Гнездо. Никогда оно не выходило у него из головы, вечно сидело где-то в подсознании. Он посмотрел на свое брюхо и не увидел за ним пряжки ремня. Затем глянул на густую сосновую чащу к северо-западу от магазина. Коснулся повязки на глазу. Вспомнил, как выбирался из тех лесов в ту ночь, когда глаз стекал по его щеке. «О да, я в чертовом штате». Гнездо, равно как и Воскресный дом выше по течению, был для Чарли Риддла колом, вбитым в скалу его жизни. А сам он, как пес в грязном дворе какого-нибудь жителя низин, был привязан к этому колу невидимой цепью, и его ограниченное, затоптанное пространство кишело мухами и воняло его собственным дерьмом. Здесь он потерял бо́льшую часть себя. Внимание Риддла привлек ликвидамбар на углу магазина, где в ползучей вечерней тени располагались могилы Хирама и Коры Крабтри. «Ах, Кора». Он провел рукой в воздухе, словно отмахиваясь от мухи. «Чтоб тебя, Кора. И ее тоже. Мне с вами, сучками Крабтри, теперь никогда не расквитаться». Когда Риддл отчетливо услышал шум подвесного мотора ниже по течению, он швырнул окурок на гравий, снял звезду с груди и бросил ее в пассажирское окно «Плимута». Роберт Алвин оторвался от своего арахиса. – Сиди, – приказал Риддл. Он прошел по траве за угол магазина с его шелушащейся на серых досках краске. Задняя терраса Гнезда возвышалась над водой на сваях, как балкон второго этажа. Перед ее свесом, на основании из старых белобоких покрышек, усеянных желе из лягушачьих яиц, качался плавучий причал. Риддл спустился по крутой насыпи к кромке воды. Встал среди зарослей кудзу, тяжело дыша, положив правую руку на «Скофилд». Шум мотора стал громче, и вскоре из-за крутого изгиба подковообразной излучины, последней перед Гнездом, вынырнула плоскодонка. Констебль поднял руку, и девушка крепко стиснула зубы, когда его увидела. На ней была мужская футболка, рукава – закатаны выше плеч. Перед рубашки и бедра джинсов – забрызганы кровью. Риддл, не сходя с места, дождался, пока она подплыла к причалу и заглушила мотор. Затем отважился пробраться через кудзу и очутился в тени под террасой. Она, не обращая на него внимания, стала привязывать лодку. Он осторожно, остерегаясь змей, двинулся по старым шлакоблокам и битым стеклянным бутылкам, наполовину погребенным в красной глине. – Как оно, – произнес он. Девушка стояла на середине причала, между ним и Риддлом было несколько футов плещущейся воды. Она не ответила. Только сжала кулаки. «В последнее время поганенько». – Ты чего там, – сказал он, – язык проглотила, что ль? Солнце уже зашло. Через реку с неба соскользнула голубая цапля и приземлилась у кромки воды. Риддл положил руки на ремень, подцепив большими пальцами пряжку. Посмотрел на привязанную к причалу лодку. На носу стояло ведро со свежеочищенной кукурузой. В корпусе лодки – кусок чего-то окровавленного, завернутый в простыню. – Что у тебя там, сестренка? – Не зови меня так, – сказала она. – Ты лучше мне покажи, – заявил он и покрутил рукой в воздухе, подгоняя ее. Она присела на корточки, вытащила из лодки кусок мяса и бросила его на причал. Развязала узел бечевки и расправила простыню. Он присвистнул, впечатленный размером. Она прикрыла мясо и взяла ведро с кукурузой. Ее сильные загорелые руки усеивали веснушки. Черт, как ему все же нравилось на нее пялиться! – Где остальное? Неужто там олень на трех ногах шастает? Или ты его ведьме оставила? Она его хоть сготовит или так съест? Миранда завязала простыню и, взвалив оленье бедро на плечо, поднялась по железной лестнице, которая соединяла