Альвар терзался чувством вины и беспокоился за ее жизнь. Помимо всего прочего, он стал слишком много работать, что не шло на пользу его отношениям с тетей и Вильдой. Сейчас Альвар сидел в своем кабинете, весь потный. В административном отсеке кондиционеры работали плохо, поэтому стояла страшная духота. Он чувствовал, что силы его на исходе, и ждал только одного: звонка от директора тюрьмы Рикарда Фагера с сообщением о переводе Бенито. Но никто не звонил, хотя Альвар впервые без обиняков поведал начальству, как в действительности обстоят дела в «Подразделении Б». Одно из двух: либо Фагера подкупили, либо он был еще большим идиотом, чем предполагал Альвар. Был вечер пятницы, и, после того как камеры были заперты, он ушел к себе и попытался собраться с мыслями. Однако спустя несколько минут его уединение нарушила Саландер, которой снова понадобился компьютер. Альвар привел ее к себе и на этот раз решился спросить, что же такое она ищет. Ответом ему был все тот же непроницаемый взгляд. Альвар вернулся домой поздно ночью, смертельно усталый, с как никогда острым ощущением надвигающейся катастрофы. * * * В субботу утром на Бельмансгатан Микаэль Блумквист, как всегда, знакомился с прессой. На этот раз «Дагенс нюхетер» он читал в бумажном варианте, а «Гуардиан», «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и «Нью-йоркер» – с монитора «Айпэда». Микаэль пил эспрессо и капучино, ел мюсли с йогуртом и бутерброды с сыром и паштетом. Торопиться было некуда, очередной номер «Миллениума» уже отдан в корректуру. О Лео Маннхеймере Блумквист вспомнил не раньше чем через час или два и сразу же принялся за поиски в Интернете. Имя Маннхеймера время от времени всплывало на страницах изданий из мира бизнеса. Доктор экономики из Высшей школы предпринимательства в Стокгольме, он возглавлял отдел аналитики проектного фонда Альфреда Эгрена – организации, с которой Блумквист и в самом деле был знаком не понаслышке, здесь Лисбет угадала верно. Современный управляющий инвестиционного фонда для богачей. Его демократичный стиль, насколько было известно Микаэлю, плохо вязался с напыщенным обликом генерального директора этой организации Ивара Эгрена. Лео Маннхеймер был подвижный, худощавый мужчина с живыми голубыми глазами, волнистой шевелюрой и несколько женственными, полными губами. Он, конечно, тоже был богат, но не чрезмерно. Согласно последним декларациям, его состояние оценивалось в восемьдесят три миллиона крон. Неплохо, но более чем скромно в сравнении с первыми акулами бизнеса. Однако самое интересное было не это. Четыре года назад Лео стал героем одного из репортажей в «Дагенс нюхетер» за необыкновенно высокий коэффициент интеллекта. «Уже в детстве Маннхеймер продемонстрировал впечатляющий показатель IQ, – писал журналист, – и тем привлек к себе всеобщее внимание». Примечательно также, что сам Маннхеймер показал себя в этом интервью скромником. «Коэффициент IQ ничего не значит, – возразил он журналисту. – Геринг тоже демонстрировал высокий интеллект». Далее следовали рассуждения о важности эмпатии и сострадания, которые нельзя определить никакими тестами, и указывалось на то, что измерять способности человека в цифрах – профанация, граничащая с жульничеством. По крайней мере, он не выглядел мошенником. С другой стороны, мошенники, как никто, умеют изображать из себя святых. Микаэля не убеждали даже гигантские суммы, которые Маннхеймер тратил на благотворительность. И Лисбет, по-видимому, заинтересовалась этим типом неспроста. Хотя как сказать… Речь идет о независимом расследовании; следовательно, первым делом надлежит выбросить из головы любые предубеждения. Но откуда это отчаяние в глазах Лисбет? Блумквист рассеянно глядел на воды залива Риддарфьёрден. Дождь к тому времени уже закончился. В просвете между туч синело небо, обещая погожее утро. Микаэль подумывал уже было послать этого Лео куда подальше, по