Он оттолкнул Лею с траектории выстрела и упал на бок, сжимая успевший вонзиться в плечо болт. Рана отозвалась ослепительной болью. Стриж перекатился, вскочил, вырывая болт из руки, и метнул его в ближайшего стражника. Побежал зигзагами к храму. Успел краем глаза увидеть, как Кончита бросилась к упавшей, словно поломанная кукла, сестре, обняла и закрыла собой. «Ско-ро пол-день!» — продолжали смеяться колокола. «Скоро полдень!» — вторил топот стражи. «Рука Моя, — приказала Бездна. — Покарай наглецов, презревших закон!» Тень храма надвинулась, охватила Стрижа ледяными крыльями. Мир выцвел, в голове стало легко и пусто. Площадь заполнилась алыми силуэтами жертв. И на этот раз даже мысли не мелькнуло ослушаться. Время игр и испытаний закончились. Он — Рука Хисса, он с радостью исполнит его волю. Стриж почти успел настичь первого стражника, как его снова оглушил новый приказ. — Остановитесь! Именем Равновесия! — два громовых голоса слились в один. Стриж застыл, как подвешенная на нитках кукла, не в силах даже вздохнуть. В отворившихся дверях храмов встали два брата-настоятеля. Между белым кругом и черной звездой в воздетых руках протянулась ослепительно-яркая радуга. Толпа отозвалась слитным вздохом. Стражники замерли в недоумении. — Именем Равновесия, — пронесся по площади бестелесный шепот, осветил все закоулки серым призрачным светом и пригасил солнечное сияние до сумерек. Мир закружился, померк… — Ле-я-а! — Шис! Стриж схватил Лею, упал вместе с ней, оттолкнул, вскочил, метнул болт, краем глаза увидел отворяющиеся двери Алью Хисс, бегущего к ним Шороха. Бросился к храму, уворачиваясь от свистящих болтов и ножей. Проскользнул мимо старика в черной рясе. Затормозил, обернулся, зажимая ладонью раненое плечо. Вот он, узел в сотканном полотне: на залитой солнцем площади, в трех дюжинах шагов от храма, горожане и стражники окружают двух девочек. Старшая, с красными шелковыми лентами в косах, обнимает плачущую малышку, гладит по голове. Один из стражников говорит что-то Кончите, подает руку, помогая встать. Растрепанный беловолосый старик подхватывает на руки Лею, заговаривает с ней, машет рукой на стражника: мелькают черные, без белков, глаза. Лея показывает Слепому Нье кусочек гномьей охры, тот исчезает в рукаве третьего брата… Никто из стражников не смотрел в сторону Алью Хисс, кроме одного, совсем молоденького, окруженного еле уловимым голубым сиянием дара. «Шерский бастард», — подумал Стриж под тихий скрип закрывающейся двери эбенового дерева. Риллах, не глядя на них с братом, прошел мимо, за алтарь. Черным пятном в красноватом свете витражей мелькнула ряса, стукнула дверь в пристройку, где живут служители храма. Шорох и Стриж остались в полумраке одни. До полуночи, когда Темный Хисс примет клятвы подмастерьев и сделает их своими новыми Руками, а гильдия Ткачей пополнится еще двумя мастерами теней. Глава 34. Невеста Ургаша 6-й день каштана, Риль Суардис Шуалейда — Торре, Суардис! Долгих лет! Слава нашей принцессе! Да правит император вечно! — восторженно орали горожане. Светило солнце. Чирикали птицы. Благоухали каштаны. — Чудесный день для свадьбы, моя прелесть. Улыбнись нашим подданным, — велел Люкрес, едущий по правую руку от Шуалейды. — Посмотри, как народ любит нас! Растянув непослушные губы в улыбке, Шуалейда помахала горожанам, бросила новый пучок ленточек, и толпа заорала с новой силой. Под копыта лошадей снова полетели цветы, ароматные травы, зерна и медные монетки. А незамужние девицы — все, кто сумел протолкаться в первые ряды, — все пытались поймать хоть одну ленточку из тех, что «счастливая невеста» раскидывала вокруг себя. Старое и романтичное поверье — вплети в косу ленту, которой коснулась невеста в