плавучий причал с террасой. Взбираясь по ней, она держалась только одной рукой. Риддл стоял под террасой, заткнув большие пальцы в карманы и наблюдая, пока Миранда не исчезла над лестницей. Затем наверху затрещали доски, и дверь на террасе захлопнулась. Он вернулся сквозь заросли кудзу и поднялся по насыпи, при этом один раз споткнувшись в темноте. Затем встал рядом с домом и уставился на окна второго этажа, где не горел свет. Он увидел ее в ближайшем окне – она смотрела вниз из-за занавесок. Она была выше и стройнее, чем в детстве, когда ее длинные ножки свисали с табурета за кассой Хирама. Он приходил сюда раз или два спустя несколько лет после того, как умерла Кора. Ей тогда не могло быть больше семи-восьми, но боже, эти ноги, даже тогда… А как его жетон блестел в те годы, о да… «Вы к моему папе?» «Я просто за конфетами. Я такой сладкоежка». Как она крутанулась тогда на табуретке, в своих шортиках и блузке с узелком поверх пупка! «Скажи, сестричка, я тебе когда-нибудь рассказывал, что знал твою маму?» Риддл обошел дом, все так же держа руки на поясе. Роберт Алвин завел «Плимут», но Риддл выставил своему заместителю пятерню. Поднялся, насвистывая, по ступенькам крыльца и открыл сетчатую дверь, пинком распахнул внутреннюю, расколов раму и разбив стекло. Затем вошел в магазин и огляделся вокруг. Полки были почти пусты под толстым слоем пыли. В каждом углу – паутина. Банки с солеными огурцами, сардины и мясные консервы с минувшим сроком годности. Возле кассы – вращающийся стеллаж с комиксами; те, что спереди, выгорели на солнце. Тени и пылинки, зачерствевшие бисквиты с кремом. Риддл вынул свой «Скофилд» из кобуры. Взвел курок большого старинного пистолета и навел дуло на гудящий рыболовный холодильник, стоявший вдоль стены. Выстрелил. Пуля пробила корпус, и под раздвижными стеклянными панелями замерцал свет. Компрессор с грохотом заглох. В магазине воцарилась тишина. Сзади, из потайного лестничного прохода полился свет, и по полу заскользила тень девушки – она вышла к верхней площадке лестницы. – Спускайся сюда. Поговорим. Кроссовки зашаркали по ступенькам. Риддл щелкнул выключателем возле сломанной двери. На потолке ожила единственная энергосберегающая лампочка. Когда испачканная в крови девушка спустилась, затхлый магазинчик весь наполнился ее запахом. Риддл, с пистолетом в руке, сделал пару больших решительных шагов и очутился перед ней. Она выпрямила спину, мышцы на руках напряглись. Он вытянул руку и, проходя мимо стеллажа с книгами, опрокинул его. Он испытал слабый трепет, когда она спешно отступила на шаг, потом еще и наконец уперлась в стену между автоматом с кока-колой и стойкой с чипсами. Чарли Риддл втиснулся в узкое пространство вместе с ней, оказавшись достаточно близко, чтобы почувствовать ее учащенное, неглубокое дыхание. Поднял тяжелый «Скофилд» и провел теплым стволом по ее щеке. Поднес пистолет к ее горлу, опустил от яремной впадины к изгибу груди. – Это вторжение, – заявила она с дрожью в голосе. Риддл с силой вдавил дуло ей в живот. Ему понравилось, как это заставило ее опустить личико. Он почувствовал шевеление у себя под поясом, там, где ничего не шевелилось много лет. Во всяком случае из-за нее. С той ночи, когда он выбрался из леса, потеряв глаз. – Ты и я, – выдохнул он, резко потея. – У нас есть дело, сестренка. Она сглотнула ком в горле. – Честное слово, – проговорил он. – Послушать того карлика, так ты прям амазонка, ей-богу. Пистолет проник ей под рубашку и пополз к груди. – А вот я этого не вижу. Хотя у