Ее пальцы придвигаются чуть ближе к линии волос. – Голова кружится? – Не так сильно, как раньше. – Хорошо. Еще через пять минут она снова присаживается рядом со мной и подносит руку ко рту, кусая ноготь большого пальца – такой знакомый жест в такой немыслимой ситуации, что я чувствую комок в горле. – Возможно, у тебя сотрясение. Однажды со мной уже было подобное – когда я упала с дерева. На этот раз я чувствую себя еще хуже. – Ты обещала объяснить. Мам… – Прекрати. – Она резко выпрямляется. – Нет времени объяснять тебе все. Мне нужно избавиться от этой машины и… – Тогда объясни мне часть. Хоть что-то. Она не хочет говорить ничего, это очевидно, но она все же начинает отвечать – возможно, потому, что кровь сочится из моих порезов буквально у нее на глазах. – Я скрывалась очень долго, еще до того, как у меня появилась ты. – Папа знал? Она медлит, словно ответ может дать больше, чем она хочет. – Он… Нет, он не знал. Кровать проседает, когда она опускается на нее рядом со мной. – Я была осторожна, всегда была осторожна. Иногда я почти верила, что они больше не ищут… – Она обрывает себя, не договорив фразу. – Но теперь все иначе. Нам не скрыться. Они знают, как мы выглядим, где мы живем… Потому что я показала им. Вот чего она не произносит вслух. Я создала профиль на сайте знакомств, с фотографией, где мы стоим на фоне нашего дома – в который они потом вломились. Номер дома не был виден на фото, только дерево и край здания. И я даже не использовала ее полное имя. Но кто-то нашел нас. Меньше чем через два часа после того, как я разместила пост. Это невозможно. Нельзя отыскать человека так просто и быстро, правда же? Кажется, меня снова вот-вот стошнит. Она снова поправляет мои волосы, откидывая их назад – осторожно, не делая резких движений. – У тебя сотрясение, поэтому тебя нужно будить каждый час. Так что я поставлю будильник на телефоне. Она тянется к другой сумке, достает из нее одноразовый мобильник и кладет его мне в ладонь. Я пытаюсь вернуть его. – Почему ты не сможешь просто сама разбудить меня? – Она не отвечает сразу, и я сжимаю ее предплечье свободной рукой. – Мам? Она вздрагивает. – Потому что мне надо идти. Она высвобождает руку. – Слушай внимательно. Тебе нельзя выходить из этой комнаты, что бы ни случилось. Не открывай дверь. Не выглядывай в окна. Не пользуйся местным телефоном. Не отвечай, если он зазвонит. Не совершай исходящих вызовов с мобильника. Поколебавшись, она выдергивает телефонный шнур из стены. Даже если бы я собиралась нарушить ее приказы – а я не собиралась, – она лишила меня возможности выбора. – Это только на несколько дней. Я позвоню тебе, как только смогу. Я смотрю на нее. – Серьезно, ты оставишь меня здесь? Почему мы не можем пойти в полицию? – Потому что полиция не может нам помочь! Ее голос внезапно звучит так громко, что я отшатываюсь. Уже мягче она поясняет: – Прости, но времени больше нет. Нас ищут прямо сейчас. Вспомни, как быстро они нас нашли по тому профилю на сайте. Вероятно, они уже добрались до машины мистера Гиллори, а значит, совсем скоро они найдут и эту. Она показывает себе за спину – на серебристый автомобиль, припаркованный снаружи. – Мне нужно идти, и ты не пойдешь со мной. Тебе нельзя. Я чувствую, как дрожат губы. – Ты не можешь меня просто так оставить. Ты ничего мне не рассказала. Почему мы прячемся? Кто гонится за нами? Где ты научилась угонять машины? Она молчит, снова осматривает комнату, задергивает шторы еще плотнее, смотрит куда угодно, только не на меня. – Пожалуйста, возьми меня с собой, – произношу я. Но умолять ее бесполезно – как обычно. Не важно, о чем я прошу – пойти спать на час позже или поехать куда-то с друзьями, чью машину она не проверяла. Теперь ее паранойя начинает казаться пугающе оправданной и при этом заразной. – Нет, здесь ты будешь в безопасности, если сделаешь все так, как я говорю. Поняла? Пока я поняла только то, что мама врала мне всю