Арисат шагнул вперед, к туловищу, присел. Сверкнул нож, лезвие с натугой погрузилось в подрагивающую плоть. В разрез полезла рука — от этой омерзительной картины к горлу вновь подступил комок. Воин поднимается, поворачивается ко мне, протягивает руку. На раскрытой ладони — комок из фигурно закрученной проволоки, облепленный слизью, кровью и какими-то тонкими корешками. — Черное сердце, — срывающимся голосом произносит Арисат. — Господи, да я чуть в штаны не наделал! — охнул Цезер. — А я наделал… — без стыда произносит ополченец, баюкающий подрезанную руку. Покосился на уже затихшего его коллегу — этот затих навсегда. — Как вы догадались? — Опять Арисат. Не уточняю, что он имел в виду, и так понятно. — Попугай… На нее шипел попугай… — Да вроде не сильно и шипел — на меня, бывает, сильнее шипит, — удивляется Арисат и поспешно, чуть испуганно, добавляет: — Но я не опоганенный ведь! Просто не нравлюсь я птице! — Да я тебя и не подозреваю. Зеленый, бывает, и на меня шикает, когда не в настроении. Но на нее он шипел всегда. Несильно, недолго, но всегда, когда она проходила мимо. Шикнет — и с задумчивым видом затихает: будто видит, что с ней непорядок, но сомневается. Я проверил ее на похоронах Флориса — ходил вокруг толпы, когда все собрались. Попугай беспокоился, только когда приближались к ней. — Так вы еще тогда про нее все поняли?! — поразился Арисат. — И все это время делали вид, что с ней все в порядке?! Господи всемогущий — да она ведь раны ваши штопала и кормила-поила! И при больном сидела! Как же вы это терпели?! Почему же сразу ее не прибили?! — Убивать ее? Зачем?! Да ведь это удача, что она была с нами! Подойдя к телу, я нагнулся, выпрямился, положил на бочонок отрубленную голову. — Арисат, взгляни на нее. Помнишь, я тогда, в Талле, говорил, что среди нас есть те, кто связаны с погаными? Кто все о нас рассказывает? Ты ведь не поверил, что такие могут среди вас оказаться. Теперь веришь? — Теперь — да, как тут не поверить. Только не предавала нас Йена. Она… она хорошая была — честная. Опоганили ее тогда, по зиме, а мы не поняли этого… Наш промах… Сам не пойму, как такое получилось, — никогда не видел подобного. Как же хитро все им удалось… Это что ж выходит?! Нападение на священника было задумано только ради нее?! — Наверное… Удобно очень для погани. Все погибают, но остается красивая юная вдова. Она потрясена смертью мужа и друзей — становится тихой, молчаливой. Ее жалеют, и изменение характера объясняют пережитым потрясением. Отличные условия для внедрения к вам опоганенного. Сэр Флорис берет ее под свою опеку: она вхожа в его избу в любое время. Кормит и поит вас на всех пирушках, слышит все, что говорится на любых советах. Знаете, что король сейчас сил не жалеет, нанося удары по погани везде, где можно и нельзя? Потому вас и не раздавили сразу — терпели чужих в центре опоганенных земель. Знали, что беды от вас не будет — у вас же Йена есть, которая всегда присмотрит. Если что не так, то заранее предупредит. Не подумали, почему на вас напали, как только я появился? Нет?! Так я поясню: забеспокоились они, получив такие новости. Страж — это серьезно: мало ли что у него на уме. Это с вами все ясно и понятно, а он неизвестно что учудит… И без меня бы начали давить, только позже — не может Кенгуд вечно на себя всех отвлекать. В пристройку, гремя железом, вошел Тук. Замер на пороге, отвесил челюсть до земли: — Э… это чего у вас тут такое?! Не тратя времени на объяснения, требовательно спросил: — Нашел? — Вот. — Тук протянул холщовый мешочек. — Что там? — Трея сказала, что все травки здесь нужные, для ран мелких — Йена ведь помогала врачевать, вот и держала у себя. — А ты узнал у Треи, что я просил?! — Да, узнал. Говорит, что сонника желтого много у Йены, а он для ран совсем не нужен. Его для примочек на геморрой берут и отвар делают, чтобы буйных успокаивать. Человек сонный становится совсем, шатает его, но не засыпает. Обернулся к собравшимся: — Смерть Флориса. Помните? Сам на себя в ту ночь похож не был. А ведь наливала в его бокал она. — Опоила?! — охнул Арисат. — Очень