день своей свадьбы, и встретишь суженого до исхода луны. Жаль, с Шуалейдой поверье уже не сработает, хоть увешайся ленточками. Суженого она встретила и потеряла, а сегодня выходит замуж за упыря с продутым чердаком, чтоб он мучительно сдох, этот упырь. «Брат и Сестра, прошу вас, сделайте хоть что-нибудь! Остановите эту свадьбу!» — повторила Шу в тысячный раз. И в тысячный раз Двуединые не откликнулись. Торжественная процессия уже вступала на площадь перед двумя храмами. Нарядную, убранную цветами и флагами, запруженную разодетыми шерами и простыми горожанами. Казалось, на свадьбу обожаемой принцессы, победительницы зургов, надежды и гордости Валанты, собрался весь город. Даже бродячие кошки — и те пришли посмотреть на торжество… Шу невольно улыбнулась, увидев пару крылатых котов, восседающих на карнизе крыши. Один кот был голубым в белую полосочку, второй — или вторая — желто-пятнистым, как леопард. А крылья у обоих были темно-синими, полупрозрачными, словно ночное небо над рекой… Выше задрав подбородок, Шу сморгнула нечаянную слезу. Та ночь навсегда останется с ней. В ее памяти. В ее снах. Останется Остров Фей, сотворенный тремя влюбленными шерами. И Дайм когда-нибудь вернется. Обязательно вернется. Лучше — когда Шу научится играть в проклятые политические игры и сможет переиграть сумасшедшего упыря. Она обязательно научится. И он еще тысячу раз пожалеет, что вынудил ее к браку. Она — Суардис, а Суардисы никогда не сдаются. Шуалейда снова помахала рукой толпе и перевела взгляд на помост, возведенный между двумя храмами. Несмотря на устилающий его синий бархат и золотой символ Двуединства, сияющий над креслами для почетных гостей, помост напоминал эшафот. И Шу невольно искала спрятанные в нем колбы — на сей раз для ее крови и ее дара. Ведь Люкресу не нужно от нее ничего больше. Только сила. Ему даже на ее отречение от прав на Валанту плевать. Он так и сказал сегодня, мол, это даже хорошо, что ты не унаследуешь Валанту, меньше мороки. Валанта — и морока! Боги, какая же гнусная мерзость досталась Шуалейде в мужья! — Слава! Слава! — продолжала надрываться толпа, глядя, как спешиваются Шуалейда и Люкрес, как поднимаются по застеленным синим бархатом ступеням. — Если твой отец собирался меня оскорбить пренебрежением к императорским цветам, ему это не удалось, — едва слышно хмыкнул Люкрес. — И не удастся. Я не откажусь от тебя, моя прелесть. Ни за что. — Не лопни от самодовольства, недоносок, — буркнула Шу, приседая перед отцом в почтительном реверансе. Его величество Тодор, обряженный в парадную мантию, с земляничной короной на голове, величественно кивнул и встал. Поднял руку, призывая народ к тишине. По идее, в этот момент на площадь должен был упасть полог тишины. Если бы полпред Конвента был на месте, а не пренебрегал своими обязанностями. Но темного шера Бастерхази никто не видел со вчерашнего дня, когда он забрал умирающего Дайма. Куда — неизвестно. Что он с Даймом сделал — тоже. Шу могла лишь надеяться, что Бастерхази не сошел с ума окончательно. И что его любовь к Дайму была настоящей, а не еще одной ложью ради могущества. Но темного шера не было, и тишину пришлось обеспечивать сразу нескольким шерам — канцлеру Сальепусу, трем шерам третьей категории из валантской аристократии, одному — из свиты Люкреса. Могла бы и Шуалейда, но не хотела. И просить ее никто не стал. Да и толку-то, со вчерашнего дня она ни с кем не разговаривала. Как сбежала к себе и заперлась в башне Заката, так и вышла лишь сегодня на собственное бракосочетание. Ну, если не считать короткого, всего в пару фраз, разговора с Энрике. Который сводился к двум вопросам: может ли Энрике как-то помочь Дайму? Нет? Жаль. А помешать свадьбе или