Мне хочется его утешить, но я не знаю как. – Не понимаю, как ей удавалось скрывать от нас свое состояние, – говорю я. – Я имею в виду, если она даже не помнит, где она, то дело тут серьезно. Как можно было это скрывать? Манфред качает головой. Его двойной подбородок дрожит. – Знаю. Это странно. Но, думаю, у нее были свои причины. И она хорошо справлялась. Помнишь, у нее всегда при себе была тетрадь. Я киваю. Конечно, я помню коричневую тетрадку у нее под мышкой. Она все туда записывала. И время от времени перечитывала. – Думаешь, она туда все записывала? – Да, – отвечает Манфред, отхлебывая кофе. – Я уверен в этом. Иначе она не справилась бы с работой. – Но тогда там все задокументировано. Все, что говорили люди, все, что… Манфред не отвечает. Он смотрит в грязное окно, за которым темнота. Темно и тут, внутри. Одинокая лампочка, свисающая на проводе с потолка, и мерцающий экран компьютера – единственные источники света. Мы сидим в комнате, которая раньше была кабинетом управляющего магазином. В соседней комнате располагалось торговое помещение. Там по-прежнему стоят стеллажи и старый прилавок. Стены пестрят граффити. Когда мы приехали, нам пришлось вымести горы пустых бутылок, окурков и использованных презервативов. Тогда нам это казалось забавным. Манфред окрестил магазин «Шато Урмберг», обитель греха в темных лесах Сёрмланда. А Ханне достала тетрадку… видимо, чтобы записать эти слова. Манфред проводит толстым пальцем по карте. После него остается кофейное пятно. – Ханне нашли тут, по дороге к югу от Урмберга. Мы осмотрели лес в радиусе километра и опросили живущих поблизости. Семья Брундин, твои родственники, судя по всему, в пятницу была в Катринехольме. В субботу они были дома, но ничего не заметили. И семья Ульссон тоже, или как? Я качаю головой. – Я говорила с отцом, Стефаном Ульссоном. И дочерью Мелиндой шестнадцати лет. Никто ничего не видел. В субботу дочь была у своего парня, а отец играл у приятеля в компьютерные игры. – Компьютерные игры? – Да, еще есть сын, Джейк. Он в субботу был один дома. – Джейк? Джейк Ульссон? Его правда так зовут? Я киваю: – Типичное имя в этих местах. Манфред прячет улыбку, но молчит, явно не желая меня оскорбить своим смехом. Мы, конечно, немного узнали друг друга за последние недели, но недостаточно хорошо для подобных шуток. Особенно если это касается моих родных мест. Я улыбаюсь, давая понять, что пора сменить тему. Манфред понимает намек и держит язык за зубами. – А что с женщиной, которая обнаружила Ханне? – интересуюсь я. – С ней кто-нибудь разговаривал? – Да, она живет в Вингокере. Я звонил ей утром. Она подтвердила сказанное ранее, но ничего нового не сообщила. Женщина направлялась в гости к подруге в Урмберге в восьмом часу вечера в субботу, по ошибке свернула влево перед деревней и повернула сразу, как только поняла ошибку. Тогда-то она и увидела Ханне на дороге и, поняв, что случилось несчастье, отвезла ее в больницу. – А девушка? – Женщина-водитель утверждает, что рядом с Ханне стояла молодая девушка. На вид лет двадцати, в золотистом платье или юбке и черной кофте. Без куртки. – Не понимаю. Кому пришло в голову разгуливать по лесу в платье в такое время года? Да еще в такую погоду. Мы оба погружаемся в раздумья. – Может, стоит снова поговорить с Ханне, – предлагает Манфред. Я думаю о Ханне. Подруга Петера, специалист по поведенческой психологии с большим опытом составления психологических профилей преступников. Манфред мне много рассказал о ней за те три дня, что мы работали в Урмберге вместе до приезда Ханне и Петера. Манфред сказал, что не встречал женщины проницательнее. Ее наблюдения всегда оказывались пугающе точными. Коллеги за глаза называли ее ведьмой. Но Ханне здорово нас провела. Никто не заподозрил, что она серьезно больна. Не знаю, что я думаю о Ханне. У