— Трея, явись передо мной во всей своей ослепительной красе! Хватит прятаться — надобно кое-кому шкуру подлатать! — Кому? — уточнил из мрака сварливый женский голос. — Для почина с меня начни, а там помоложе, может, кого тебе найдем. Мне зашить пару дыр надобно. — Сходи к демам в свинарник и набери лопатой то, чего там много под ногами найдется, — этим вот и замажь свои дыры, чтоб побыстрее сгнил потом, — злобно посоветовала добрая лекарка. — Выбирайся, сказано, некогда мне с тобой лаяться! Плечо мне побило сильно, голову и ногу тоже зашить надо бы! — Плохо, что уд твой блудный не оторвали, — уж я бы пенек от него зашила! — Ты еще не здесь?! Смотри, жалеть будешь потом! Кровью ведь исхожу! Но пока изойду, успею тебя так вожжами проучить, что до снега присесть не сможешь, а снег в этих краях не каждый год бывает! Ведь опозорю прилюдно! Угроза все же подействовала — из подпола вылезла угрюмая толстуха не очень юного возраста. Не переставая ворчать, высекла огонь, зажгла светильник. Потянуло рыбной вонью, при тусклом неровном свете обернулась ко мне, охнула: — Господин полуденный страж, не гневайтесь! Не знала я, что вы здесь, вот и молола чепуху, а то достал уже этот кобелина до невозможности всех! Сейчас я вас быстро заштопаю! — Вы Туку сперва помогите — с ним серьезно все, а у меня просто царапин пара. — У Тука серьезно? Да у него хоть дрова на лбу коли — даже моргать не станет! Придуривается, как всегда, — совсем совести в нем ни щепотки нет! Несмотря на острую критику, все же осмотрела раны горбуна. Заклеила голень каким-то вялым лопухом: — Тут кровь уймется — тогда и зашью, а плечо тебе чистить придется — загадил до невозможности… вот же любитель нагадить везде и себе тоже… Эй! А ну бегом за Йеной! Она крови не боится, а мне помощь понадобится! Из подпола вылез совсем мелкий ребенок неопределенного пола, шустро скрылся в дверях. — Пока чищу, расскажи — чего там и как у стены и что за шум такой был, что аж земля со стен осыпалась? — проявила толстуха любопытство. Тук, похоже, очень неординарный человек — Трея вытаскивала из раны щепки без обезболивающего и не церемонясь, но горбун спокойно, будто на печи лежит и в потолок поплевывает, кратко поведал о наших героических приключениях: — Шайка погани пожаловала к нам — бед наделала немало. Ворота бурдюк начисто снес и несколько изб порушил, что у главной стены. А как пошел к центру, так мы его с сэром стражем подкараулили — и шкуру припалили. Начал гореть в двух местах сразу, проломил стену и в реку сиганул. А мелочь сейчас сэр Флорис гоняет — увидел он, как наши стрелы сигнальные пускают, и быстро вернулся. — И кто ж вас потрепал? — недоверчиво уточнила старуха. — Так бурдюк и потрепал. — Вот же язык лживый — бурдюк если кого потреплет, то ко мне они на своих ногах не приходят. — Красивая ты и добрая, Трея, но глупая очень. Видела бы, что рядом с бурдюком делается, когда он разбег набирает, — бревна по небу будто солома на ветру летают. Вот и зацепило, когда кололи его, а меня еще и привалило — еле жив остался. — Хороших людей сразу убивают, а таких полугнид, как ты, даже бурдюк не берет! Много там наших побило-то? — Не ведаю, но шум был изрядный, так что ты поторапливайся — вот-вот пораненных нести начнут. Вернулся ребенок, за ним в дом вошла все та же девушка, что меня к избе Тука провожала. Посильнее затянув платок на голове, она с равнодушным видом склонилась над горбуном, взглянула на рану, затем вопросительно уставилась на Трею. — Йена, сейчас тряпицу, вымоченную в животворе, протяну через мясо, а ты держать будешь покрепче парой зажимов — тут шить глубоко надобно. Потом я ногой его займусь и головой глупой — там сама справлюсь, а ты посмотри сэра стража: его тоже где-то угораздило. Женщины дружно взялись за плечо горбуна. Я неслабонервный, но вид крови и ран мне очень не нравится, так что наблюдал без искреннего интереса — просто не помешает узнать, каков здесь уровень медицины. На удивление все оказалось не