похоже на то — удивительно вовремя он погиб. Благодаря этому мы сами пошли на резню — не понадобилось на нас силы отвлекать, занятые играми с королем. — А вас?! В походе, когда вы слегли?! Тоже, выходит, опоила! Насчет этого я сомневался — тараканы мои тогда взбунтовались мозговые, а не тварь поработала. Но Йена при этом крутилась, так что можно все смело на нее валить — отличная возможность развеять всеобщее недоумение по поводу той странной болезни. — Да — похоже, она. Чудом выжил. — Я подозревал что-то нехорошее, но до такого просто не додумался, — признался епископ. — Дан, хоть со мной могли бы поделиться. Видано ли дело — опоив, она и потом за вами присматривала. Могла ведь добить легко! Ну да ладно, на вашей совести пусть останется… Но плохо то, что твари теперь знают обо всем. Они готовы встретить удар королевской армии и нас встретить тоже готовы. Наверняка собрали все силы, откуда только можно и нельзя. Мы — лакомый кусочек, который сам пришел в пасть: нельзя такого упускать. Боюсь, даже с помощью армии Кенгуда нам теперь не вырваться… — Не будет никакой помощи, — равнодушно сообщаю наконец правду. Тишина: народ не верит своим ушам. Странно, но первым на вопрос решается Тук, не имеющий здесь вообще права голос подавать: — Это как это не будет? Вы ж говорили… — А так, не будет: ни Кенгуд, ни его солдаты, ни маршалы, ни генералы — никто понятия не имеет, что мы движемся к границе, и встречать нас, естественно, не собираются. В полной тишине неожиданно расхохотался епископ, отвесил в мою сторону ироничный поклон: — Браво, сэр полуденный страж! Если вы когда-нибудь займетесь торговлей или политикой — сделаете неплохую карьеру! Надуть и своих и чужих — надо уметь! — Еретик, ты это о чем? — обескураженно уточняет Арисат, все еще приходя в себя после новостей о моем грандиозном вранье. — Эх, бакаец, неужели ты еще не понял? Дан, вы сами объясните или мне этим простофилям глаза раскрыть? — Раненого к лекарке и объявить общий сбор. Сам объясню. Сразу всем. На плечо вернулся чуть успокоившийся Зеленый, покосился в сторону изрубленного тела твари, злобно прошипел: — Ну как тебе, красотка, наши моряки?! Почему-то никто даже не улыбнулся… * * * Полторы тысячи человек: опытные воины и боязливые крестьяне, мастеровые еретики и женщины, не знавшие косметики, дети и старики… Последних очень мало — трудно им при такой жизни приходится. С темного неба временами покрапывает дождь, безветренно, тихо. Огромная толпа стоит молча, лишь в задних рядах монотонно хнычет беспокойный младенец. Все уставились в одну точку — на отрубленную голову, болтающуюся под моей рукой. Волосы у Йены были очень длинные… — Я такой же человек, как и вы. Про нас говорят разное, но мы не волшебники. Я понимал, что вывести вас из опоганенных земель будет непросто, но у меня был способ облегчить эту задачу. Вот мой способ. — Поднимаю голову. — Тварь, захватившая тело Йены, думала, что знает про нас все. Мне оставалось лишь придумать план, который устроит нечисть полностью. Чего они хотят от нас? Ну? Кто подскажет? — Так вроде нас и хотят, — несмело отозвался кто-то из задних рядов. — Стариков посекут, остальных затащат в убежища. Кроме детей — тех на острова или к демам. — Это уже Арисат добавил. — Верно, им нужны мы. Вас до сих пор не раздавили только потому, что поганым не до этого — у них на границе проблемы. Но и выпускать вас они не собирались — по морю быстро не пройти на стругах и плотах: имея эту тварь в шпионах, они заранее узнали бы о вашем выходе и послали навстречу флот боевых галер. Шансов в морском сражении вообще нет — вот и осталось нам одно: сушей идти. Куда идти? Туда, где хищнику нас удобнее сожрать, иначе они бы не позволили нам ехать по их земле спокойно. А где ему удобнее? Конечно, на границе — хорошо освоенное ими место, где располагаются основные силы. Они знают, что мы идем к большому броду. Нас там ждут. Их много — нам ни за что не прорваться. Толпа охнула, загудела сотнями голосов. — Тихо все! Я ведь не говорил, что поведу вас на убой! Не за тем столько времени кормил эту тварь и ее хозяев