— Моя! — закричал Ластик, прижимая унибук к груди. — Так любите геометрию? — удивился Дьяболини. — Похвально. А это у нас что? Он вынул из потайного отделения сначала золотые часы, потом серебряный портсигар, крошечную дамскую сумочку. Петух стоял ни жив ни мертв, вжав голову в плечи. Он был совсем голый, только с крестиком на груди, на коже выступили пупырышки. Похоже, не от холода — от страха. — Учил-учил, мало, — процедил страшный человек, пощелкивая суставами пальцев. По коридору кто-то шел. Дьяболини оглянулся, попросил: — Ян Казимирович, одолжите один из ваших хлыстов… Нет, лучше вот этот, слоновий. Мерси. Когда он снова повернулся, в руке у него висел толстый кнут из перекрученной кожи. — Я из тебя воровскую кровь выпущу, — сказал маг ассистенту. — Весь твой хитровский гной, по капле. Он двинул кистью — вроде бы совсем легонько, но бич рассек воздух и обвился вокруг Петуха. На тощих плечах осталась багровая полоса. Мальчишка взвыл. — Уно, — поднял один палец Дьяболини. — Теперь дуэ… Кнут, змеясь по полу, оттягивался назад. С истошным воплем Петух нагнулся, прошмыгнул у фокусника под рукой и оказался по ту сторону занавески. Из коридора донеслось: — Чтоб ты сдох, чертяка поганый! Без тебя проживу! — Куда это он в чем мать родила? — пожал плечами маэстро, швырнул кнут на пол. — Впрочем, этот не пропадет… Тут он повернулся к Ластику, с ужасом наблюдавшему за расправой, и уставился на него своим леденящим взглядом. — Надеюсь, вы не станете поднимать шум из-за этой маленькой неприятности, господин реалист? Как вас зовут? — Э… Эраст. — Прелестное имя, сразу видно, что вы не из кухаркиных детей. Где вы живете? — Нигде… — пролепетал Ластик. — Как это нигде? А кто ваш отец? Молчите? — В глазах мага зажглись искорки. — А-а, я кажется, понимаю. Вы сбежали из дому? С молодыми людьми вашего возраста это случается. Признайтесь, я угадал? Ну-ка, повернитесь к свету. Дайте мне рассмотреть ваше лицо. Я владею искусством заглядывать прямо в душу, не будь я Дьяболо Дьяболини! Он крепко взял реалиста за плечи, развернул и медленно заговорил своим звучным голосом, от которого Ластик как-то странно ослабел и обмяк. Ему очень хотелось зажмуриться, чтобы не видеть перед собой эти черные и въедливые, похожие на пиявок глаза, но веки почему-то не закрывались. — Та-ак… У вас нет дома, нет денег, вы не знаете, куда вам идти… — Дьяболини расцепил пальцы, и Ластику сразу стало легче. — Не буду выспрашивать, что вы там такого натворили, но вижу ясно — вы в тяжелой, прямо-таки безвыходной ситуации. Неужели всё это в самом деле можно прочитать по глазам, думал потрясенный Ластик. Ясновидящий он, что ли? Хорошо еще, что не стал читать дальше, а то узнал бы и про Райское Яблоко, и про хронодыры… — Читаю дальше, — сказал кудесник и снова впился в Ластика своим цепким взглядом. — Не моргайте! Вижу непоседливый нрав, вижу страсть к приключениям… А это что за огонек? О-о, да вы мальчик непростой, с секретом! Опасный человек усмехнулся и погрозил пальцем, на котором сверкнуло кольцо с красным камнем. Ластик заставил себя закрыть глаза. Раздался негромкий, довольный смешок. — Ладно, хватит. Я видел достаточно, чтобы понять: ваша душа — глубокий омут, в котором водятся нешуточные чертенята. А может быть, даже очень большие черти. Дьяболини снова засмеялся. Смех у него был удивительно приятный, так что поневоле тоже захотелось улыбаться. И Ластик широко улыбнулся. Какому мальчику не будет приятно услышать, что его душа — глубокий омут? — Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался маэстро. — Что это блестит у вас во рту? Покажите. — Это брэкеты. Скобка такая, чтоб зубы выпрямить. — Хм. А ну улыбнитесь широко-широко. Дьяболини встал, направил на Ластика свет лампочки. — Как сверкают! А уж если смотреть издали — тем более… Он прищурился, взглянул на реалиста как-то по-особенному и быстро забормотал: — Так-так-так… Интере-есненько… Поднял руку, разлохматил Ластику его прилизанные волосы. — Кажется, вьются… В конце концов, можно папильотками… Рост такой же. Смуглоты прибавим… А знаешь, что я тебе скажу, мальчик Эраст? — внезапно перешел на «ты» синьор Дьяболини. — Или, вернее, предложу. — Не-ет… — Ангажемент, вот что. — Что-что? — переспросил Ластик, покосившись на унибук, но не решаясь прибегнуть к его помощи в присутствии мага. — Чутье подсказывает мне: нас свела сама Фортуна. Тебе