меня и глаз-то уже не тот, что раньше был. Свободной рукой он задрал повязку к макушке, и Миранда Крабтри, когда пистолет уткнулся в сосок ее левой груди, бестрепетно уставилась на мясистую красную полость, где у Чарли Риддла должен был находиться глаз. И плюнула в эту полость. Ухмылка констебля померкла, когда у него опустились уголки рта от хлынувшего потока воспоминаний – крик, боль, дождевые черви, хлюпающие под ним в листьях, мелкая сучка, бегущая со всех ног. Его губы растянулись в оскале. Он рывком вытащил пистолет из-под ее рубашки и крутанул его в руке. Заехал рукоятью ей в живот и отступил, когда она упала на четвереньки. Затем спрятал оружие в кобуру, вытер плевок из глазницы и вернул повязку на место. Пригладил волосы там, где они растрепались. Донесся стойкий запах крема для укладки волос. «Давай потихоньку, Чарли, – предостерег он себя. – Потихоньку». Он взял батончик с арахисовой карамелью с кассы, пока Миранда лежала на полу, задыхаясь и мучаясь от тошноты. Он разорвал обертку, откусил и пожевал. Потом, с набитым ртом, сказал: – У тебя осталось две ходки вверх по реке. Одна сегодня, одна завтра. Две последние, и все, больше никогда. Послезавтра можешь хоть вся перемазаться в крови и бегать по лесу, выть с волками, мне все равно. Но если сегодня не придешь на причал, я вернусь сюда. А я ненавижу сюда приходить, поняла, девка? – Риддл с плюнул арахисом с карамелью. Швырнул туда же остаток батончика и поковырялся в зубах. Сунул руку в карман, вынул четвертак и бросил рядом с кассой. – Это за батончик. И ушел. Приманивание Внешний мир темнел прямоугольником в неровном проеме разгромленной двери. Цикады не унимали свой громкий кошмарный хор. Мотыльки трепыхались вдоль стен. В воздухе висел пороховой дым. Миранда, лежа на полу, приподнялась на дрожащих руках, сжала кулак и ударила костяшками пальцев по старым сосновым доскам. Новая боль вспыхнула, точно костер на свежих дровах. Пробежала судорога. Миранда прислонилась к дощатой стене, на костяшках среднего и безымянного пальцев треснула кожа, они были в крови и грязи. Из ночи в разбитую дверь, словно призрак, шагнул белый журавль. Его влажные перья были запятнаны грязью. Он, не мигая, уставился на Миранду золотистыми глазами. Сделал шаг в глубь комнаты, поймал в воздухе мотылька, нагадил на пол и вышел обратно на крыльцо. Пропитанная потом и металлическим запахом оленьей крови, Миранда поднялась и вышла наружу. Оглядела двор, но журавля уже не было. Смахнув ногой битое стекло с крыльца, она спустилась по насыпи к причалу и взяла из лодки отцовский зеленый ящик для снастей. Перенесла его по травянистому склону, мимо старой мастерской Хирама, его припаркованного рядом пикапа с тремя спущенными шинами и растущим из двигателя сорняком. Подняв из травы пивную бутылку, углубилась в чащу на краю участка, сошла оттуда по крутому спуску к воде. Всадила бутылку в мягкую землю и отступила на несколько шагов, пока не коснулась пятками плещущейся воды. Затем поставила ящик, открыла его и достала пистолет который дал ей Кук. Инстинктивно приняла стойку, расставив ноги. Хрустнула шеей и прицелилась. Взвела курок, не обращая внимания на резкий металлический щелчок. Выстрелила. Пистолет дернулся с оглушительным грохотом. Бутылка разлетелась на осколки. Ночь смолкла, онемев от потрясения. Она выстрелила еще. Грязь хлюпнула, стекло треснуло. Миранда выстрелила в третий раз, почти не целясь, – пуля отскочила и ударилась о воду. Миранда опустила глаза на пистолет. Он был чужд. Не был частью ее.