Именно это он Шуалейде и сказал. Не только это, конечно. Он тоже орал и ругался, отражая ее атаки и одновременно стараясь ее не покалечить, благо подобные танцы не раз танцевал с любимым учеником Паука. Прямо хоть благодари старого упыря за науку! Она выдохлась резко, прямо посреди очередной фразы. Кажется, обвиняющей Роне в попытке убить Каетано. Или в том, что он спелся с Ристаной и мечтает прибрать к рукам корону Валанты. Будь Роне младше и глупее лет на полсотни, его бы все это очень задело. После того как он дважды спас ее от сумасшествия, обвинять его во всей этой несусветной чуши… Но, по счастью, ему уже не шестнадцать лет, чтобы эмоции захлестывали с головой и напрочь отключали мозги. Он — взрослый, опытный темный шер, и ему плевать, что за ерунду несет легковерная и неблагодарная девчонка. Да. Плевать. Он здесь, чтобы получить свое. Как угодно. Любым способом. И он свое получит. Вот только выдохнет, успокоится, выдохнет еще раз… Ему совсем-совсем не хочется убить и неблагодарную девчонку, и шисова Дюбрайна, который ни словом не возразил на ее глупые обвинения… Да что там, он был совершенно согласен с тем, что Рональд Бастерхази — кровожадное беспринципное чудовище… Проклятье. Выдохнуть. Свернуть ревущие огненные потоки. Присесть рядом с Даймом, держащим на руках рыдающую девчонку. Вспомнить о том, что она — маленькая. Он сам в шестнадцать ни шиса не понимал в жизни. Но она вырастет и поумнеет. Он сам ее научит смотреть на мир иначе. Разумно. Они с Даймом вместе научат. Вот прямо сейчас и начнут. Там же и тогда же Шуалейда Ей было отчаянно стыдно. Опять она сорвалась! Никакого самоконтроля, никакого! И плакать тоже было стыдно. А уж посмотреть в глаза Дайму или Роне… у… Поэтому, когда Роне сел на землю рядом с ней, Шу только крепче прижалась к Дайму и спрятала лицо у него на груди. — Ты Хиссов сын, Бастерхази, — тихо и устало сказал Дайм, продолжая гладить Шу по голове. — Уж какой есть, — так же устало отозвался Бастерхази. — Это, по-твоему, называется откровенный разговор? — Именно. У нас нет времени на танцы вокруг да около. У Люкреса обострение паранойи, он не верит никому и убежден, что все кругом его обманывают. — Какая потрясающая чуткость восприятия, — хмыкнул Дайм. — Что он хочет от тебя? — Чтобы я раскрыл заговор, который затевает против него Каетано, и представил доказательства. Ну не считая того, что ему просто нужен кто-то, кто будет делиться силой и служить мальчишкой на побегушках. И, само собой, он обещает мне защиту от тебя, место при его дворе и прочие драконьи крылья. Но только если моя служба будет достаточно ценна. Шу слушала их разговор, позабыв про слезы. Как-то это было странно — убедиться в собственной правоте. В том, что темный и светлый шер — друзья. Больше чем друзья. И что они действуют вместе, на одной стороне. — И ценность эта будет выражаться?.. — В основном в тайнах Паука. Твой брат хочет силу Шуалейды и уверен, что я могу ее вынуть и ему передать. Перевязанную ленточкой. — Шакалий потрох, — буркнула Шу, изворачиваясь в объятиях Дайма. — Шисов дысс ему, а не мою силу. Хмыкнув, Дайм помог ей удобно сесть у себя на коленях и снова обнял. — О, ваше высочество успокоились и нашли правильный объект для ненависти? В голосе Бастерхази проскользнули отзвуки того ревущего пламени, которое только что едва ее не сожгло. Честно говоря, она сама не понимала, почему не сожгло. Она такого ему наговорила… Боги, зачем? Как она могла настолько утратить самоконтроль и чувство самосохранения?.. — Я не испытываю ненависти к вам, темный шер, — дипломатично отозвалась она… и поняла, что сказала чистую правду. Ненависти больше не было. Выгорела. Вся, дотла. Правда, ничего другого не было тоже, даже почти привычного сожаления о не случившейся любви. И хорошо. У нее достаточно проблем и без пустых сожалений. — Роне, перестань, — поморщился Дайм. И Бастерхази, о чудо, вздохнул, склонил голову и сказал: — Прости. Мне тоже непросто это все… — Это все — что? — переспросила Шу. — Все — это все, о наша прекрасная Гроза. — На этот раз в тоне Бастерхази почти не было насмешки, но была… нежность? — Мне тоже хочется убить тех, кто сделал… — Роне, — предостерегающе