– У тебя времени свободного навалом? – спросил он. – Чего во всем этом копаться? Она, конечно, рассказывает заводно. Но это кошмары, как после триллера – пару ночей поворочаешься, а потом проходит. Бабка со смертью. Дед, который под землей спит и ближе к ночи выходит… Человек в черной шляпе каждую ночь стоит под окном… Плюнь. Она же тебя в лагере подставила. Чего сейчас соваться? Туся пнула его коленкой, Егор отвлекся, и Тинтин, никем не удерживаемый, ушел с площадки. Запищал замок, в подъезде появилась бабка с мелкой собакой. Тинтин поймал закрывающуюся дверь, оглянулся. – Да в лагере я сам дурак был, меня поэтому и турнули, – крикнул Тинтин оставшимся на площадке. – Чего бы она этой Таньке сделала? Ничего. Прикопала бы да вытащила. А я полез спасать. – Ага, вытащила, – хохотнул Егор. – Ее братья тоже так однажды прикопали, она только к вечеру вылезла. Потом в больничке лежала, таблетки пила. Вот здесь в песочнице и закопали. Типа, пошутили. – В песочнице? – пробормотал Тинтин и рванул наверх. Он вдруг понял, что происходит. Нинка ненавидела всех и всем мстила за то, что над ней издевались братья, за то, что мать не защитила. С Танькой она просто повторила то, что сделали с ней, потому что хотела, чтобы все прошли через то, что прошла она. В своей мести несчастная Нинка создала человека с зелеными кишками. Думала, он победит всех ее врагов, и она потом избавится от него. И вот сейчас этот человек победил Нинку. Превратил в такого же монстра. Любая обида, которую ты носишь в себе, тебя как раз в монстра и превращает. И не за черным человеком надо охотиться, а помочь самой Нинке. Дверь была приоткрыта. Тинтин остановился в уже знакомой комнате. Прямоугольная коробка со стареньким компом на столе. Двухстворчатый шкаф с незакрывающимися дверцами. На рожке люстры висит еще с Нового года заброшенный туда серпантин. Вдоль стены разворошенное кресло-кровать – простыня в линялый цветочек сбита, подушка полувыползла из наволочки, скомканное одеяло коробится в пододеяльнике. И посреди всего этого огромная черная дыра. Как будто прожгли. Развели костер прямо на кровати, он и прогорел, провалился, оставив после себя уродливый закоптелый след. Тинтин никогда не видел, чтобы ненависть приводила к такому – к выжиганию пространства. Но был готов к тому, что впереди его ждало еще много открытий. Надо было, конечно, что-то взять, чем-то защититься. Хотя бы придумать, что будет делать в этом чертовом лесу. Но вместо того, чтобы задержаться и все это сообразить, он разбежался, и чернота единым махом засосала его. Он успел испугаться, распахнул глаза и сразу увидел ночь. А в ней костер. Нинка стояла около дерева, смотрела в огонь. Нормальная, без колес. К ее голове тянулись зеленые нити-сопли. За плечи держали ветки-руки. Сама Нинка стала еще чернее. Взгляд пустой, черный. – Ну, короче, это, – начал Тинтин, подходя к ней. – Выбираться надо. Перед ним вдруг возникла фигура. Тинтин сначала увидел шляпу. Резанули черные глаза. Они словно лазерные указки прошли по лицу. – У нас гости! – заорала шляпа. – Что же мы его не сажаем к костру! – Нинка! – позвал Тинтин, понимая, что его сейчас уведут. Нинка продолжала стоять, прилипнув к дереву. – Дорогой гость! – вился вокруг в шляпе. – Проходи. У нас такой обед! Закачаешься! Тинтин вырвался, но у шляпы как будто оказалось несколько рук. Освобождался от одной, но в него сразу вцеплялось две другие. – Козлова, эй! – вывернул шею Тинтин. Его посадили между большеголовым младенцем и высоким тощим уродцем с вывалившимися глазами. Младенец