— Половины десятого. Макфрис задумчиво посмотрел на него: — Старый добрый самоконтроль? Гэррети пожал плечами, готовый к отпору, но Макфрис только смотрел на него и молчал. — Знаешь что? — спросил наконец Макфрис. — Что? — Если бы у меня был доллар… Хотя бы доллар, понимаешь… Я бы поставил на тебя, Гэррети. Я думаю, у тебя есть шанс. Гэррети засмеялся: — Ты что, шутишь? — Может быть. Может, и шучу, — Макфрис вытянул перед собой руки. Они заметно дрожали. — Надеюсь, Баркович загнется раньше. — Пит? — Что? — Если бы ты сейчас вернулся назад, зная все это… Пошел бы ты снова? Макфрис опустил руки и сказал: — Даже если бы Майор приставил мне пистолет к виску, не пошел бы. Это самоубийство, только медленное. Очень медленное. — Точно, — Олсон улыбнулся жуткой улыбкой узника концлагеря, от которой у Гэррети внутри похолодело. Через десять минут они прошли под громадным красно-белым транспарантом: «100 миль! Поздравляем участников Длинного пути этого года! Коммерческий совет Джефферсона». Вскоре сосны, среди которых они шли, расступились, и они оказались в окружении первой настоящей толпы. Крики и рукоплескания накатывали и отступали, как морские волны. Мигали разноцветные лампочки. Полицейские тащили с дороги мальчишку с грязным зареванным лицом, который размахивал блокнотом для автографов. — Эй! — крикнул Бейкер. — Эй, вы только поглядите на них! Колли Паркер махал и улыбался, и, когда Гэррети подошел к нему поближе, он услышал, как Паркер кричит: — Привет, уроды! — еще улыбка. — О, мамаша Макги, старая кошелка! Моя жопа передает тебе привет — вы ведь с ней, как близнецы. Привет, привет! Гэррети закрыл рот ладонью и истерически захохотал. Мужчина в первом ряду махал плакатом с фамилией «Скрамм». Рядом с ним толстуха в дурацком желтом костюме пыхтела, пытаясь отодвинуться от трех парней, пьющих пиво. Гэррети, заметив это, захохотала еще сильнее. “Только не впадать в истерику. О Господи, только не это. Вспомни про Гриббла… Не надо… Не надо…” Но это случилось. Он смеялся, пока в желудке не поднялась тупая, режущая боль. Он согнулся, слыша, как сзади кто-то кричит. Это был Макфрис. — Рэй! Рэй! Что с тобой? — Они смешные, — он едва не плакал от смеха. — Пит, Пит, погляди… Они такие смешные, такие… Маленькая девочка в грязном платье сидела на земле и строила гримасы. Увидев ее, Гэррети совсем скорчился от смеха и получил предупреждение. Странно — сквозь весь этот шум предупреждения слышались совершенно отчетливо. “Я могу умереть, — подумал он. — Умереть от смеха". Колли все еще махал и улыбался, осыпая зрителей ругательствами, и это было смешнее всего. Гэррети упал на одно колено и получил второе предупреждение. Смех продолжал сотрясать его тело короткими приступами, похожими на лай. — Его тошнит! — заорал кто-то в экстазе. — Элис, смотри скорее, его тошнит! — Гэррети! Гэррети, черт тебя побери! — Макфрис подхватил Гэррети под локоть и рывком поднял его на ноги. — О Боже, — прохрипел Гэррети. — О Боже, они меня убивают. Я… Я не могу, — он снова захлебнулся смехом. Его ноги подкосились, но Макфрис удержал его. Они оба получили предупреждение. "Мое последнее, — со странным спокойствием подумал Гэррети. — Прости, Джен. Я…” — Иди, кретин! Я не могу тебя тащить! — прошипел Макфрис. — Не могу. У меня… Макфрис дважды хлестко ударил его по щекам. Потом быстро, не оглядываясь, отошел. Смех прошел, но внутренности у него словно превратились в желе, а легкие никак не могли набрать воздуха. Он зашагал вперед, пытаясь восстановить дыхание. Перед глазами плясали черные пятна, ноги заплетались, и пару раз он едва не упал. “Если я упаду, я умру. Тогда мне уже не подняться". За ним наблюдали. Крики утихли до приглушенного, почти сексуального шепота. Они ждали, когда он упадет. Он шел, концентрируясь теперь на ногах. Когда-то он читал рассказ Рэя Бредбери о том, как на месте катастрофы собираются толпы людей и с жадным любопытством выспрашивают, сколько пострадавших и будут ли они жить или умрут. «Я буду жить, — говорил им Гэррети. — Я буду жить. Я не умру». Он заставлял ноги подниматься и опускаться, и шаги гулким эхом отдавались у него в голове. Он забыл обо всем остальном, даже о Джен. Он забыл о боли в ногах и о застывшем напряжении мышц под коленями. Мысль крутилась в голове, стуча, как барабан, — я буду жить. Я буду жить, — пока сами эти слова не утратили смысл. Его привел в чувство звук выстрелов. Толпа замерла, и кто-то впереди закричал. «Ну вот, — подумал он, — дожил до выстрела и услышал собственный