жизнь. – Если ты уйдешь, разве я буду в безопасности? Я же ничего не знаю! Она останавливается, потому что эти последние слова я почти выкрикиваю, и смотрит прямо на меня – впервые за последние несколько минут. Ее взгляд обращается сначала на мою забинтованную голову, затем на капли крови на моей рубашке. Ее пальцы слегка дергаются, и не в силах сдержаться она делает шаг ко мне. И вот мама уже обнимает меня и гладит по голове. – Если бы был какой-то другой способ, я бы им воспользовалась. Я совершила ошибку. Когда придет время, за нее заплачу я – не ты. Она отстраняется, чтобы встретиться со мной взглядом, не выпуская меня из рук. – И если бы я не считала, что ты достаточно сильная и достаточно умная, чтобы тебя можно было оставить… – Она поднимает взгляд и смаргивает слезы, прежде чем снова посмотреть на меня. – Прямо сейчас ты должна быть сильной. Мы обе должны быть сильными. Я понимаю, ты испугана и растеряна, но на счету каждая секунда. Скажи мне, что ты это понимаешь, Кэйтелин. Произнося мое имя, она слегка встряхивает меня. Последние несколько часов я была настолько погружена в собственный страх, что мне и в голову не приходило – она тоже боится. Она никогда не выглядела настолько испуганной, как я. Она принимала каждое решение без малейших сомнений, она действовала быстро и эффективно. Но сейчас, оказавшись рядом с ней, я чувствовала, как она дрожит, как холодны ее руки, лежащие на моих плечах, и понимала, что страх пожирает ее так же, как и меня. Возможно, даже сильнее, потому что она думала не только о себе, но и обо мне. Всегда. Каждое решение. Каждое правило. Каждый безумный параноидальный поступок. Она защищала меня, готовила меня. К этому. Голова болит слишком сильно, чтобы кивнуть, но я озвучиваю правду, которую ей нужно услышать: – Я понимаю. Мама стискивает мои плечи, ее подбородок вздрагивает, а потом она подавляет эмоции и выпрямляется. – Комната оплачена, и у тебя достаточно еды и воды по меньшей мере на неделю, но все это кончится раньше. – Она продолжает говорить, повторяя правила, о которых уже мне рассказала, и я понимаю, что она не хочет оставлять меня так же сильно, как я не хочу ее отпускать. – Ладно, – перебиваю я ее. – Я останусь тут, не буду ни с кем контактировать, я не… не испорчу все на этот раз. – Я пристально смотрю на одноразовый телефон, не рискуя поднять взгляд на нее. – Как только ты уйдешь, я позвоню Регине, чтобы она заменила меня на работе, и завтра я должна была встретиться с Кармель, чтобы подготовиться к контрольной по истории, к понедельнику… – Нет, тебе нельзя никому звонить. – Ее пальцы впиваются в мое плечо. – Вообще никому. Они нашли нас по фото. По фото. Будь уверена, они следят за всеми, кого мы знаем. – Но я потеряю работу, и я обещала Кармель, что мы вместе повторим про Варфоломеевскую ночь. Она постоянно забывает, кто такие гугеноты, и… и… – Я путаюсь в словах, пытаясь выговорить их как можно быстрее, чтобы она поняла. Я не могу просто исчезнуть. Мы наконец-то задержались на одном месте достаточно долго, чтобы люди начали переживать, если однажды я просто пропаду. А как же Эйден? Он будет ждать меня у библиотеки, там, где мы всегда встречались. Если я не приду, он решит, что это и есть мой ответ, что я для него важна, а он для меня – вовсе нет. Я разобью ему сердце, а я этого не хочу. Я ничего этого не хочу. Я чувствую, как дрожат губы, а затем мама снова обнимает меня. – Прости, я не хочу, чтобы ты проходила через это, и я все исправлю. Обещаю, я все исправлю. У меня сдавливает горло. Я задаю вопрос, который никто, никогда не должен задавать своей матери: – Что, если что-то случится с тобой? Она молчит так долго, что я начинаю слышать, как бьется мое сердце. Она открывает рот, закрывает его, потом открывает снова. – У меня больше нет выбора. Затем она обнимает меня, прижимает к себе, и от этого меня снова начинает мутить, но я так же крепко обнимаю ее в ответ.