держал над огнем шпажку с нанизанным на нее куском черного хлеба. Хлеб красиво подгорел, проступили белые крупинки соли. – Держи! – В шляпе сунул Тинтину в руки миску. Она была приятно глиняная на ощупь и теплая. – Мы только что поели, для тебя оставили! Ешь! Тинтин привстал, чтобы увидеть Нинку. Она смотрела на него тяжелым темным взглядом. Улыбалась зелеными губами. Теперь уже зубной пастой не ототрешь. Придется марганцовкой вытравлять. – Козлова! Очнись! Нинка прикрыла глаза: – Что ты сюда все время приходишь? Тебя один раз убили. Мало? – Да какая же ты упертая! Тинтин попытался встать, но чья-то железная рука усадила его обратно. Он посмотрел на младенца, но тот был целиком занят своим хлебцем. За плечо его держал уродец с длинными руками. Эти руки были тонкие, змеились, никак не ожидалось, что в них может быть такая жуткая сила, заставившая Тинтина плюхнуться на место. Суп плеснулся через край. Пришлось расставить ноги, чтобы не испачкать шорты и кеды. – Ты не меня убиваешь, – заговорил он, глядя в суп. – Думаешь, тебя все обижают, ты от этого вся такая хорошая? Ничего подобного! Твоя обида делает тебя саму монстром. Тебе надо не с ним бороться! Пойдем со мной! Девчонки тебе помогут. Нинка сделала шаг, легко снимая с себя руки-сучья. Только зеленые сопли тянулись за ней, не отпуская. Закричала: – Да! Я – хорошая! А вы все – все, все, все, – она тыкала в темноту за спиной, словно хотела пересчитать деревья, – плохие. Все из-за вас! Вы должны быть наказаны. Потому что вам было хорошо, когда мне было плохо. Теперь пускай всем вокруг будет плохо. И да – я останусь очень-очень хорошей, что бы с вами не происходило. На вашем-то фоне. Нинка отвернулась. Тинтин помешал в тарелке. Ложка была тяжелая, она неприятно карябала по дну. В супе плавали кусочки чего-то темного. Тинтин покосился по сторонам. Двое уродцев вовсю орудовали ложками в своих мисках. Кто-то хрустел чем-то, зажатым в лапке. Младенец вертел шпажкой. Длиннорукий поправлял полешки в костре. Трехглазый задрал все свои глаза, пытаясь что-то высмотреть под челкой. Был тут еще плоскоголовый, он пускал пузыри и сосредоточенно их изучал. Девчонка с длинной-длинной косой наматывала эту самую косу на все, что попадало ей на глаза – на руку, на ногу, на тонкую шею соседу, который все пытался доесть суп, но кончик косы падал в тарелку, что вызывало у него возмущение, а у девчонки тихий смех. Трещал и пофыркивал огонь. Тинтин почувствовал, как под локоть его мягко подтолкнули. Боку стало тепло. Серый зверек, похожий на собаку. Уши торчат домиком. Огромные глубокие глаза. Зверек носом подпихивал его под локоть. Тинтин поднял ложку, посмотрел на Нину. – Эй! – позвал он. Нинка слабо улыбнулась. Он сунул ложку в рот. Теплый суп приятно прошел по пищеводу. Закружилась голова. Ложка стала неподъемной. Рука сама опустилась, перед глазами все стало двоиться и троиться. – Из чего он? – Деликатес! – веселился в шляпе. – Из жира дракона. Хороший яд, между прочим. – Могла бы и предупредить, – прохрипел Тинтин, чувствуя, как сдавливает горло, как становится нечем дышать. Головокружение превратилось в нестерпимую боль, и Тинтин полетел головой в костер. Действительность обернулась светящимся калейдоскопом, в нем замелькали цветочки, кружочки и бабочки. Лицу стало неожиданно прохладно от приятного сквознячка. Открыл глаза, уверенный, что не увидит ничего. Но перед ним оказался Егор. Он сидел на корточках и махал над его лицом остатками упаковки от мармеладок. Это и давало тот самый приятный сквознячок. – Опять упал? – хрипло