столь уж примитивно — действо походило на высокопрофессиональную хирургическую операцию. Несколько светильников расставлено вокруг стола с пострадавшим на специальных подставках, а один, самый яркий, висит под потолком. Йена зажимала края раны или разорванный сосуд парочкой бронзовых зажимов, причем концы их, похоже, были изготовлены из серебра. Вычищенную рану обработали какой-то остро пахнущей мазью, полностью остановившей кровотечение, после чего Трея зашила ее тонкой кривой иглой, причем нить, если верить ее словам, в извлечении не нуждалась — сама потом рассасывалась. Единственное, что мне не понравилось, — так это отсутствие обезболивающего. Хотя, не исключено, просто для Тука пожадничали — его в этой избе явно недолюбливали. Это подтвердилось, когда моими царапинами занялась Йена. Она, прочищая раны, смазала их чем-то, почти мгновенно превратив нарастающую боль в неприятное, но терпимое покалывание. Трея, оставив горбуна в покое, быстро зашила отметину на ноге, наложив три стежка. Лопатку шить не стала, заявив, что само затянется за пару дней, если грязь не занесу или расчесывать не стану. Ну и мазь с целебным компрессом менять надо пару раз в день. Когда со мной заканчивали, на пороге появились новые пострадавшие: воина, неловко прыгавшего на одной ноге, помогли доставить два товарища — левая штанина у него побурела, кровь стекала на пол. Второго вообще занесли на плаще бесчувственным. Мельком его оглядев, лекарка послала ребенка за кузнецом — от удара сильно смяло шлем и снять его не получалось. Медпомощь мне оказали. Чувствуя себя лишним, я вежливо поблагодарил за помощь и, оставив женщин хлопотать над ранеными, вышел на улицу. Здесь меня поджидал Тук: — Сэр страж, а не пойти ли нам домой? Вы у нас не в командирах вроде как, огневикам теперь мои указания тоже ни к чему, так что нет в нас великой надобности. Зато у меня есть кое-что, против боли припасенное, а то эта живодерка все мясо разбередила своими железками — ноет сильно. Бой вроде как стих, а мы отдых заслужили — без нас там все разгребут. Удивительно — горбун все же способен ощущать боль. Что-то не верится: на жестокой операции он вел себя более чем жизнерадостно — даже Трею за зад ущипнуть ухитрился. — Да, Тук, отдых нам не помешает. Пойдем. Горбун заглянул в «лазарет»: — Трея, если меня искать кто будет или сэра стража, так пусть в избе ищут — там мы будем. — Да кому ты нужен! Утопи себя в уборной — сделай мне приятное! — Я тебя тоже люблю больше жизни и обязательно на приятное сподоблюсь. Как закончишь зашивать мужиков — так сразу приду с тобою спать, готовься. Тук проворно захлопнул дверь, и какой-то твердый предмет, запущенный в него из глубины избы, с грохотом врезался в доски. — Вот теперь точно можно уходить, а то мало ли — вдруг кому понадобимся? Я покачал головой — горбун на себя не похож стал: болтает, шутит, даже выпить предлагает. Или он от полученной дозы адреналина с рельсов сошел? Идти было недалеко, и по пути Тук рассказал мне о новостях, услышанных от солдат, притащивших раненых: — Мелких в ворота не пустили — Арисат со своими воями стеной там встал. А потом, когда сэр Флорис подоспел, зажали их меж стеной и лесом. До сих пор вроде гоняют меж кольев, добивают. Говорят, не уйти оттуда погани, хотя не верю в такую удачу — темень, суматохи много, не бывает при таком, чтобы все хорошо было. Всегда глупо побитых много и другого дурного. Я бы вообще гонять их по темени не стал — пускай бегут: вой дороже, чем несколько шкур прыгунов. А вы, сэр страж, красиво тогда их провели, как цыплят глупых: проскочили они мимо вас, вот и получил бурдюк в зад подарок. Как завизжал, мелочь суету развела, кинулась назад, вот тут я и выскочил — еще один подарочек вручил. Хорошая драка получилась, и потрепали нас с вами не сильно. Могли бы и убить — дело нешуточное. Мелкие для нас погибель быстрая. Огневики ведь без доспеха в бой идут — от бурдюка он не поможет, а движение замедлит сильно. А нам это сразу