крайней мере до понедельника, а самому прогуляться до ближайшей кофейни, выпить чашечку капучино, почитать детектив. Субботний вечер после сдачи номера – лучшее время недели, часы, когда Микаэль действительно чувствовал себя свободным. С другой стороны, он обещал, а значит, не имеет права поддаваться лени. Лисбет не только помогла «Миллениуму» обрести статус и славу. Она спасла жизнь ребенку и разоблачила преступную группировку международного масштаба. Кто же виноват, что главный прокурор Рикард Экстрём оказался идиотом? И теперь, пока Микаэль Блумквист купается в лучах славы, его маленькая героиня сидит в кутузке. Поэтому Микаэль без промедления принялся за поиски сведений о Лео Маннхеймере, как просила его Саландер. Поначалу ничего особенно примечательного обнаружить не удавалось, кроме того факта, что одно время они с Лео Маннхеймером занимались одним и тем же делом – хакерскими атаками на систему финансовой безопасности в Брюсселе. Но в конце концов в это была вовлечена добрая половина журналистов Швеции и почти весь финансовый рынок. Так что удивительным это совпадение назвать было нельзя. И все-таки… Об этом он разговаривал с Лисбет. Тогда она занималась своими финансами в республике Гибралтар. Дело было девятого апреля, незадолго до ее отправки в тюрьму, и Лисбет вела себя на удивление спокойно. Тогда Микаэль посчитал, что она не хочет отравлять последние часы свободы плохими новостями, даже если они касались хакерских атак. Но ведь, если рассудить здраво, это не могло ее не встревожить. Что, если Лисбет уже тогда что-то от него скрывала? Сам Блумквист сидел в редакции на Гётгатан, когда его коллега Софи Мелкер на минутку заскочила к нему в кабинет и как бы между прочим заметила, что у банков проблемы с интернет-сайтами. Но Микаэлю тогда было не до банков. Биржа поначалу как будто не отреагировала. Но потом отечественный рынок ценных бумаг упал. Вскоре он встал совсем. Тысячи и тысячи людей не видели своих доходов по ценным бумагам в Интернете. Депозиты обесценились. Были разосланы пресс-релизы: это всего лишь технический сбой, все наладится, ситуация под контролем. Тем не менее крона упала. Обрушилась, как цунами. Прошли слухи, что ущерб насколько велик, что ценность акций вообще не может быть восстановлена. То есть риск того, что внушительные капиталы обратятся в дым, реален. Увещевания авторитетных лиц не возымели действия. Финансовые рынки бушевали. Торговля застопорилась, телефоны накалялись, электронные ящики ломились от возмущенных писем. В зданиях финансовых учреждений били окна, а Государственный банк эвакуировали из-за угрозы взрыва. Министр финансов Карл ав Тролле пнул с досады бронзовую скульптуру на улице и сломал ногу. Страна бушевала в преддверии грядущей катастрофы, но потом вдруг все стихло. Вкладчики обнаружили свои депозиты в Сети, и сама Лена Дюнкер, директор Государственного банка, объявила, что угроза изначально была мнимой. Как финансист, она говорила чистую правду, но существовала и другая сторона проблемы. Кому понадобился весь этот кавардак? Кто и зачем развязал панику? Вскоре выяснилось, что причиной всему стала хакерская атака на интернет-ресурсы бельгийского предприятия «Файненс секьюрити», куда «Единый центр»[11] продавал и шведские ценные бумаги. Но и это было не все. Были же слухи, дискуссии, выступления, увещевания и провокации, которые хлынули со страниц социальных СМИ таким всесокрушающим потоком, что Блумквист невольно схватился за голову: «Какому дьяволу так не терпится обвалить наши финансовые рынки?» Время только подтвердило его подозрения. Хотя, подобно множеству других любопытных, ответа на свой вопрос Микаэль так и не получил. Со временем история забылась. Ситуация на бирже нормализовалась. Высокая конъюнктура рынка стабилизировалась, и Микаэль, как и другие журналисты, сразу переключился на другие темы: беженцы в Европе, терроризм, правый