чем свет стоит, но постепенно ругань перешла в молчаливое беспокойство. Когда палач признался наконец, что отправил Магдалену в Альтенштадт, чтобы та кое-что выяснила для него, жена с треском выгнала мужа из дома. Она успела бросить ему несколько слов вдогонку, и смысл их был вполне понятен: либо он вернется домой с дочерью, либо пусть не возвращается вовсе. Якоб любил свою жену, уважал ее, некоторые даже поговаривали, что боялся. Что, разумеется, было чепухой. Палач не боялся ничего и никого, и уж меньше всего жену. Однако он уже усвоил, что возражать не имело никакого смысла – это приводило лишь к тому, что столь желанная тишина надолго покидала его дом. И вот Куизль отправился на поиски Магдалены. Он зашагал по улицам Альтенштадта. Из единственного на всю деревню трактира звучала музыка. В окнах приветливо горел свет, слышались смех, топот ног, и пела расстроенная скрипка. Куизль подошел к окну и сквозь щель в ставнях заглянул внутрь. И от увиденного остолбенел. На столе посередине зала плясали несколько парней и горланили непристойную песню. Вокруг них собрались зрители и со смехом поднимали кружки. Среди парней на столе плясала девушка и призывно вскидывала руки. Она запрокинула голову, и один из танцоров стал вливать в нее пиво из невероятных размеров кружки. Девушку звали Магдаленой. Она странным образом закатила глаза. Какой-то подмастерье жадно ухватился за ее юбку, второй принялся расшнуровывать ей корсаж. Куизль ударил ногой в дверь, так что та с грохотом распахнулась внутрь. В следующую секунду палач, словно таран, врезался в толпу. Одного из смущенных парней он стащил со стола и швырнул в сторону зрителей, где бедолага треснулся головой о табурет, который разлетелся на части. Второй подмастерье в попытке защититься замахнулся на палача кружкой. И тут же поплатился за свою ошибку. Куизль схватил его за руку, подтянул к себе, влепил затрещину и толкнул на двух оставшихся на столе. Все трое покатились на пол клубком из рук и ног. Кружка разбилась об пол, и под ногами изумленных зрителей растеклась лужа пива. Куизль схватил дочь и, словно мешок пшеницы, взвалил ее на плечо. Магдалена, казалось, обезумела, она кричала и вырывалась, однако хватка у палача была крепче тисков. – Кому еще оплеуху? – прорычал Куизль и выжидательно огляделся. Юноши потирали ушибленные головы и смущенно отводили глаза. – Еще раз притронетесь к моей дочери, я вам все кости переломаю. Ясно? – проговорил палач тихо, но вполне убедительно. – Она хоть и дочь палача, но пока еще не зверье. – Но она сама захотела поплясать, – робко заметил один из подмастерьев. – Видимо, немного перебрала и… Взгляд палача заставил его замолчать. Куизль бросил несколько монет трактирщику, который вместе со всеми почтительно отступил к стенке. – Возьми, Штрассер. За кружку и на новые табуретки. На остальное нальешь кому-нибудь пива. Счастливо оставаться. Дверь с грохотом захлопнулась. Люди очень медленно, словно ото сна, стали приходить в себя. Когда Куизль с дочерью скрылись за поворотом, первые из них начали перешептываться. Вскоре из трактира снова слышался смех. – Ты с ума сбрендил, отец? – закричала Магдалена. Они тем временем вышли на главную улицу, девушка все еще болталась на плече отца. У нее слегка заплетался язык. – Опт… опусти меня немедленно! Палач сбросил дочь с плеча прямо в сугроб, встал над ней и принялся натирать снегом лицо, пока оно не побагровело. Затем стал вливать в рот Магдалене горькую жидкость из маленькой бутылочки, пока девушка не подавилась и не закашлялась. – Черт возьми, что это? – просипела Магдалена и вытерла рот. Она все еще сидела в оцепенении, но теперь могла хотя бы немного соображать. – Хвойник, горький корень и отвар из черных бобов, которые дал Симон, – проворчал палач. – Вообще-то я хотел его отнести Гансу Кольбергеру, его жена вечно усталая и таращится без конца в окно. Но и сейчас он со своей задачей справился. Магдалена сморщилась. – Вкус отвратный, но помогает. Она состроила гримасу, но тут же лицо ее стало серьезным. Что с ней такое случилось? Она еще помнила, как сидела за столом и пила это пиво. Потом ей становилось все веселее, она отправилась к ремесленникам и танцевала с ними. С этого мгновения воспоминания начинали расплываться. Могло ли быть такое, что кто-то подмешал ей что-нибудь в пиво? Или она просто выпила лишнего? Чтобы не беспокоить отца, Магдалена ничего не сказала и вместо этого выслушивала ругань Якоба, которая как раз достигла своего пика. – Ты хоть понимаешь, чего там вытворяла?! Дрянь бесстыжая! Что люди подумают? Ты… ты… – Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. – А, люди, – пробормотала она. – Пускай болтают что хотят. Я, как-никак, дочь палача, и так все языки об меня точат.