небылицами! Они ждут нас на большом броде?! Пусть ждут! Мы не пойдем туда — мы пойдем к малому! Если вся погань собралась на западной переправе, то на восточной ее много быть не может. Они знают, что дороги туда нет, — с телегами не пройти. Не ждут от нас того, что мы их бросим. Это ведь странно — зачем тогда столько тащили, теряя время? У нас есть шанс пройти. Дойдут, наверное, не все, но тут уже не моя вина — я сделал все, что мог. Если бы я ошибся… Не хочу даже думать о таком… Дорога будет трудной — идти будем без привалов, в темноте. Если наткнемся на погань, то даже мелкая шайка нас потреплет серьезно. Телеги, разумеется, оставим, как и все добро, — идти будем с пустыми руками. Взять можно только самое необходимое. Если кто-то нагрузит себя как ишак и отстанет — никто его ждать не будет. Отставшие попадут к тварям, так что хорошо подумайте, прежде чем взваливать на плечо большой мешок. Я знаю, что без имущества в чужой земле придется несладко. Но вы не будете голодать. Арисат! Покажи им сердце! Воин поднял руку — на ладони темнела странная пакость, вырезанная из тела Йены. — Видите? Это черное сердце. Оно мое по праву: никто из вас не заподозрил, что Йена уже не человек, — ни о каких разделах не хочу даже слушать. Стоит эта гадость целое состояние. Я не стану его забирать себе — за него можно получить столько денег, что хватит и на еду, и на семена, и на инструменты, и вообще на все, что вам потребуется. Так что не надо рисковать из-за барахла — спасайте только жизни. Единственно — можно взять коров и лошадей. Где пройдет человек, там и они должны пройти. Но если не получится, бросайте их без жалости. И еще: хоть я здесь главный, но походом руководил, по сути, Арисат. Он хорошо делал свою работу, и воин отличный, но управлять большими силами ему трудно — не хватает опыта. У меня тоже не хватает… Нашим походом с этой минуты будет командовать епископ Конфидус. Тихо все! Я знаю, что многим присутствующим он не по душе, да и трудно бакайцу подчиняться иридианину. Но сегодня нет ни бакайцев, ни иридиан — есть просто мы. Епископ в свое время командовал большим отрядом наемников: сражался против погани в чистом поле и защищал города. Он умеет это делать. И я не принимаю его возражений — на один день он должен забыть про религию: пусть спасает свою паству. Сегодня им нужен воин, а не священник. Если кто-то не выполнит его приказа или осмелится высказывать ему неодобрение по поводу происходящего, я не стану убивать такого придурка. Я просто отрежу его ноги и заботливо прижгу их факелом, чтобы не истек кровью раньше времени. Вы уже знаете, как ловко я могу отрезать то, что мне понравилось. Подумайте: каково будет валяться без ног на тропе, ожидая, когда подоспеет погоня? Вам этого хочется? Что — есть возражения? Нет? Ну тогда, Конфидус, ваше слово. Эти люди ждут приказов. Покачав головой, епископ вздохнул: — Дан, вы не оставляете мне выбора. — Вы что, отказываетесь? — Я? Смеетесь… разве можно после таких слов отказаться… Нехорошо получилось, но вы поступили правильно — придется мне вспомнить былое… Развернувшись к толпе, Конфидус пронзительным голосом, не терпящим возражений, скомандовал: — Теперь собирайтесь — и быстро выходим! Погань знает, что мы двигаемся очень медленно, и будет ждать нас на переправе к вечеру! Если не будем спать на ходу, до малого брода доберемся утром — пока они это поймут, пока кинутся вдогонку, мы уйдем далеко! Я надеюсь на это! И еще: по дороге нам будут встречаться заросли! Те из вас, кто не в ополчении и не в дружине, должны заготовить по два кола — чем толще и длиннее, тем лучше, но не перегружайтесь! Те из вас, кто на подходе к броду окажется без кольев!.. В общем, не советую без них туда приходить! Чего стоите?! Бегом все! Опять развернувшись ко мне, епископ покачал головой: — Дан, погань все равно пронюхает про это. Мы не можем двигаться с ее скоростью — легко догонит. — Пронюхает, не спорю. Но не сразу. — Вы думаете, она за нами не следит? — Зачем? У нее была Йена. Они даже дозорных возле нас не держат — стараются не беспокоить будущую добычу.