крик». Но кричал не он, и стреляли не в него. Это был номер 64, Фрэнк Морган, невысокий улыбчивый паренек. Теперь его тащили с дороги, и дужка разбитых очков все еще цеплялась за его ухо. — Я не умер, — медленно проговорил он. Шок окутал его теплой волной, угрожая превратить его ноги в вату. — Да, но мог бы, — сказал Макфрис. — Ты спас его, — тоном упрека произнес Олсон. — Зачем ты это сделал? — глаза его были яркими и пустыми, как дверные ручки. — Я бы убил тебя, если б мог. Ненавижу тебя. Ты подохнешь, Макфрис. Бог убьет тебя за то, что ты сделал, — его голос тоже был пустым, и Гэррети казалось, что изо рта у него пахнет гнилью. Он зажал рот рукой, чтобы не застонать. — Иди к черту, — спокойно сказал Макфрис. — Я просто уплатил долг. Мы ведь в расчете, так? — он пошел прочь и скоро был уже всего-навсего одним из ярких пятен вдали. Дыхание Гэррети восстанавливалось медленно, и он еще долго ждал, что бок ему прорежет внезапная судорога… Но наконец все прошло. Макфрис спас ему жизнь. «Мы в расчете, так?» Так. Они были в расчете. — Бог покарает его, — повторял Хэнк Олсон с настойчивостью идиота. — Бог убьет его, вот увидите. — Заткнись, или я тебя сам покараю, — сказал Абрахам. День становился все жарче, и разговоры постепенно умолкли. Толпа немного поредела, когда они отошли от радиуса действия телекамер и микрофонов, но люди продолжали стеной стоять вдоль дороги, сливаясь в единое Лицо Толпы. Это лицо улыбалось, кричало, гримасничало, но никогда не менялось. И никогда не отворачивалось — даже когда Уаймэн опорожнял кишечник. Оно ждало. Гэррети хотел поблагодарить Макфриса, но сомневался, что тому нужна его благодарность. Макфрис шел впереди, уставившись в спину Барковича. Половина десятого. Гэррети расстегнул рубашку, чтобы было не так жарко. Он думал о том, знал ли урод д'Алессио, что ему выпишут пропуск, перед тем, как все случилось. И еще о том, меняет ли знание ощущение человека, когда это с ним происходит. Дорога плавно пошла в гору, и толпа исчезла, как только они пересекли железнодорожные пути, четырьмя рядами уходящие на восток и на запад. Когда они поднялись на холм, Гэррети увидел по сторонам город, через который они прошли, а впереди — еще одну полосу леса. Холодный ветерок приятно охладил его вспотевшее тело. Скрамм трижды громко чихнул. — Я простыл, — мрачно объявил он. — Это собьет с тебя гонор, — сказал Пирсон. — Просто придется поднапрячься. — Ты какой-то железный, — с завистью заметил Пирсон. — Если бы я сейчас простудился, я бы просто лег и умер. — Ложись и помирай! — крикнул спереди Баркович. — Освободи место другим! — А ты заткнись, убийца, — сказал Макфрис. — Чего ты за мной тащишься? — огрызнулся Баркович. — Тебе что, места мало? — Это свободная дорога. Я иду, где хочу. Баркович от злости плюнул и поспешил вперед. Гэррети открыл пакет с едой и начал есть крекеры с сыром. Желудок яростно заурчал, и он едва удержался, чтобы не съесть сразу все. Он выдавил в рот еще тюбик мятной пасты, запил водой и заставил себя остановиться. Они прошли лесопилку, где рабочие стояли на грудах досок, выделяясь на фоне неба, как индейцы в кино, и махали им. Потом опять начался лес, и на них навалилось молчание. Конечно, это было не настоящее молчание: кто-то говорил, кто-то за спиной Гэррети тихо стонал, кто-то пускал ветры. Зрители все еще стояли вдоль дороги, но толпа исчезла. В кронах распевали птицы, и ветерок, гуляя среди деревьев, завывал, как привидение. На ветке застыла белка, держа в передних лапках орех; ее глазки-бусинки настороженно ощупывали идущих. Где-то прогудел самолет. Гэррети почувствовал, что все, весь мир, забыли о его существовании. Макфрис так и шел за Барковичем. Пирсон с Бейкером говорили о шахматах. Абрахам шумно ел, вытирая руки о рубашку. Скрамм оторвал клок своей рубашки и сморкался в него. Колли Даркер обсуждал с Уаймэном достоинства женщин. А Олсон… Но он боялся даже глядеть на Олсона, который, казалось, только и хотел захватить кого-нибудь в скорую смерть. Гэррети очень осторожно сбавил скорость, помня про свои три предупреждения, и скоро оказался рядом со Стеббинсом. Красные штаны того запылились, под мышками выступили большие круги пота. Кем бы Стеббинс ни был, он не был и суперменом. Какой-то момент он глядел на Гэррети, потом опять уткнулся взглядом в дорогу. — Интересно, почему людей не очень много? — спросил Гэррети. — Зрителей, я имею в виду. Сперва он подумал, что Стеббинс вообще не ответит, но в конце концов тот поднял голову и сказал: