Так прошел месяц, и Арманский вызвал Саландер к себе в кабинет, чтобы уволить. Она невозмутимо выслушала перечень своих грехов, не возражая, при этом ни один мускул не дрогнул на ее лице. Только когда он закончил выговаривать ей и осуждать ее поведение и уже собирался предложить ей попробовать себя на каком-нибудь другом поприще и в другой фирме, где она могла бы полнее использовать свои способности, она довольно резко оборвала его. Впервые он услышал от нее связную фразу. – Послушайте, если вам нужна просто шестерка, вы можете подобрать себе кого-нибудь на бирже труда. А я могу раздобыть любую фигню о ком угодно, и если вы не можете использовать меня на полную катушку, вместо того чтобы ставить меня на сортировку почты, то вы попросту идиот. Арманский никак не мог забыть, как потерял дар речи от такой наглости, а она невозмутимо продолжала: – У вас тут один болван три недели возился, чтобы написать никому не нужный отчет о яппи, которого хотят назначить председателем правления одного дот-кома. Я вчера вечером скопировала ему этот дерьмовый отчет, а теперь вижу его у вас на столе. Арманский поискал отчет взглядом и почти заорал на нее: – Вы не имеете права читать конфиденциальные документы! – Вполне возможно. Но правила безопасности на вашем предприятии не слишком-то строго соблюдаются. Согласно вашей директиве, он сам обязан скопировать свой отчет; но вчера он швырнул его мне, а сам отправился в шалман… Кстати, его прошлый отчет несколько недель назад я нашла в столовой. – В самом деле? – воскликнул потрясенный Арманский. – Спокойно, без паники. Я положила отчет к нему в сейф. – Он сообщил вам шифр от своего персонального сейфа? – Арманский был просто в шоке. – Не то чтобы сообщил. Он записал его на бумажке вместе с паролем для входа в систему; та бумажка лежит у него на столе под ковриком для мыши. Но дело в том, что этот ваш карикатурный частный сыщик просто нахалтурил, исследуя личные обстоятельства. Он просто поленился разузнать, что у этого типа накопились нехилые карточные долги и что он сосет кокаин, как пылесос. К тому же его девица скрывалась в женском кризисном центре, когда он распустил руки. Саландер замолчала. Арманский тоже несколько минут сидел молча и перелистывал этот самый отчет. Он был грамотно составлен, изложен вполне приемлемым языком, снабжен множеством ссылок на источники и высказываниями друзей и знакомых объекта. Наконец Арманский поднял глаза и произнес: – Докажите это. – Сколько у меня времени? – Три дня. Если до вечера пятницы вы не сможете привести убедительные доказательства в пользу своей версии, я вас уволю. Через три дня Лисбет молча передала ему досье, в котором перечислила свои источники, – и вполне благовоспитанный юный яппи предстал как отъявленный мерзавец. За выходные дни Арманский несколько раз перечитал отчет и часть понедельника посвятил проверке сведений, которые она предоставила. Хотя он уже заранее знал, что информация подтвердится. Драган был раздражен и зол на самого себя за то, что явно недооценил Саландер. Ведь он считал ее пустоголовой, чуть ли не умственно неполноценной. Кто бы мог подумать: девица, которая хронически прогуливала уроки и даже не получила школьный аттестат, умудрилась составить отчет, грамотно написать его, к тому же изложить неопровержимые факты… Арманский даже не мог себе представить, откуда она все это раздобыла. Он не сомневался: никто другой из сотрудников «Милтон секьюрити» не смог бы получить доступ к конфиденциальному журналу доктора женского кризисного центра. Арманский пытался расспросить Саландер, как у нее все получилось, но она уклонялась от ответов. У нее были свои источники информации, и она не собиралась раскрывать их – ни при каком раскладе. Со временем до Арманского дошло, что Лисбет Саландер не намерена обсуждать свои методы работы, – ни с ним, ни с кем-либо еще. Его это коробило, но перед искушением снова испытать ее он не смог устоять. Арманский размышлял несколько дней. Он вспомнил, что ему сказал Хольгер Пальмгрен, когда направлял к нему девушку: «Шанс надо дать каждому». Арманский получил мусульманское воспитание; ему всегда внушали, что помогать изгоям – его долг перед Всевышним. Во Всевышнего он, правда, не верил и не посещал мечеть с юных лет, но ему казалось, что Лисбет Саландер нуждается в помощи, в поддержке. А за прошлые десятилетия он не преуспел на поприще благотворительности. Арманский не уволил Лисбет Саландер. Напротив, он пригласил ее на конфиденциальную беседу, чтобы попытаться разобраться, что же она из себя представляет – на самом деле. Ему пришлось удостовериться, что у Лисбет Саландер действительно есть какое-то серьезное отклонение. И все же он не мог отрицать, что она хоть и держится вызывающе, но обладает редким интеллектом. Драган считал