Братен знал, что всему виной – его чёрные волосы. Он пробовал стричь их коротко-коротко, чтобы меньше лезли в глаза, но это не помогало: одноклассники смеялись над ним, говорили, что он похож на дуршлаг. Почему именно на дуршлаг? Словом, школа была сплошным кошмаром вплоть до самого Люмена, выпускного экзамена. А потом стало ещё хуже. Намного хуже. Братен в тот день просто не явился на экзамен. Все знали, что он был лентяем и грустным бездельником. Все знали, что у него неправильные тусклые волосы, но никто и представить не мог, что он не явится на самое важное событие в жизни каждого пока-не-Фонарщика. Никогда, уверяю вас, никогда такого не было, чтобы кто-то пропустил Люмен. Люмен (вы всё равно ничего не знаете, так что и спрашивать не буду, сам всё скажу), Люмен – это для пока-не-Фонарщика пропуск во взрослую жизнь. В общем, тот самый день, когда ты становишься большим. Так вот, Братен в тот день, вместо того чтобы стать большим, исчез. Глава 1. Анемона В Фароле был ранний вечер. Июль подходил к концу. Дни стояли жаркие, но к вечеру поднимался лёгкий ветерок, трепавший листья на деревьях и волосы на голове Анемоны. Она лежала в траве и рисовала пальцем в небе. Анемоне было восемь лет. Она была молчаливой девочкой с живыми, внимательными глазами, костлявыми ногами, чуть заметным пятнышком на животе и надоедливой чёлкой, то и дело падавшей на глаза небесно-голубого цвета. Больше всего на свете она любила ходить по дому босиком и чувствовать холодный или тёплый пол под ногами и вместе с кошкой рассматривать девять фонарей, освещавших улицы Фаролы. В школе её считали немного странной. Кажется, папа с мамой тоже считали её немного странной. Вполне возможно, что и у кошки Мины были основания считать её странной. Но Анемоне было всё равно. Она, конечно, немного грустила, когда другие дети не звали её играть и называли «любопытной Варварой» из-за того, что она на уроках задавала слишком много вопросов. Но вообще ей было всё равно. Анемона была одинокой мечтательницей. Она любила сидеть в парке перед домом, лежать в тени большой ивы или, забравшись на могучий дуб, примоститься у птичьего гнезда. Кстати, Мина тоже очень любила этот дуб, но до гнезда никогда не добиралась, хоть была и попроворней многих других кошек. В тот ранний июльский вечер Анемона лежала на траве и рассматривала облака, рисуя пальцем в небе. А её кошка, свернувшись калачом на невысокой ветке, мурлыкала во весь голос. – Фрррр, фрррр, фрррр, – передразнила её Анемона, рассмеялась и уселась в траве. – Мина, твоё мурлыканье – самый приятный звук на свете. Если бы я была кошкой, я бы целыми днями только и мурлыкала. Мина молча смотрела на Анемону. Интересно было бы узнать, о чём кошка думала. Анемона нашла её год назад в этом самом парке. Мина тогда была маленьким клубком серой шерсти и мяукала, как сирена. Анемона боялась, что папа с мамой не разрешат её взять, но Мина всё устроила лучшим образом. Войдя в дом, она приняла вид несчастного брошенного котёнка, которому нужна помощь. Анемона подыграла ей, заверив родителей, что она сама будет заботиться о кошке, и спектакль удался. С тех пор они были неразлучны. Мина будила Анемону утром, прижимаясь своим мокрым носом к носу девочки. Провожала её в школу, а в обед ждала на пороге дома. Потом они вместе шли в парк и играли там до самого вечера. Иногда Анемона читала Мине свои любимые книги, и ей казалось, что кошка её внимательно слушает. Громкое урчание Мины прервал резкий голос мамы. – Анемонаааааа! Сколько тебя можно звать? Ужин давно на столе! Живо домой! Анемона легла на живот, чтобы дотянуться до книги с картинками, которую она прихватила с собой в тот день. Это был рассказ о девочке, летавшей на драконе и метавшей стрелы по врагам. – Как ты думаешь, на ужин опять суп? Мина помахала хвостом, как будто говоря, понятия, мол, не имею. Без кошкиного урчания и маминых криков в парке вдруг стало очень тихо. Фарола постепенно синела. Вечер надвигался стремительно, и краски дня быстро уступали место полутонам ночи. Фонари ещё не горели, но Фонарщик должен был появиться в их районе с минуты на минуту и зажечь Ржавого. – Ненавижу суп! – ворчала Анемона, шагая к дому. Была б её воля, она бы ела только жевательные конфеты и шоколад. Непонятно, почему папа с мамой не разрешают есть их каждый день. – Эй, – начала мама, которая всё всегда слышала. – Я не хочу, чтобы ты произносила это слово, и ты это знаешь. Хорошие девочки говорят: «Мне не нравится». Конечно, Анемона это знала, но ей очень нравился решительный характер слова «ненавижу». Как звук плётки. Прежде чем переступить порог дома и приняться за ненавистный суп, Анемона обернулась на Ржавого. Это был её любимый фонарь. Странно, но факт: у Анемоны был любимый фонарь. Попрощаться со Ржавым, прежде чем войти в дом, давно стало привычкой. Конечно, Ржавый не двигался с места и никак не отвечал на её прощания – в конце концов, он ведь был уличным фонарём, – но Анемоне этого и не надо было. Ей с самого детства казалось, что Ржавый стоит у их дома, чтобы защищать её. Иногда перед сном ей казалось, что она слышит шорох огонька, горевшего внутри