Полог у постели был откровенно пыльным, окна грязными. Судя по всему, Луиза привыкла к этому образу жизни, но ведь нельзя держать ребенка в таких условиях! Похожая на кошечку Катя вскинула сделанные в салоне густые брови и выдала: — Вы мне не указывайте. У меня хозяйка есть. Когда она скажет генералить, тогда будем убираться. А пока идите, делайте свою работу, а я свою. Я решила, что, скорее всего, Катерина — одна из «подруженций» Марины Эдуардовны, и та после свадьбы пристроила ее на непыльную должность. Наемный работник не позволил бы себе так нахально хамить мне. Не прошло и десяти минут, как взвизгнули тормоза, и из гаража на хорошей скорости выехала розовая машинка. Госпожа Лазарева отбыла по делам. Я повернулась к Луизе. Девочка по-прежнему сидела на полу, опустив почти в колени зареванную мордашку. — Эй, Лу! — позвала я. Маленькая миллионерша подняла на меня полные слез глаза. — Я не буду плакать, — проговорила девочка. — Мне нельзя плакать. А то придет медведь и меня съест. — Пойдем-ка погуляем, — предложила я. Луиза улыбнулась, демонстрируя отсутствие двух передних зубов, и с готовностью бросилась одеваться. Кое-как мы собрались на прогулку. Я подумала, что девочке будет полезнее подышать свежим воздухом и поискать новых впечатлений, чем торчать в душной комнате. На улице дул пронизывающий ветер, сметая остатки опавших листьев. Поселок выглядел безлюдным — видимо, днем все его обитатели отправлялись в город по делам, а возвращались к вечеру. Навстречу нам попался только уже знакомый мужик в форменном комбинезоне с пневматической трубой в руках. Луиза семенила рядом, держась за мою руку. Мы дошли до ворот, помахали Игорьку и вышли за стену. Впереди синел лес, и девочка определенно тянула меня в ту сторону. Малышка без умолку рассказывала о гномах, которых своими глазами видела летом на полянке. Я решила немного прогуляться по дороге и вернуться в тепло минут через пятнадцать. Понятия не имею, сколько можно гулять с шестилетним ребенком. У меня зазвонил телефон. Я сняла перчатку и приняла вызов: — Охотникова. — Евгения? У вас все в порядке? Это был Сташевич. Иосиф Леонидович казался непривычно возбужденным. Я слегка занервничала — обычно юрист отличался завидным хладнокровием. — А что у нас может случиться? Все в норме. Вот вышли на прогулку. Ситуация под контролем. — Я имел в виду лично вас, — пояснил адвокат. — У вас все нормально? Вот тут я удивилась. С тех пор как мне исполнилось восемнадцать — а надо признаться, это было давно, — никто не беспокоился обо мне. И не потому, что я так уж одинока или меня окружают сплошь черствые люди. Просто я привыкла сама справляться с проблемами. — Рад это слышать. Я знаю, что на вас можно положиться, Евгения, но все-таки вы там поглядывайте… — Ладно, Иосиф Леонидович, я удвою бдительность, раз вы так беспокоитесь, — сказала я наконец, мечтая прекратить бесполезный разговор. Лу тащила меня вперед, как маленький и упорный оранжевый трактор. Мы уже почти дошли до леса. — Расскажите, как Марина Эдуардовна перенесла оглашение завещания, — юрист перевел разговор на другую тему. — А, вполне предсказуемо. Послушайте, вы не думаете, что она возьмет и натворит каких-нибудь глупостей? Мне кажется, у нее на уме какая-то гадость. Я покосилась на Лу, но девочка не слушала. — Не волнуйтесь, Евгения, у меня все под контролем, — усмехнулся адвокат. — Что бы там ни придумала эта женщина, у меня предусмотрен ответ на каждый ее предполагаемый ход. — Тогда до встречи. Я попрощалась и прервала связь. Сташевич вел себя странно. Может быть, адвокат просто стареет? Становится сентиментальным, начинает беспокоиться о вещах, которые раньше считал само собой разумеющимися? Еще год назад, когда мы работали вместе по делу Серебряка, юрист был жестким и сентиментальностью не страдал. Девочка, пыхтя, тащила меня вперед. — Эй, Лу, куда мы идем? — Я потянула малышку за руку. Та остановилась, глядя в землю. — По-моему, пора возвращаться. Как насчет мультиков? Пойдем, а то замерзнешь. Вон, у тебя уже нос посинел и сейчас отвалится. Девочка уставилась на меня круглыми глазами, сдернула варежку и поспешно потрогала нос. С облегчением рассмеялась и сказала: — Ты врешь! Врать нехорошо. Кто говорит неправду, будет как Пиноккио. У него нос вырос. Теперь уже я схватилась за нос. Малышка покатилась со смеху. Я подумала, что, когда Луиза смеется, то выглядит вполне симпатичной. Надо почаще веселить девочку. Но Лу тут же сделалась серьезной, потянула меня за руку и, когда я наклонилась, вполголоса проговорила: — Пойдем, я покажу, где убили папу. Я внимательно посмотрела на дошкольницу. Может быть, девочка сочиняет? Или это такая игра — странная и очень неприятная? — Откуда ты знаешь, где это случилось? — спросила я, старательно обходя главный вопрос: откуда вообще ребенку известно, что отца убили? Неужели кто-то рассказал малышке об этом? — Я видела, — еле слышно проговорила девочка. Так, приехали. — Ты видела, как кто-то стрелял в твоего папу? — также тихо спросила я. Вообще-то надо бы проводить допрос ребенка в присутствии психолога, но ведь нельзя упустить такой случай… — Его ведьма убила, — прошелестела девочка. Ну вот, а я ведь на минуту даже поверила… — Ведьмы бывают только в сказках, — резче, чем следовало, сказала я. — А в жизни их не бывает. Луиза тут же втянула голову в плечи и засопела, точно ежик. — Нет, ведьма бывает, — упрямо повторила малышка. — Она ударила папу бутылкой. Что за бред? Где ребенок мог видеть что-то подобное?! Ну, конечно, в телевизоре, который целыми днями смотрит ее мамочка. Там и не такое можно увидеть… — Вот там, за деревьями, — показала маленькой варежкой Лу. — Это было там. «Нет, это же надо! Врет как дышит. Права была Марина». — Ладно, пойдем посмотрим, — сказала я. В этот момент за кустами что-то хрустнуло. Я замерла. В эту секунду я вспомнила, о чем меня предупреждал Сташевич. А еще я осознала, что нахожусь в незнакомом лесу с шестилетней наследницей лазаревских миллионов. И если кто-то ждал случая убрать с пути препятствие, то лучшего момента ему не отыскать. — Стой тихо, — прошептала я, расстегивая куртку и медленно доставая пистолет. Лу уставилась на оружие расширенными зрачками. Малышка явно имела представление, что за штуку я держу в руке.