ее не вполне здоровой и не слишком привлекательной, но тем не менее был вынужден признать, к собственному изумлению, что она ему нравится. Так или иначе, в ближайшие месяцы Арманский взял Лисбет Саландер под свою опеку. Честно говоря, он относился к ней как к своему маленькому социальному проекту. Драган давал ей простые задания и даже подсказывал, как лучше действовать. Она все терпеливо выслушивала, а потом исчезала и выполняла задание так, как сама считала нужным. Он попросил технического директора фирмы обучить ее азам владения компьютером. Лисбет Саландер покорно просидела за партой полдня после обеда, а потом системный администратор не без некоторой досады заявил, что она, похоже, и без того разбирается в компьютерах лучше, чем большинство других сотрудников. Арманскому скоро пришлось убедиться, что, несмотря на призывы совершенствовать работу, пройти курсы повышения квалификации и использовать всякие другие возможности, Лисбет Саландер вовсе не собиралась следовать правилам и распорядку в офисе «Милтон секьюрити». Он оказался перед нелегкой дилеммой. Остальные сотрудники по-прежнему воспринимали Лисбет Саландер как источник раздражения. Арманский, конечно же, понимал, что никто другой не посмел бы появляться на работе когда заблагорассудится. И при любом другом раскладе Драган ультимативно потребовал бы соблюдения дисциплины. Он также не сомневался, что Лисбет Саландер в ответ на любой ультиматум лишь пожмет плечами. Так что у него оставался выбор: либо распрощаться с ней, либо смириться с тем, что она – исключение. А еще Арманский никак не мог разобраться, какие же чувства испытывает к этой юной женщине. Она и привлекала его, и в то же время отталкивала. Конечно же, ни о каком сексуальном влечении речи не было и в помине – так, во всяком случае, казалось Арманскому. Обычно его интересовали пышные блондинки с пухлыми губами, именно они будоражили его фантазию. К тому же он уже двадцать лет как был женат на финке по имени Ритва, которая и в зрелом возрасте устраивала его во всех отношениях. Жене он никогда не изменял. Хотя, возможно, изредка и случалось нечто такое, о чем ей лучше было бы не знать, иначе она могла бы его превратно понять. Но так или иначе, брак их можно было бы считать вполне счастливым, и у него были две дочери – ровесницы Саландер. Уж во всяком случае, девушки с плоской грудью, похожие на субтильных мальчишек, совершенно не волновали его. Просто были не в его вкусе. И все-таки Драган позволял себе некоторые чересчур смелые сексуальные фантазии о Лисбет Саландер – и вынужден был признать, что не может оставаться полностью равнодушным в ее присутствии. Она притягивала его потому, что оставалась абсолютно чуждым ему существом. Так, по крайней мере, считал сам Арманский. С таким же успехом он мог бы влюбиться в изображение греческой нимфы. Пожалуй, Саландер являлась представительницей некоего нереального мира, который притягивал его, но он не мог туда попасть. А если бы даже и смог, то девушка, безусловно, отвергла бы его. Однажды, когда Арманский сидел в уличном кафе на площади Стурторгет в Старом городе, к заведению не спеша подошла Лисбет Саландер и заняла столик неподалеку. С ней были три девицы и парень, одетые таким же манером, как и она сама. Арманский разглядывал ее с любопытством. Как и на работе, Лисбет не проявляла бурных эмоций, однако девице с пурпурными волосами почти удалось ее рассмешить. Интересно, подумал Арманский: а как отреагировала бы Саландер, если бы он однажды вздумал прийти на работу с зелеными волосами, в поношенных джинсах и разрисованной кожаной куртке с заклепками? Скорее всего, она бы просто подняла его на смех. Саландер сидела к нему спиной и ни разу не обернулась; возможно, она и не знала, что он здесь. Но ее присутствие вывело его из равновесия, и когда он через несколько минут поднялся из-за стола, чтобы уйти незамеченным, она вдруг повернула голову и взглянула прямо на него, словно все время знала, что он здесь и держала его в поле внимания. Ее взгляд просверлил его насквозь, и Арманский незамедлительно покинул кафе, притворившись, что не заметил ее. Она не поздоровалась, но проводила его взглядом, и только когда он зашел за угол, ее взгляд перестал прожигать дырку в его спине. Лисбет смеялась редко, а может, и вообще никогда не смеялась. Тем не менее через некоторое время Арманскому показалось, что она стала относиться к нему чуть теплее. Она обладала, мягко говоря, своеобразным чувством юмора и порой позволяла себе лишь криво усмехнуться. Иногда Арманский представлял себе, как он хватает и трясет ее, лишь бы прорваться сквозь ее защитную скорлупу, пробить эту броню, чтобы заслужить ее дружбу – или в крайнем случае уважение. Единственный раз, когда она уже проработала в компании девять месяцев, Драган попытался обнажить перед ней свои чувства. Случилось это декабрьским вечером, когда в «Милтон секьюрити» отмечали Рождество, и Арманский, вопреки своим правилам, немного перебрал. Впрочем, он не преступил границы дозволенного, а просто пытался объяснить ей, что на самом деле испытывает к ней человеческую симпатию, что чувствует потребность оберегать ее и что если ей понадобится помощь, то она несомненно может обратиться к нему. Он даже попытался обнять ее – по-дружески, само собой. Саландер вырвалась из его неловких объятий и сбежала с праздника. После этого она не являлась на работу и не отвечала по мобильнику. Ее отсутствие стало для Драгана Арманского настоящей пыткой, почти что личной драмой. Он никому не мог доверить свои чувства и впервые ужаснулся при мысли о том, что Лисбет Саландер завладела всеми его мыслями и чувствами. Через три недели, когда поздним январским вечером Арманский проверял годовой отчет, Лисбет Саландер все-таки явилась. Он даже не слышал, как она проникла к нему в кабинет – просто привидение какое-то. Он вдруг заметил, что она стоит в полумраке у двери и смотрит на него. Драган не знал, как долго она там стояла. – Кофе хотите? – спросила Лисбет. Она прикрыла дверь и протянула ему бумажный стаканчик, который раздобыла у кофейного автомата. И Арманский молча взял его. Он с облегчением выдохнул, но в то же время не на шутку испугался, когда она, ткнув ногой дверь, опустилась в кресло для посетителей и посмотрела ему прямо в глаза. А потом задала запретный вопрос. И тут уж он никак не мог ни отшутиться, ни уклониться. – Скажи, Драган, я тебе нравлюсь? Арманского словно парализовало, и он не нашелся что ответить. Поначалу ему хотелось изобразить из себя ни в чем не повинного агнца и все отрицать. Но встретив ее взгляд, он протрезвел: впервые она задала личный вопрос, причем на полном серьезе, и если он ответит шуткой, то Лисбет воспримет это как личное оскорбление. Она хотела поговорить с ним, и ему любопытно было бы узнать, сколько времени ей понадобилось, чтобы набраться смелости и задать этот вопрос. Арманский медленно положил на стол ручку, откинулся на спинку кресла и постарался расслабиться. А затем спросил: – С чего ты это взяла? – А с того, что я вижу, как ты на меня смотришь, а потом отворачиваешься. А еще иногда ты хочешь протянуть руку и потрогать меня, но удерживаешься. Неожиданно Арманский улыбнулся. – Мне казалось, что, если я прикоснусь к тебе, ты откусишь мне руку. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. – Лисбет, я твой шеф, и даже если бы я увлекся тобой, то никогда не посмел бы ничего себе позволить. Она оставалась безучастной. – Что ж, буду откровенен. Да, порой я чувствовал, что меня к тебе тянет. Я не могу это объяснить, но это так. Сам не знаю почему, но ты мне очень нравишься. Но я бы не сказал, что питаю к тебе какую-то страсть. – Что ж, я рада. Потому что из этого все равно ничего бы не вышло. Арманский вдруг расхохотался. Впервые Саландер решилась на откровенность, пусть даже это было самое негативное из того, что может услышать мужчина. Он пытался найти нужные слова: – Я понимаю, Лисбет. Тебя не интересует старикан, которому уже за пятьдесят. – Меня не интересует старикан, которому за пятьдесят и который является моим шефом… – Она подняла руку. – Постой, дай договорить. Иногда ты кажешься мне тугодумом и кошмарным бюрократом, меня это раздражает… Но ты, в общем-то, вполне привлекательный мужик, и я тоже иногда чувствую… Но ты мой шеф, и я встречалась с твоей женой и хочу продолжать тут работать… Так что флиртовать с тобой было бы несусветной глупостью с моей стороны. Арманский почти не шевелился и едва дышал. – Я очень ценю все, что ты для меня сделал, и не хотела бы выглядеть неблагодарной в твоих глазах. Я рада, что ты преодолел свои предрассудки и дал мне шанс. Но я бы не хотела, чтобы ты стал моим любовником. Да и папанька мне тоже не сдался. Она умолкла. Арманский развел руками: – Так что же нам с тобой теперь делать? – Я хочу по-прежнему работать на тебя. Если тебя это устраивает. Он кивнул, а потом ответил – предельно откровенно: – Конечно, я очень хочу, чтобы ты на меня работала. Но мне еще хотелось бы, чтобы ты считала меня своим другом. И доверяла мне. Лисбет качнула головой. – Ты из тех людей, которые не располагают к дружбе. Тут ему показалось, что она собирается уйти, и он сказал: – Я понял, что ты не хочешь никого впускать в свою жизнь, и я постараюсь тебе не досаждать. Но, если ты не против, я по-прежнему буду хорошо к тебе относиться… Саландер задумалась. Потом вдруг встала, обошла вокруг стола и обняла его. Арманский был просто в шоке. Этого жеста он никак не ожидал. Только когда Лисбет отпустила его, он схватил ее за руку: – Мы можем быть друзьями? Она кивнула.