популизм и проблема неонацизма в Швеции и Америке. Но что теперь? Блумквист представил себе бледное лицо Лисбет в комнате свиданий, ее темный, непроницаемый взгляд. Он вспомнил о ее сестре Камилле, которая водилась с хакерами, и об угрозах в адрес Лисбет. Так вот в чем причина его нынешнего интереса к Лео Маннхеймеру… Микаэль открыл его давнишнее эссе для журнала «Фокус». С журналистской точки зрения оно не представляло собой ничего интересного. Информация, которой располагал Маннхеймер, давно стала общеизвестной. Но автору удалось передать психологическую картину событий. Порывшись еще, Микаэль узнал, что Лео Маннхеймер выступает с курсом лекций на тему: «Тайные страхи рынка». Не далее как завтра, в воскресенье, на набережной Стадсгордскайен состоится очередное его выступление на эту тему. Мероприятие организует Общество акционеров. Микаэль в задумчивости разглядывал фотографии Маннхеймера в Сети. Что ж, интересный мужчина. Открытое лицо, внушающее доверие. Во взгляде – налет меланхолии, заметный даже на ретушированном портретном снимке. В его высказываниях не чувствовалось присущей успешным финансистам самонадеянности. Похоже, темы купли-продажи вообще интересовали его далеко не в первую очередь. Маннхеймер не столько утверждал, сколько ставил вопросы. Слишком много аналитики. Музыки, пожалуй, тоже. Маннхеймера интересовал джаз, особенно так называемый «горячий джаз» – раннее американское течение. Лео Маннхеймеру было тридцать шесть лет. Он родился в Нокебю, западном пригороде Стокгольма, в состоятельной семье. Его отец Херман Маннхеймер одно время был генеральным директором промышленного концерна «Росвик». Позже он вошел в совет директоров фонда Альфреда Эргена, где владел сорока процентами акций. Мать Вивека, урожденная Хамильтон, была домохозяйкой и активисткой Красного Креста. Похоже, одаренный сын составлял главный смысл ее жизни. Возможно, Лео считал себя виноватым перед матерью, поскольку не оправдал всех ее ожиданий, – такое чувство, по крайней мере, возникло у Блумквиста. И это при том, что стыдиться Лео было нечего. В 1999 году он принимал участие в исследовании так называемых «IT-мыльных пузырей» и вскоре тоже стал партнером фонда Альфреда Эгрена. Выпячиваться он не любил, это была чистая правда. По крайней мере, к такому выводу пришел Микаэль на основании того, что видел. И львиную долю состояния Лео Маннхеймера составило, похоже, отцовское наследство. Не менее примечательным – а именно примечательное и высматривал Микаэль в первую очередь – представлялось то, что Лео в течение шести месяцев находился в отпуске. Он «путешествовал», как писали в газетах, с января прошлого года. После этого вернулся к работе, читал лекции, иногда мелькал на телевидении. В своих выступлениях Маннхеймер смотрелся не столько аналитиком, сколько философом – мыслителем старого склада, скорее скептиком, нежели оптимистом, упорно избегавшим конкретных финансовых прогнозов. Его комментарий роста цен на акции на сайте «Дагенс индустри» показался Блумквисту более чем любопытным. «Биржа как человек, хорошая встряска пробуждает ее к жизни, – писал Лео Маннхеймер. – А боль со временем проходит. Все, что я могу, – пожелать нашему рынку процветания». В этом «пожелании» слышался неприкрытый сарказм. Микаэль внимательно вглядывался в текст. Собственно, что в нем такого примечательного? Неужели все дело в эпатажных метафорах и антропоморфных сравнениях? Блумквист вгляделся в глаза Лео – меланхолия с едва заметным налетом насмешки. Такое впечатление, что он думает о чем-то своем. Возможно, все дело было в его гениальности, позволяющей прокручивать в голове одновременно несколько мыслей. С другой стороны, очень уж Лео походил на актера, пытавшегося сломать навязанный ролями зрительский стереотип. В качестве героев репортажей подобные персонажи не слишком удобны, зато интересны как люди. Микаэль