оборвал его Дайм. Шу тоже почувствовала, как завибрировали нити его проклятия, правда, не поняла — почему. — Эм… — поправился Бастерхази, — кто сделал рабский артефакт для Грозы. — Рабский?.. — переспросила Шу, удивляясь собственному равнодушию. Впрочем, Дайм ее уже предупреждал, что такое очень вероятно. — Артефакт в виде брачного браслета, — хмуро пояснил Роне. — Разумеется, Люкрес его не показывал, он не страдает излишней откровенностью. Но найти браслет было несложно, а опознать мастера и того проще. — Саламандра уже мертва, — сказал Дайм, прижимая к себе Шуалейду так, словно она могла куда-то исчезнуть. — Ей повезло, — нехорошо усмехнулся Бастерхази. — Но не будем о мертвых. Лучше я расскажу вам сказку. Старую, не имеющую никакого отношения к реальности сказку о королевском бастарде и его клятвах. Хотите послушать, ваше высочество? — Очень, — кивнула Шу и потерлась щекой о плечо Дайма. — Итак, в далекой стране когда-то очень давно правил мудрый и справедливый король, и было у него три бездарных сына и один бастард, истинный шер… Слушать «сказку» оказалось непросто. То есть — сидеть на месте и дышать ровно, не усугубляя ситуацию. Потому что добавить Дайму еще унижения и сочувствия, после того что с ним сделали император и Конвент — это было бы слишком. Шу и так не знала, как теперь смотреть ему в глаза. И тем более — как она сможет смотреть в глаза Люкресу, который все это знает и беззастенчиво использует. И собирается надеть контролирующий артефакт на нее саму. Шакал. Трусливый, жадный, подлый шакал. Вот кто достоин рабского ошейника. — А где же финал вашей сказки, шер Бастерхази? — спросила она, когда темный шер замолк на самом интересном месте. — У этой сказки есть несколько финалов, моя прекрасная Гроза. Первый годится для детских книг. Прекрасный финал, где принцесса вышла замуж за принца-наследника, растопила его сердце своей любовью, и принц освободил бастарда от той части клятвы верности, которая причиняла боль и не позволяла делать детей. А бастард, благодарный брату, женился на сестре принцессы, жил с ней долго и счастливо, и до самой смерти служил брату, а затем и его детям. Но во мне этот финал вызывает какое-то недоверие. Шу только фыркнула. Всего лишь недоверие? Ну-ну. — А какой финал бы написал ты, мой темный шер? — спросил Дайм. — О, я бы ввел в сказку еще одного персонажа. Мудрого волшебника, которому не понравилось, как король поступил со своим одаренным сыном. Зато понравились сам бастард и прекрасная принцесса, и он помог им обрести счастье и свободу. — Запросив за это сущую безделицу, не так ли, мой темный шер? — Ваше высочество не правы. — Бастерхази прямо посмотрел Шу в глаза, и она вздрогнула: бушующее в них пламя манило и обжигало, обещая испепелить дотла и подарить счастье. — Колдун не запросил никакой платы, но обрел свободу вместе с ними. Они втроем провели один древний, очень могущественный ритуал, сливший их судьбы в одно целое и подаривший им невероятную силу. Единственную силу, способную разрушить связывающие бастарда клятвы. Шу сама не заметила, как вжалась в Дайма. Древний могущественный ритуал, значит. Вроде того, что творил Ману Одноглазый. — Звучит как цитата из «Трактата о свободе», — озвучил ее мысли Дайм. Правда, в его тоне не было ни страха, ни неприятия. Скорее сомнение. — Я рад, что ты знаком с первоисточником, мой свет, — криво усмехнулся Бастерхази. — И знаешь, что я прав. Три шера-зеро с собственной Линзой уж как-нибудь справятся с тем, что сотворили другие два шера-зеро. Хотя я предполагаю, что все лишнее отвалится в процессе. Двуединые, видишь ли, не любят, когда их детей делают рабами. — То есть ты предлагаешь сделать то… — …что не удалось даже Ману Одноглазому, — кивнул Бастерхази. — Я восхищен твоей наглостью, мой темный шер. — Не сомневаюсь, — поклонился Бастерхази. — С чего ты взял, что у нас получится? И что это вообще за ритуал такой? — вмешалась Шу. — Получится. Единение — это очень просто, моя Гроза. Ты же любишь Дайма и хочешь для него свободы? — Разумеется, хочу, но ты не ответил. — Это и есть ответ. Наше общее желание и доверие. Искреннее, без сомнений и колебаний. — Доверие? Не уверена, что у меня получится.