спросил Тинтин, переворачиваясь на живот. Дышать было тяжело, голова не поднималась. Щека неприятно терлась о песок. Егор мелко закивал. – Брякнулся и еще дергаться начал. Синицына за водой побежала. Вспомнил. Осторожно коснулся шеи, сглотнул. Продышался. Вроде жив. Пробормотал: – Я Нинку видел. Она опять меня убила. Запищала дверь. К ним бежала Туся с кастрюлей в руках. Егор поднялся на ноги, заговорил громко, чтобы бегущая Синицына его тоже слышала. – А я говорил, не лезь. Она же крези. Псих. – Нет, ей просто нужна помощь, – пробормотал Тинтин, с трудом придавая себе вертикальное положение. Голова все еще кружилась. Туся налетела. – Вот! Надо же побольше? Она резко затормозила перед песочницей. Вода плеснулась Тинтину на кеды. – Лучше на руки полей, – посоветовал Егор. – А чего было? – Туся расплескивала воду вокруг себя, не забывая поливать коленки Тинтина. – Ты как появишься, как начнешь биться башкой о бортик, как начнешь что-то бормотать. Ой, мамочки, я чуть от страха не скончалась. – Он Козлову видел, прикинь, – вступил Егор и сразу повернулся к Тинтину. – Она своими приколами кого хочешь угробит. Одна училка от нашего класса отказалась. Из-за нее. Ага. – А вы чего? – спросил Тинтин, ловя ладонями прыгающую туда-сюда струю воды. Туся из-за своих переживаний уже и забыла, что и зачем поливает – больше всего досталось песку. – Человека колбасит, а вы радуетесь. – А чего мы-то должны? – спокойно отозвался Егор. – Она нас бьет, а мы с ней обниматься? Да ее сжечь не жалко. После девятого свалит, все заживут спокойно. Туся прижала к себе пустую кастрюлю и с восторгом посмотрела на Тинтина. Егор покосился на нее и кашлянул. – А ты чего – вот прямо так влюбился и готов на все? – прошептала Туся. – Да не влюбился я, – Тинтин встряхивал мокрые руки, с опаской глядя на кастрюлю. Она его смущала своим блеском. – Говорю же, у меня к ней дело. – Ну ты прям как герой – подвиги совершаешь, – вздохнула Туся. – Да какие подвиги, – надвинулся Егор. – Денег она ему одолжила, он пришел вернуть. Не мешай человеку. – Потрясающе! – не могла успокоиться Туся. – Она тебя, а ты вот так, да? – Мы тогда все? – Егор тянул Тусю за собой. – Мы тогда пошли. Хватит пялиться, – подпихнул он Тусю. – Двигай давай. Туся пошла, но все еще оглядывалась. Наконец она вырвалась, подбежала к Тинтину и протянула кастрюлю. – Держи! – пискнула она. – Потом вернешь. А я в этом доме живу. – Синицына! – рявкнул Егор. Туся разжала руки, выпуская кастрюлю, на цыпочках побежала к Егору, обернулась. – Ты Нинке скажи, чтобы возвращалась. Она, конечно, того, но мы ее любим. Ага! Это раньше не любили, а сейчас уже можем. Лето прошло. Другой класс. Я ее больше никогда-никогда не обижу. Чесслово. Егор поволок Тусю прочь. Тинтин посмотрел вокруг себя. Песок намок и стал жестким – опираться на него ладонью было неприятно. – Ага, вы идите, а у меня дело, – Тинтин копнул песок пяткой. – Надо до пяти успеть. Он заглянул в кастрюлю. Внутри она была не такой блестящей, как снаружи, в ее недрах шли длинные тонкие царапки. Что-то в этой кастрюле варили, а может, парили. Собирались за столом, доставали вилки и ложки, расставляли тарелки, может быть даже клали салфетки. От еды начинало вкусно пахнуть по всей квартире, даже кактус на подоконнике приободрялся. Потом все рассаживались, кто на стульях, кто на табуретках, мелким подкладывали подушки. Разливали суп, предлагали взять хлеб – ноздреватый черный и мягкий белый, – искали в холодильнике хрен или горчицу. Мелкие хлюпали с ложек, взрослые склонялись к тарелкам.