Глава 5 16 августа В воскресенье Микаэль проснулся в шесть утра – от жары, как ему показалось. Было душно, как перед грозой. Простыня и наволочка промокли насквозь. В голове звенело. Блумквист уже задался вопросом, не заболел ли он, но потом вспомнил, как пил вчера вечером. Выругался, закрылся одеялом с головой и попытался снова уснуть. Спустя пару минут ему вздумалось проверить, нет ли в мобильнике сообщений от Саландер. Не обнаружив, как и следовало ожидать, ничего подобного, Блумквист снова выругался, на этот раз в адрес Лисбет, понял, что успокоиться будет не так просто, и сел в кровати. Бросил взгляд на груду недочитанных книг на ночном столике, но потом решил, что надо дописать статью. В результате вышел на кухню и сделал себе капучино. Потом просмотрел свежие газеты, ответил на несколько мейлов, немного прибрался в квартире и пошел в ванную. В половине десятого поступило сообщение от Софи Мелкер – молодой сотрудницы «Миллениума», не так давно переехавшей в их квартал с мужем и двумя сыновьями. Софи хотела обсудить заголовок репортажа, на что Блумквист совсем не был настроен. Вместо этого он предложил встретиться в кафе-баре на Санкт-Паульсгатан через полчаса и получил смайлик с выставленным вверх большим пальцем. Микаэль терпеть не мог смайлики. Он полагал, что человеческого языка вполне достаточно для выражения любой мысли. При этом не хотел выглядеть ретроградом, поэтому собирался послать в ответ веселую рожицу, но в результате кликнул на красное сердце и задумался. Сердце – это могло быть неправильно истолковано. Почти признание в любви, хотя… Какая, к черту, любовь? Сегодня все это значит не так много – объятия, поцелуйчики, привет-привет… Успокоившись, Блумквист принял душ, побрился и надел джинсы и голубую рубашку. Он вышел в город, под безоблачное голубое небо. По каменной лестнице спустился на Хорнсгатан, свернул на площадь Мариаторгет и огляделся. Удивительно, но Блумквист не видел вокруг никаких следов вчерашнего праздника. На гравийных дорожках не валялось ни единого окурка. Мусорные корзины были пусты, а чуть в стороне, слева, девушка в оранжевом жилете с шестом в руке выбирала из травы бумажки и мусор. Микаэль направился мимо нее к статуе Тора. Он проходил здесь каждый день, даже несколько раз в день, но никогда не задумывался о том, кого это изобразил скульптор. Микаэля это просто не заботило, как и все то, что постоянно находится у нас перед глазами. Спроси его об этом кто-нибудь, возможно, Блумквист назвал бы святого Георгия. Тем не менее это был Тор, убивающий Змея Мидгарда[11]. Микаэль вообще никогда не обращал внимание на статуи и не читал табличек на постаментах. Вот и теперь глядел мимо Тора в сторону детской площадки, где отец со скучающим видом раскачивал качели, на которых сидел его сын. Народ загорал, развалившись кто на скамейках, кто на траве, – обычное воскресное утро. На какое-то мгновение картина показалась Микаэлю неполной. В ней будто недоставало какой-то детали. Блумквист встряхнулся, прогоняя наваждение, и ускорил шаг. Только на Санкт-Паульсгатан он понял, в чем дело. На площади не хватало одной фигуры, еще неделю назад неподвижно, словно медитирующий буддистский монах, сидевшей на куске картона возле статуи. Этот мужчина в объемной голубой куртке и с обветренным морщинистым лицом давно стал для Блумквиста частью городского пейзажа, и именно поэтому до сих пор оставался незамеченным. Исчезнув из действительности, он всплыл из глубин подсознания, постепенно, деталь за деталью, воскрешавшего его облик. Микаэль уже припоминал черные пятна на щеках, потрескавшиеся губы и спокойные, полные достоинства черты, так не соответствующие его жалкому положению. Как можно было его забыть? Ответа на этот вопрос Блумквист не знал. Были времена, когда каждый нищий смотрелся как открытая рана на