– Естественно, нет, – пожала я плечами, – стояла на краю тротуара, взмахнула рукой, притормозил «бомбила». Если вопросов более нет, то мне пора. Отсутствие сережки я заметила, думала, что оставила ее в раздевалке фитнес-центра. – Джип угнали, а серьга потеряна, – съязвил следователь. – Машину свистнули, подвеску кто-то присвоил, – уточнила я, – где этот человек потом уронил ее, я не знаю. Вероятно, он и убил адвоката. – Сделаем анализ ДНК, – решил припугнуть меня Георгий Львович. – Пожалуйста, – милостиво разрешила я, – но занесите в протокол: я не отрицаю, что носила девочку из пластмассы, наличие эпителия на застежке это подтвердит. Что случилось с украшением после того, как я его посеяла? А меня это не волнует. Любой адвокат растопчет вашу улику. Вам будет трудно привязать меня к убийству Литягина. Коровин треснул кулаком по столу. – Ты его переехала джипом! Мы найдем машину и обнаружим внутри твои отпечатки, волокна с одежды, мы докажем твое присутствие в салоне. – Не стоит тратить скудные лабораторные средства на поиски очевидного, – твердо сказала я, – это же моя машина. – Ничего, – пригрозил Коровин, – хорошо смеется тот, кто смеется последним. Только что мы закончили обыск квартиры Литягина. Знаешь, что мы нашли у него в сортире? – Наверное, унитаз, ершик и рулон бумаги, – как ни в чем не бывало ответила я и встала. – Кстати, мне как раз надо в туалет. Я же не арестована? – Пока нет, – буркнул следователь. – Прекрасно, – сказала я, – сбегаю и вернусь. – Сумку оставь, – приказал Коровин. У меня внутри все тряслось от напряжения, в районе пупка булькало, левую ногу свело судорогой, но внешне я выглядела невозмутимой, как бронзовая статуя. – Как вы смеете говорить со мной в подобном тоне? – воскликнула я. – Что за тыканье? Соображаете, с кем разговариваете? Я не нелегальный гастарбайтер, которого полицейский может безнаказанно пинать ногами! У вас есть ордер на изъятие моей сумочки? Предъявите – и получите ее. Георгий Львович опомнился и дал задний ход. – Виола Ленинидовна, у нас в сортире грязно, крючков нет, вы испачкаете красивую вещь, лучше ее в моем кабинете оставьте. Я открыла кожаную планшетку, демонстративно добыла из нее пачку носовых платочков и сказала: – Полагаю, с туалетной бумагой в санузле напряженка. Спасибо за заботу, сумка тут подождет. Внутри лежат мобильный, паспорт, кошелек с приличной суммой денег и дорогая косметика. Я могу не беспокоится за ее содержимое? Оно не испарится? – Идите спокойно, – процедил сквозь зубы Коровин. – Женский сортир на первом этаже, я никуда из кабинета не денусь! Я вышла в коридор и, изо всех сил сдерживая желание помчаться во весь опор, двинулась к лестнице. Сама знаю, где в здании дамская комната, несколько раз приходила сюда к Шумакову. Правда, Юра сидит в другом крыле, но вход-то один. Ноги вынесли меня во двор, я смешалась с толпой людей, которые, радуясь окончанию рабочего дня, бодро шли к проходной. У меня нет подписанной следователем бумажки на выход, но я знают один фокус. Дойдя до турникета, я вытащила из кармана прямоугольник из пластика и прижала его к тому месту, куда сотрудники прикладывают свои пропуска. Послышался тихий щелчок, загорелась зеленая стрелочка, я толкнула никелированную рогульку. Прощай, Георгий Львович, надеюсь, более никогда не встретимся. Прости, пришлось тебя обмануть, но иначе никак нельзя. Мне совершенно не с руки маяться в следственном изоляторе. Там неуютно, плохо пахнет, отвратительно кормят, и маловероятно, что я встречу за решеткой добропорядочных, интеллигентных людей. Я знаю, что нашли в туалете у Николая! На стене прямо над унитазом висит большая доска, где прикреплено мое письмо к Литягину. Послание более чем откровенное, оно хоть и короткое, но емкое. «Колька! Ты скотина и мерзавец! Сукин сын! Из-за тебя я буду оштрафована издательством на большую сумму! Немедленно отдай мне материалы по делу Ивана Радченко! Ты обещал мне сюжет для романа, я заверила редактора, что сдам рукопись. А сейчас ты в кусты, негодяй! За такое и придушить можно. Имей в виду, если до среды я не получу бумаги, то возьму их сама, даже если для этого придется тебя убить. Твоя бывшая Вилка». Моих отпечатков в квартире, этого письмеца и серег вполне достаточно для моего задержания, но у меня иные планы. Поэтому, Коровин, расстаюсь с тобой без сожаления. Надеюсь, ты когда-нибудь узнаешь, что коллеги наградили тебя прозвищем Головастик, его ты получил за редкостное тупоумие и полнейшее отсутствие сообразительности. Но и такие специалисты подчас очень нужны и полезны. А вот сумочку мне жаль. Прощайте, розовый дорогой кошелек с кредитками и купюрами, удобное зеркальце, мобильный телефон в чехле с надписью «Хелло, Китти», расческа с перламутровыми вставками, вовсе не копеечная губная помада, связка ключей и пять вкусных леденцов «Черная смородина». Почему я оставила ридикюль в кабинете? Пришлось решать старую, как русские народные