Номер 53. Мы стали чуть ближе к концу, вот и все. — Нет. Ты так не думаешь. — Не говори мне, что я думаю, а что нет! — бросил Макфрис. — И давай не будем об этом. — До Олдтауна осталось миль тринадцать. — Хорошо. — Не знаешь, где Скрамм? — Я не его доктор. Ищи сам, если хочешь. — Что ты бесишься? Макфрис дико расхохотался. — Да, чего это я бешусь? Очевидно меня волнует новая ставка подоходного налога. И еще цены на зерно в Южной Дакоте. Олсон — у него вывалились кишки, и он шел с вывалившимися кишками! — вот от чего я бешусь, Гэррети! — он прервался, подавляя приступ тошноты, а потом сказал. — Со Скраммом плохо. — Да? — Колли Паркер щупал его лоб и сказал, что у него жар. Он несет какую-то чушь — о своей жене, о хопи, о навахо… Трудно понять. — Долго он еще сможет идти? — Кто знает? Может, дольше нас всех. Он ведь здоровый, как буйвол. О Господи, как я устал. — А Баркович? — Он прячется. Знает, что многие будут рады увидеть, как он получит пропуск. Он хочет пережить меня, вонючка. Но он очень плохо выглядит. — Как и все мы. — Ага. Говоришь, до Олдтауна тринадцать миль? — Где-то так. — Могу я сказать тебе кое-что, Гэррети? — Конечно. Я унесу это с собой в могилу. — Это точно, — кто-то в толпе пустил ракету, и Гэррети с Макфрисом подпрыгнули. Несколько женщин завизжали, кто-то выругался с набитым попкорном ртом. — Все это так ужасно, — сказал Макфрис, — из-за того, что все так обычно. И Олсон был обычным, хотя и удивительным. Обычным и удивительным. Он умер, как жучок под микроскопом. — Ты говоришь, как Стеббинс, — заметил Гэррети. — Жаль, что Присцилла не убила меня. Тогда все было бы не так… — Обычно? — Да. Тогда бы… — Извини. Я подремлю немного, если получится. Макфрис пожал плечами и отошел. Гэррети в первый раз пожалел, что обзавелся приятелями на Длинном пути. Оказывается от этого тоже могло быть тяжелее. Кишечник распирало. Скоро придется облегчиться. При мысли о том, что это придется делать на глазах у публики, которая будет смеяться и тыкать в него пальцами, он мысленно скрипнул зубами. Потом они еще разберут его дерьмо на сувениры. Казалось немыслимым, что люди способны на это, но так и было. Олсон с вываливающимися внутренностями… Макфрис и Присцилла на пижамной фабрике… Скрамм с его широким лицом, красным от жара… Голова Гэррети склонилась на грудь. Он задремал, продолжая идти. Его ноги мерно опускались на асфальт; отставшая подошва хлопала, как ставня заброшенного дома. Я мыслю, следовательно, существую. Первый урок латыни. Тарабарские фразы на мертвом языке. «Эне, Бене, Раба, Квинтер, Финтер, Жаба». Я существую, следовательно… Взлетела ракета, сопровождаемая приветственными криками. Мимо прогромыхал вездеход. Гэррети проснулся от металлического голоса, объявляющего ему предупреждение, и заснул опять. “Отец, я не радовался, когда тебя не стало, но и не огорчился по-настоящему. Прости меня. Но я не поэтому здесь. Стеббинс неправ. Я здесь потому…” Его разбудили выстрелы и знакомый стук упавшего тела. Толпа закричала — не то от ужаса, не то от восторга. — Гэррети! — крикнула какая-то женщина. — Рэй Гэррети! Мы с тобой! Мы все с тобой, Рэй! Ее голос перекрыл остальные, и сотни голов повернулись в сторону земляка. Отдельные крики переросли в общий рев. Гэррети слушал свою фамилию, пока она не превратилась для него в набор бессмысленных звуков. Он помахал кричащим и опять провалился в сон. Глава 11 “А ну вперед, жопы! Вы что, хотите жить вечно?” Неизвестный сержант Первой мировой войны Они прошли через Олдтаун около полуночи. Для Рэя Гэррети путь через город был сплошным полусонным кошмаром. Толпа вопила, не умолкая, пока крики не слились в единый нечленораздельный шум, нарастающий и утихающий, подобно рокоту прилива. Юпитеры превратили ночь в день, осветив все зловещим оранжевым светом, в котором даже самое дружелюбное лицо напоминало маску из фильма ужасов. Из окон летели конфетти, газеты, длинные полоски туалетной бумаги. Как ни странно, в Олдтауне никто не погиб. Постепенно они отдалились от оранжевых огней и шума толпы к реке, где их встретил резкий запах бумажной фабрики — химикаты, горелое дерево, рак желудка. Горы опилок подымались выше городских зданий, а рядом, как египетские пирамиды, громоздились штабеля дров. Гэррети почудилось, что он уже не на земле, а в каком-то месте вечности, когда его вернул к действительности толчок под ребра. Это был Макфрис. — Что такое? — Выходим на магистраль. — Макфрис был возбужден. — Похоже, там собралось целое войско. Нас встретят салютом из четырехсот стволов. — Я слышал уже достаточно салютов из трех стволов, — проворчал Гэррети, отчаянно протирая глаза. — Ну их. Дай поспать. — Погоди. Когда они закончат, мы устроим им свой салют. — Какой? — Из сорока шести задниц. Гэррети улыбнулся. Улыбка казалась чужой на его губах. — Да ты что? — Ну… Из сорока. Шестеро уже на пределе. Гэррети вспомнил Олсона, Летучего Голландца. — Возьмите меня в долю, — сказал он. — Тогда подходи поближе. Они подошли к Бейкеру, Абрахаму, Пирсону и Скрамму. Двое кожаных парней по-прежнему маячили впереди. — А Баркович? — спросил Гэррети. — Согласен. Сказал, что это лучшая в мире идея после платных туалетов. Они шли уже по шоссе. Гэррети видел справа уступчатую набережную, а впереди — призрачный свет фонарей, на этот раз не оранжевых, а мертвенно-белых. — Кэти! — вскрикнул внезапно Скрамм. — Я еще не сдался, Кэти! — он окинул всех безумными глазами, не узнавая. Его губы обметало, лицо пылало. — Совсем плох, — почему-то как будто извиняясь сказал Бейкер. — Мы все время даем ему воду, а она выходит с потом. Его фляжка пуста, и другую ему придется просить самому. Это правило. — Скрамм! — позвал Гэррети. — Кто это? — глаза Скрамма беспокойно метнулись. — Я, Гэррети. — А-а. Ты видел Кэти?