меня часто возникало ощущение, что она странно смотрит на меня. Особенно когда я говорила с Андреасом. Эти взгляды липли ко мне, как жвачка, и мне от них становилось не по себе. – Мы должны сделать попытку отыскать дневник Ханне, – настаивает Манфред. – Если она все записала, эти записи помогут нам найти Петера. Я спрашивал Ханне о нем по телефону, но она ничего не помнит. Берит тоже никакой тетради не видела. – У Ханне ее нет. В отеле тоже, – размышляю вслух. – Мы со Сванте там были. – Наверно, она была у нее при себе, когда они пропали, – предполагает Манфред. – И потерялась в лесу. – Ну, тогда найдется весной, когда растает снег. Манфред вздыхает. – А машина Петера? Я заглядываю в свои записи. – Тоже пока не нашли. Машина объявлена в розыск. Коллеги проверяют сигналы сотовых Ханне и Петера и банковскую карту Петера. Манфред замолкает. Вид у него снова рассерженный. Он прикрывает глаза и делает глубокий вдох. – Я думала о цифрах у Ханне на руке, – говорю я. – Которые она написала на ладони? – Да. Если, конечно, это она сделала. Там было «363» и дальше неразборчиво. Что это могло быть? Распахивается дверь, входит Андреас. Он в джинсах, флисовой кофте и теплом жилете. Темные кудрявые волосы влажны от снега, рукава кофты все промокли. – Что-то вы припозднились, – говорит он и встает совсем рядом со мной, отчего я невольно напрягаюсь. Андреас из тех мужчин, которые считают себя подарком небес для всех женщин только потому, что родились с пенисом между ног. Он абсолютно уверен в своей неотразимости и считает, что никто, в том числе и я, не может перед ним устоять. Он явно преувеличивает. Я к нему абсолютно равнодушна. Нахожу его жалким и даже смешным. Он как маленький мальчик, нуждающийся в подтверждении своей принадлежности к мужскому полу, но от меня он этого подтверждения не получит. Возвращаюсь к карте. К квадратикам, символизирующим дома, и извилистой линии, символизирующей реку. К темным линиям, передающим возвышенности и низменности. Андреас прокашливается и подходит еще ближе. Его нога почти касается моей руки. – Я только что от «Missing People». Они нашли в лесу одну вещь. Совсем рядом с местом, где была обнаружена Ханне. Не знаю, связана ли она с ними, но… Не закончив предложения, он роется в кармане жилета, вытягивает пустой на вид пластиковой пакетик и кладет на стол передо мной. Капля воды приземляется мне на руку. Мы наклоняемся, чтобы рассмотреть содержимое пакетика, а Андреас продолжает рассказ: – Я послал туда криминалистов на всякий случай. Парень из «Missing People» сказал, что видел отпечаток обуви. Они накрыли его чем-то, чтобы снег не уничтожил следы. Прищурив глаза, я разглядываю пакетик. Внутри что-то поблескивает. Это маленькая золотистая пайетка. Джейк Высота Эйфелевой башни 324 метра, вес примерно десять тысяч тонн, число стальных балок – двенадцать тысяч, число вермландских заклепок – более двух миллионов. На строительство ушло два года. Только один строитель погиб за это время, и не за работой. Он хотел показать своей девушке башню за пару дней до открытия в 1889 году, но упал со второго этажа и разбился насмерть. Вот он удивился. Девушка, разумеется, тоже. Это все я прочитал в Интернете. Важно знать все факты, чтобы изготовить хорошую копию Эйфелевой башни. Видом своей миниатюрной башни я недоволен. Что-то не так с верхней частью. Она какая-то кривая. Я пытаюсь поправить ее щипцами, но в итоге башню перекашивает на другой бок. Это чертовски трудно, хотя я погуглил фотографии и чертежи и потратил кучу времени на эту башню. Распахивается дверь, и в комнату влетает Мелинда. Она одета в облегающее черное платье до середины бедра. Красивое платье, совсем не в стиле Мелинды. Слишком красивое для нее. «Вот бы его примерить», – мечтаю я, разглядывая сестру. Не могу выкинуть эти мысли из головы.