теле города. Теперь же и пятидесяти метров невозможно было пройти, не встретив какого-нибудь бедолагу, клянчащего пару крон. Они были везде – мужчины и женщины, – на тротуарах и у дверей магазинов, на помойках, площадях, в переходах метро… Обездоленный Стокгольм вырос, и люди сами не заметили, как смирились с этим. Такова горькая правда. Нищих стало больше, когда стокгольмцы перестали иметь при себе большие наличные деньги и, подобно жителям других больших городов, научились отворачивать глаза. Да и сам Микаэль больше не чувствовал вины, повстречав попрошайку. Скорее, что-то вроде меланхолии, связанной даже не с конкретным человеком, а с внезапным осознанием быстротечности времени и переменчивости жизни, протекающей где-то мимо нас и совершенно без нашего участия. Вход в кафе-бар загораживал неловко припарковавшийся грузовик, а внутри, как всегда, было слишком людно. Микаэль этого не любил, тем не менее вежливо поздоровался, заказал двойной эспрессо и тост с лисичками, сел к окну, выходящему на Санкт-Паульсгатан, и погрузился в свои мысли. Вскоре он почувствовал на своем плече чью-то руку. Это была Софи – в зеленом платье, с распущенными волосами и улыбкой на губах. Она заказала чай с молоком и бутылку «Перрье». Затем поднесла к лицу Блумквиста мобильник. – Это флирт или забота о подчиненных? Увидев на дисплее смайлик в виде красного сердечка, Микаэль покачал головой. – Просто мои неуклюжие пальцы. – Ответ неверный. – Тогда – забота о подчиненных, распоряжение Эрики. – Опять неверно, но уже лучше. – Как семья? – Матери семейства каникулы всегда кажутся слишком длинными. Дети все время требуют развлечений. – Как давно вы здесь живете? – Уже пять месяцев, а ты? – Сотни лет. Она рассмеялась. – Очень давно, я имел в виду. Когда живешь так долго в одном месте, многое перестаешь замечать. Просто передвигаешься по городу, как лунатик. – Ты имеешь в виду себя? – Конечно. У вас, новоселов, взгляд более цепкий. – Возможно. – Не помнишь нищего с Мариаторгет, в такой объемной голубой куртке? У него еще было черное пятно на лице… Софи грустно улыбнулась. – Как же, прекрасно помню. – Почему ты так говоришь? – Потому что его трудно забыть. – У меня это получилось. Взгляд Софи сделался удивленным. – Что ты имеешь в виду? – Я видел его десятки раз и ни разу не заметил. И только после смерти он стал для меня существовать. – Так он умер? – Да, вчера мне звонила врач судмедэкспертизы. – С какой стати? – Надеялась, что я помогу с опознанием. У него в кармане обнаружилась бумажка с моим номером. – И ты помог? Микаэль вздохнул. – Нет. – Но он, похоже, заинтересовал тебя, этот бедняга. – Возможно. Софи отпила чая. Некоторое время оба молчали. – Он напал на Катрин Линдос неделю тому назад. – Правда? – Вел себя как безумный. Я стояла в сторонке, на Сведенборгсгатан. – Что ему от нее было нужно? Софи пожала плечами. – Наверное, видел ее по телевизору. Катрин Линдос время от времени мелькала на телеэкране. Она была журналистом консервативного толка и принимала участие в дебатах о законах и правопорядке, дисциплине и школьном образовании. Миловидная, подтянутая женщина, всегда элегантно одетая и с простой прической. Микаэль находил ее образ слишком строгим и лишенным фантазии. Время от времени она критиковала его в «Свенска дагбладет». – Так как он себя вел? – спросил Блумквист. – Вцепился ей в рукав и кричал. – Что кричал? – Не помню. Но при этом он размахивал какой-то веткой или палкой. Катрин после этого долго не могла успокоиться. Я помогала ей вывести пятно с пиджака. – Должно быть, оно сильно ее расстроило. Микаэль произнес это без тени иронии, но Софи все равно не поверила. – Она никогда не нравилась тебе, ведь так? – Ну, почему… С ней всё в порядке. Разве что слишком правый уклон, на мой вкус, и вообще… – Фрёкен Совершенство, ты хотел сказать?