некуда деваться, а от меня, как ты мог заметить, сбежал ассистент. Я о нем не жалею, этот прохвост непременно испортил бы мне всё дело… — Здесь Дьяболини запнулся, его лицо просияло широкой, невозможно обаятельной улыбкой. — Я сам виноват. Нечего было брать на работу карманника. В общем так, мой славный Эраст. Предлагаю тебе стать итальянским мальчиком Пьетро. Волосы я тебе закудрявлю, физиономию подмалюю, ремеслу обучу. Стол, кров и увлекательную жизнь гарантирую. Что ты на это скажешь? Ни за что на свете, хотел ответить Ластик. От одной мысли, что он может оказаться во власти этого Дракулы, кинуло в дрожь. Да и потом, унибук возвращен, мистер Ван Дорн ждет, пора возвращаться. Но через десять дней из дома генерала Н. будет похищен Камень. И, если верить газетам, сделает это фокусник Дьяболини. Причем с помощью ассистента Пьетро… Если сейчас сбежать, то потом будет перед самим собой стыдно, что струсил. Как тогда, после пятиметровой вышки. Нельзя допустить, чтобы Райское Яблоко досталось этому в высшей степени подозрительному субъекту. К тому же, если сейчас вернуться в 21 век, к профессору, тот, пожалуй, отправит в 1564 год. Лучше уж циркач Дьяболини, чем Иван Грозный — тот самый царь, что родному сыну проломил голову железной палкой и что ни день сдирал с кого-нибудь кожу, сажал на кол или устраивал еще какое-нибудь зверство. В 1914 году спокойнее, тут вон хоть электричество есть. — Крова и стола тебе мало? Хочешь жалованье? Сразу видно реалиста, — вздохнул маэстро, неправильно поняв молчание собеседника. — Ладно. Полтинник в день. Скряга директор платит мне всего по десяти рублей за выход… Молчишь? Черт с тобой! Три четвертака, больше не могу. По рукам? — По рукам, — решившись, тряхнул головой реалист и пожал стальную ладонь синьора Дьяболини. Клюнуло! Условия службы у нового «итальянского мальчика» были такие: без особого разрешения из циркового шатра ни ногой; квартировать в бывшей Петуховой каморке; жалованье пойдет после того, как окончится учеба. В первую ночь Ластик почти не спал, всё ворочался на тощей подстилке, положенной прямо на пол, и тосковал по дому, по родному 21 веку. Даже поплакал, правда, совсем чуть-чуть, потому что фон Дорну себя жалеть стыдно. А наутро началась учеба. Самым трудным оказался номер, который в выступлении маэстро исполнял роль разогрева, или, по-цирковому, одёвра. Это когда маг испепеляет своего неуклюжего ассистента, а тот потом появляется в картонной коробке. Тут, в отличие от последующих фокусов, всю главную работу выполняет Пьетро, и работенка эта не из простых. Ну, в момент вспышки пулей дунуть за кулису — это ладно. Для того есть тапочки на бесшумном ходу, да и униформисты заранее приоткрывают, а потом задвигают занавес. Ластик полчаса потренировался и стал поспевать не хуже Петуха. Вот появление в коробке — это было ого-го. Оказывается, ассистент поднимался наверх, где оркестранты, и прятался там за бортик. Как погаснет свет и маэстро прокричит «уно-дуэ-тре!», нужно прыгать вниз. Коробка наполовину набита упругим хлопком особенной пропитки, не разобьешься. Но это если попасть. А попробуй в нее попади, в темноте-то. Это пострашней, чем с пятиметровой вышки в бассейн. Однако выяснилось, что всему можно обучиться, если хороший учитель и если не трусить. Так, как учил Ластика маэстро, выходило не больно-то и страшно. В первый день «итальянский мальчик» учился не бояться высоты: раз пятьдесят сиганул сверху в растянутую гимнастическую сетку. Это было, пожалуй, даже весело — когда немножко привык. Назавтра снова прыгал, но теперь сетка была вдвое меньше. На третий день Дьяболини натянул сетку совсем маленькую, размером аккурат с коробку. Сверху она казалась не больше спичечного коробка, но Ластик ни разу не промахнулся. А если б промахнулся — на то вокруг были разложены маты. Во второй половине дня маэстро их убрал, и ничего. На четвертый день Ластик прыгал уже в коробку. Падать на хлопок оказалось куда приятней, чем на сетку. Из той вылетаешь, как мячик, — можно об арену удариться, а тут встаешь, как влитой, и почти совсем не больно, только в коленки отдает. Потом тренировки стали ночными — нужно было прыгать из оркестра в темноте. То есть сначала-то Дьяболини подсвечивал лампой, потом перестал. Но коробка всегда стояла точь-в-точь на одном и том же месте, в десяти шагах от кулис и в двенадцати от краев арены.