фонаря, и она представляла, что за фонарным стеклом горчичного цвета кто-то танцует и шепчет ей: «Я подежурю здесь ночью, маленькая поедательница шоколада!» Тем вечером Анемона, как всегда, помахала высокому фонарному столбу рядом с домом. Его ещё не зажгли. Но скоро он загорится и осветит ночь. – Анемона, наконец-то! Бросай уже книгу и беги мыть руки! – крикнула мама не сердито, но сурово. Анемона заглянула на кухню. Мама кивнула ей, не переставая помешивать в большой синей, как ночь, кастрюле отвратительный суп. – Мина, ты где? Пойдём руки мыть, – позвала девочка, направляясь в ванную с книгой под мышкой. Кошка не ответила. Наверное, решила побыть ещё немного в парке или пошла к соседям пощипать кошачьей мяты. Пока тёплая вода из крана лилась на перепачканные в грязи руки Анемоны, за окном становилось всё темнее. Ярко-красный закат растворялся в черноте синей ночи. Анемона не любила темноту. Когда мама целовала её на ночь, а потом выключала свет в её комнате, ей казалось, что всё вокруг менялось. Стул, на который она вешала вещи, чтобы не искать их утром, казался горбатым чудищем. Деревья в парке отбрасывали тени на стены, а тени оборачивались ведьмами с косматыми волосами и длинными когтями. Двери скрипели, половицы кряхтели под ногами, шкаф шипел… И потом, в темноте нельзя было читать! Впрочем, в Фароле не только Анемона боялась темноты. От супа, который мама уже налила в тарелки, шёл неповторимый запашок. Грустно вздохнув, Анемона села за стол. – Суп из брокколи, – объявила мама, как будто извиняясь за аромат, разливавшийся по всему дому. Анемона нехотя взяла ложку и начала есть. Суп в тарелке не убывал. Папа, прихлёбывая, начал говорить о булочках и лепёшках для праздника, который в Фароле устраивался ежегодно в последний месяц лета и в тот год выпал на следующие выходные. Анемона ковыряла ложкой в тарелке. Фарола была весёлым городом, и поводов для праздников было хоть отбавляй. Тем более летом, когда дома в пастельных тонах утопали в цветах, и фарольцы соревновались друг с другом за титул «самого красивого балкона». Родители Анемоны тоже украшали балкон цветами, но они не очень любили соревнования, им больше нравился августовский праздник, на котором все пели, танцевали, ели пирожные и прочие сладости. Родители Анемоны были пекарями и всегда пекли к празднику торты, лепёшки и булочки всех сортов для всего города. А с тех пор как у них поселилась Мина, они стали печь лакомства и для кошек. Кстати, о кошках. Куда подевалась Мина? Анемона положила ложку в тарелку и заглянула под стол. Мины не было. Неужели она всё ещё ест кошачью мяту? – …то есть ты считаешь, что в этом году лучше напечь булочек с орехами? – говорил папа, одной рукой поглаживая бороду. Папа был щуплым и маленьким. У него были карие глаза и чёрные волосы. – Хорошо, дорогая, я записал. У тебя нюх на такие вещи, я уверен, что булочки с орехами вмиг разлетятся на празднике, – добавил он, морща нос, чтобы поправить огромные очки в чёрной оправе. – Да, в этом году все просто помешались на орехах. И их так много! Лето-то выдалось солнечное. Но я бы ещё и булочек со сливами напекла. Я тут, когда вышла в парк на пробежку, услышала, как мамочки какие-то говорили, что слива очень полезна для здоровья… Что скажешь, Анемона? – спросила мама, приглаживая вулканообразный пучок на голове. Но Анемона давно их не слушала. – Мам, где Мина? – В твоей комнате, наверное, – ответила мама, не поднимая глаза от стола. – Дорогой, ты записал, да? Булочки со сливами обязательно. – Нет её в комнате! – буркнула Анемона, вскочив со стула и звякнув ложкой о фарфоровую тарелку. – Хватит капризничать! Сядь и доешь суп. И папа с мамой снова заговорили о булочках с орехами и сливой и о сэндвичах с грибами и перцем, забыв об Анемоне и Мине. Как можно думать о такой ерунде, когда кошка не вернулась домой? Анемона доела суп и принялась искать Мину по всему дому. Кошки нигде не было. Наверное, она осталась на улице ждать Фонарщика. Кошки ведь не боятся темноты. Ну, ладно… если Мина с Беном, Анемоне не о чем беспокоиться. Бен, которого на самом деле звали Бенисидо, уже много лет работал в Фароле Фонарщиком. Это был невысокий человек со светлыми длинными, до плеч, волосами и приплюснутым носом. Он носил рыжую куртку и смешной колпак, защищавший волосы от сажи. Бен всегда был очень добр к Анемоне. Он не просил доедать суп и не называл её «любопытной Варварой», когда она приставала к нему с вопросами о работе Фонарщика. Когда вечерами Бен обходил фонари и добирался до Ржавого перед домом Анемоны, он всегда приносил Мине что-нибудь вкусное. Анемона поднялась на носки, чтобы выглянуть на улицу через входную дверь. Она прижалась к стеклу носом и выпучила глаза. Ржавого до сих пор не зажгли. Глава 2. Правило Анемона заглянула на кухню и, увидев, что папа с мамой всё ещё сидели за столом, молча, как фонарь, вернулась к двери, тихонько опустила ручку и вышла из дома. Всё произошло так быстро, что Анемона даже не успела подумать о том, что она делает. Потому что, если бы она задумалась хотя бы на минутку, она бы, конечно, никогда не вышла на улицу. Анемона боялась темноты.