смерть — если проворно не шевелиться, то в землю втопчет. Он хоть здоровый, но разворачивается на удар сразу — на месте. Чуть замешкаешься — и только чавкнешь под копытом. Даже вбей в него сразу дюжину копий — не сдохнет, бегать будет. Пока целиком не сгорит: крепкий он… Дошли до избы. Я, по-прежнему не желая заходить в это тесное и не слишком чистое помещение, предложил: — Может, лучше на сеновале посидим? — А чего на сено лезть — можно сразу на завалинке. Я не возражал — присел с удовольствием. Усталость навалилась многотонным прессом. Вроде и кровопотери нет, и воевать недолго пришлось, а придавило… Нервы — все от нервов. Этот мир твердо решил убить меня чередой непрекращающихся стрессов. Тук выбрался из избы, присел рядом, протянул глиняную кружку: — Извиняйте, сэр страж, но серебряной посуды не держим, а выпить с простыми мужиками, из битвы выйдя, даже королю не зазорно. Не слыхали легенду про Кенгуда Третьего и лучника Теофа? — Нет, в другой раз ее расскажешь, наливай, что там у тебя. — Тоже корежить начало? Так завсегда, когда в сече шкуру попортит: сперва и не чувствуешь ничего, потом только видишь, что одежка от крови вымокла. А уж после — будто тело не свое становится, и перед глазами темнеет — лечь хочется и не шевелиться. Много хороших ребят так и отходят — прилягут в кустах и исходят кровью. Не по глупости — от слабости в голове, что накатывает. Кружка потяжелела от подозрительной бурды. Я не спрашивал, что там: вряд ли горбун станет меня травить. Банально напиваться тоже не хотел — просто расслабиться до состояния желе, потом уснуть и не просыпаться до полудня. Захлопали крылья, и на плечо приземлился попугай. Не отвлекаясь на чистку перьев, он жадно уставился на кружку. — Здрас-с-с-с-сьте! Чего вы тут делаете? — Пьем, — устало ответил я. — А…. наливай! — задорно разрешил птиц. Отхлебнув горькое, шибающее пойло, даже не поморщился — протянул кружку Зеленому. Тот, выдав в себе хронического алкоголика, присосался будто реактивный насос, торопливо зачерпывая бурду своим немаленьким клювом и задирая голову, чтобы спиртное самотеком уходило в глубины организма. — Такой маленький, а пьет как конь, — удивился Тук. — Наверное, жажда замучила. Может, ему еще одну кружку вынести? Отобрав у попугая посуду, я покачал головой: — Обойдется. Мало того что без тостов пьем, так еще и с разными попугаями делиться собрался. — Какими разными?! Он же один всего! Да и не жалко — у меня в подполе целый бочонок студится, хоть там и гадость едкая. А эту благодать из кувшина наливал, что в тайнике скрыт, — для важных случаев, вот как этот. — И чем он важен?.. — А живы остались, вот и порадуемся. Кто знает, как оно все могло обернуться. Я и слово застольное сообразил: за вас, сэр страж! Ловко вы бурдюка продырявили! Не сделай этого, трудно бы пришлось — много чего порушить мог, а так малым разором обошлось. И я с вашей помощью подобраться смог мимо мелочи когтистой, вот и прогнали его сообща. Так что за вас! Добил до дна, и расщедрившийся горбун тут же плеснул опять. Попугай, подозревая, что про него все забыли, укоризненно крякнул. Пришлось поделиться, а затем дошло дело до ответного тоста: — А теперь за тебя, Тук! Ты неплохо себя показал — до сих пор не пойму, как смог устоять там: вокруг столько всего летало… — Ага, было такое дело. При развороте он шустро избу снес — на меня все это непотребство рухнуло. Уже когда замахнулся, в лоб мне бревном врезало — аж треснуло. Не кость — бревно треснуло, но все равно неприятно было. Выпьем! Из-за угла показался хромающий воин. Подсветив нас факелом, он, жадно облизав пересохшие губы, хрипло сообщил: — Сэр страж, Арисат зовет вас к воротам. Очень просит подойти — без вас там не управиться ему. И что от меня могло понадобиться? Да еще так срочно? Я сейчас ни на что не способен — даже соврать прилично не смогу, оправдывая свое очередное незнание какой-нибудь элементарной вещи. Поднялся, протянул свою кружку воину: — На вот, смочи горло.