задумался. Нет, отдохнуть все-таки надо… Он очень благодарен Лисбет Саландер, но не жертвовать же ради этого Лео летним отпуском. Блумквист решительно поднялся из-за стола, но потом снова сел. Он метался по квартире, словно некий неприкаянный дух, – сортировал книги в шкафу, убирался на кухне, потом снова работал с Интернетом. При этом мысли о Лео Маннхеймере не шли у него из головы. В час дня Блумквист пошел в ванную побриться, потом встал на весы – ритуал, недавно вошедший в привычку и нисколько не улучшавший настроения, – и внезапно воскликнул: – Малин, как же! Черт возьми, как он мог забыть об этом! Внезапно Микаэль понял, откуда знает о фонде Альфреда Эгрена. Именно там одно время работала Малин, его бывшая любовница. Сейчас она возглавляет пресс-службу Министерства иностранных дел. Пламенная феминистка и вообще… пламенная особа. Когда-то они попеременно то любили, то ненавидели друг друга, причем с одинаковой страстью. В фонде она была замом по связям с общественностью. Микаэль набрал номер Малин и вдруг ощутил непреодолимое желание услышать ее голос. Судя по всему, он тосковал о ней больше, чем решался себе в этом признаться. А может, виной всему было это великолепное солнечное лето… * * * По выходным Малин Фруде особенно ненавидела свой мобильник. Слишком много неудобств причиняла ей эта маленькая визгливая штука. Но «быть всегда на связи» входило в круг ее профессиональных обязанностей. Равно как и быть всегда обходительной и вежливой. Невзирая на реальную опасность однажды не выдержать и взорваться. В конце концов, она мать-одиночка – официально, по крайней мере. И Никлас, ее бывший муж, считает за подвиг присмотреть за собственным сыном на выходные. «Ну, а теперь развлекайся в свое удовольствие» – так он сказал ей, когда забирал его в последний раз. Очевидно, Никлас намекал на измену, в которой уличил ее накануне развода. Малин ничего не ответила, только на прощание обняла мальчика. Но потом она разозлилась так, что пнула консервную банку на улице. А теперь еще этот мобильник… не иначе, разразился мировой кризис. Кризисы сейчас следуют один за другим, пора бы привыкнуть. Хотя нет… Не все так страшно. Это же Микаэль! На душе сразу полегчало. Малин посмотрела в сторону Юргордена и одинокого парусника, маячившего между фьордами. Она как раз выходила на набережную. – Ты обо мне вспомнил, как это мило с твоей стороны, – сказала она. – Да ладно, брось… – смутился Микаэль. – Тем не менее… Чем ты сейчас занят? – Работаю. – Как всегда, – вздохнула она. – Трудишься в поте лица… – Увы, приходится. – Ну, не все же валяться на диване пузом кверху. – Это скорее твоя поза. – Ну так ложись, в чем дело? – Лягу. На пару секунд нависла пауза. – Ну что, уже лежишь? – спросила она. – Само собой. – Одетый? – Почти. – Врешь. Ну ладно, чему обязана? – Есть дело. – Дело? – разочарованно переспросила Малин. – Ты уверен? – Понимаю, – вздохнул Микаэль. – Но видишь ли… речь идет о той хакерской атаке… – Никак не можешь о ней забыть? – Не могу. – Ну, конечно, ты только женщин легко забываешь. – Нет, женщин я забываю не так легко. – Особенно тех, которые бывают нужны в качестве источника информации… Зачем я тебе понадобилась, Микаэль? – Один из твоих старых коллег писал о той хакерской атаке. – Кто? – Лео Маннхеймер. – Лео? – удивленно переспросила она. – Расскажи о нем немного. Какой он? – Ну… стильный парень… ну и в остальном совсем на тебя не похож. – В хорошем смысле, надеюсь. – В лучшем. – А конкретнее можно? – Ну, Лео, он… – Малин задумалась. – Что? – не выдержал Блумквист. – В отличие от пиявок вроде тебя, его не слишком интересуют сенсации. Он мыслитель, философ… – Ну, нам, пиявкам, и положено быть проще. – Нет, Микаэль, видишь ли, с тобой все в порядке, но ты… ты у меня ковбой. А он мыслитель… Гамлет, – уточнила Малин с какой-то трогательной интонацией. – То есть он Гамлет? – переспросил Блумквист.