сказки, проблему: кошелек или жизнь. Над жадностью и тупостью Коровина давно подсмеиваются коллеги. Георгий Львович часто становится объектом не совсем добрых шуток. Ранней весной Шумаков показал мне на ютубе ролик: Коровин наклоняется, чтобы поднять лежащий в коридоре кошелек, а тот внезапно едет в сторону. – Вот дурак! – захихикала я, глядя, как следователь пытается поймать «живой бумажник». – Он что, никогда не слышал о трюке с привязанной к кошельку леской? Мы в детстве так развлекались довольно часто, пока тетка Раиса не выдрала меня за баловство ремнем. Юра махнул рукой. – Жорка – долдон! Когда о деньгах думает, ум теряет. Ребята над ним подшутили и ролик в Интернет скинули. Вот я и решила: лучший способ получить возможность удрать из кабинета без охраны – это оставить Коровину свою планшетку. Георгий Львович и помыслить не может, что кто-то способен уйти, бросив дорогие вещи. А еще я прямо сказала, что в кошельке много денег. Прихвати я сумочку с собой, в деревянной голове Коровина могли возникнуть ненужные подозрения. Он бы кликнул человека для сопровождения меня к унитазу. Но планшетка-то висит на спинке стула. Коровин уверен: это стопроцентный гарант моего возвращения. Сейчас Георгий Львович терпеливо ждет подозреваемую. Интересно, через какое время до него дойдет, что на свете все же существуют люди, способные ради спасения собственной шкуры поступиться кровно заработанными деньгами? Я замахала рукой, у тротуара притормозили старые, дышащие на ладан «Жигули». – Красавыц! Куда тэбе ехать? – с сильным акцентом спросил черноволосый мужчина и обнажил в улыбке золотые зубы. Я сняла с пальца кольцо с фианитом и протянула шоферу. – Денег нет. Возьмешь это в качестве платы? Кавказец окинул меня быстрым взглядом. – Брыльянт? – Нет, – честно ответила я, – камень намного дешевле, думаю, перстень стоит тыщи две, но все равно тебе выгодно. – Ай! Харашо, что не врешь, – обрадовался водитель. – Ирек разницу видит! Я дарагое от дешевки сразу отличу! Дагаварились! Я влезла на заднее сиденье. Дребезжащий всеми частями своего старого, измученного организма автомобиль неожиданно резво покатил вперед. Я подавила вздох. Ну вот, теперь еще надо сказать «прощай» колечку. Хорошо хоть у меня не связано с ним никаких нежных воспоминаний. Ехать по пробкам пришлось полтора часа. – Эй, красавыц, вот твой улиц! – сказал наконец шофер. – Какой дом? – Спасибо, выйду здесь! – встрепенулась я. – Эй, красавыц, тут женщин вечером один ходить плохо, – проявил заботу водитель. – Сиды, довезу до дом. – Тормози, – решительно приказала я и, высадившись среди конгломерата мрачных двухэтажных бараков, пошла вперед, разыскивая дом под номером семь. Вход в квартиру украшала дверь, обитая по моде моего детства темно-коричневым дерматином, простегнутым металлическими шнурами. Кое-где дешевый кожзаменитель был порван, из прорех торчали клочья желто-серой ваты. Я нажала на звонок два раза, потом, подождав, повторила, замерла, а затем энергично постучала в створку ногой. – Кто там? – проскрипел тусклый голос. – Маша к Ване, – ответила я. Послышался скрип, появилась щель, в ней я увидела один глаз, часть щеки и нос. – Хороша Маша, да не наша, – произнесли из квартиры. – Ваня Машу знает, – сказала я, – Маша с пирожками. Дверь отворилась. На пороге, опираясь на ходунки, стояла бабка в байковом халате и телогрейке. Одежду старуха заносила до невозможности, и пахло от нее совсем не розами, зато на ногах красовались совершенно новые мужские ботинки, размера этак сорок пятого. – Входи, – велела она, – стой тут! Ванька! К тебе приперлись! Ходют и ходют! Покою нетуть! Помереть не дадут спокойно! Бегай им к двери! Ванька! Тебя, анафему, кличу! Из коридора вышла тоненькая, хрупкая девушка. – Бабуля, умереть ты еще успеешь, – сердито сказала она, – иди, пока живая, посмотри телик, там «Папиных дочек» повторяют. – Ох, итить твою, опоздала! – огорчилась старуха и, громыхая ходунками, порысила в комнату. – Что тебе надо? – нелюбезно поинтересовалась девица. – Я к Ване, – сказала я. – Кто прислал? – не дрогнула красавица. – От Леонида Фомича через левую дверь к пятому шкафу, – произнесла я хорошо заученную белиберду. – Иди за мной, – приказала девушка. Я чихнула. – Ну и запах у вас! Варите на ужин рагу из вороны? – Нет, – не замедлила с ответом хозяйка, – кинули в кастрюлю пару болтливых языков. Она распахнула, как мне показалось, шкаф и велела: – Лезь. Я всунулась в полутемное пространство, наткнулась на узкую железную лестницу и начала карабкаться по ступенькам. Голова уперлась в потолок. – Чего застряла, шагай, – поторопила меня снизу девушка. – Дальше хода нет, – ответила я. – Сейчас будет, – пообещала она, и в тот же миг часть потолка бесшумно отъехала в сторону. Мне в глаза ударил такой яркий свет, что пришлось на секунду зажмуриться. – Ну, теперь что? – сердито поинтересовалась девица. – Топай в офис. Я пролезла в образовавшийся лаз и выпалила: – Ух ты!