подсказать что-нибудь Шуалейде? Нет? Нет, она не сердится. Энрике не за что просить прощения. Она сама дура и сама во всем виновата. Была бы умнее — иначе бы формулировала клятвы. Всего-то следовало пообещать выйти замуж за Люкреса не когда тот освободит Дайма от оков и обвинений, а когда Дайм будет свободен совсем. От клятв, печати верности, воли императора и чего угодно. И то, что она не догадывалась о власти Люкреса над Даймом — не оправдание. Она ошиблась и заплатит за свои ошибки. А потом придумает, как освободить Дайма и отомстить обоим упырям, Люкресу и Бастерхази. Обдумывая планы мести, она пропустила мимо ушей речь отца. Длинную, прочувствованную речь о единстве империи и прочая, прочая. Речь Люкреса, коротко пообещавшего народу Валанты мир и процветание под покровительством Брайнонов — тоже. Слишком ярко светило солнце, слишком весело щебетали птички, чтобы слушать всякую чушь. — …прими в дар обручальный браслет моей пра-прабабушки, супруги Роланда Святого, — пробилось к ней сквозь птичий щебет. Опустив взгляд на открытую шкатулку, поданную Люкресом, Шу едва не зажмурилась от солнечного сияния. Полуденные лучи отразились от крупных, как орехи, бриллиантов, ослепили, выбили из глаз слезы. Слишком ярко. Фальшиво. Опасно. Кажется, именно об этом артефакте предупреждал Дайм. А Люкрес ловок. Преподнес артефакт так, что без скандала не откажешься. Но она не и будет отказываться. Зачем? — Благодарю, мой принц, — светло улыбнулась Шу и протянула левую руку, чтобы Люкрес сам надел ей артефакт. Торжествующий блеск его глаз Шу проигнорировала. И его приказ: «Ты будешь любить меня больше жизни, Шуалейда Суардис!» — тоже. Все ее внимание было сосредоточено на артефакте, призванном подавить ее волю и сделать послушной куклой. Второй раз за два дня. Сначала Бастерхази, теперь Брайнон. Интересно, будет ли третий раз? Кто? Когда? Щелчок застежки прозвучал… всего лишь как щелчок застежки. А спрятанные в браслете потоки — тончайшего кружевного плетения, завораживающе прекрасные в своем злом совершенстве — развернулись, окутали Шуалейду невесомым огненно-лиловым покрывалом… — Какая прелесть, — улыбнулась Шу, подняв взгляд на Люкреса. — Обязательно расскажешь мне, мой принц, как Саламандра делала этот артефакт. Чрезвычайно интересная структура. Даже жаль портить. Все с той же светлой улыбкой Шу сдернула с себя кружевной морок, и он рассыпался тысячами искр, ослепительно ярких даже в свете полуденного южного солнца. Толпа выдохнула: какая красивая церемония! Как прекрасна наша принцесса! Двуединые благословили Валанту! — Тебе идет, моя возлюбленная невеста, — не то разочарованно, не то восторженно сказал Люкрес и обернулся к двум братьям-настоятелям, Халлиру Белому и Риллаху Черному. — Начинайте, мы готовы сочетаться браком. — Мы готовы, — подтвердила Шуалейда, собрав в кулак всю свою волю: нельзя позорно разрыдаться прямо здесь. Это не спасет ее от брака, но испортит людям праздник. Следующие несколько минут, пока Халлир Белый задавал традиционные вопросы, а Люкрес и Шуалейда давали традиционные ответы, прошли как во сне. Дурном и кошмарном сне — под щебет птиц и благоухание каштанов. — …почему эти шеры не могут вступить в брак, говорите сейчас или не говорите никогда, — прозвучало над площадью Близнецов. На мгновение все замерли — вот сейчас, через пару мгновений, свершится таинство брака, Двуединые благословят союз любящих сердец… Грохот копыт и крик: «Дорогу, именем императора!» — раздался над площадью Близнецов, словно грозовой раскат. — Заканчивайте, светлый отец, — потребовал Люкрес. — Заканчивайте сейчас же! Халлир Белый покачал головой, позволив себе едва заметную улыбку. А за его спиной Риллах Черный подмигнул Шуалейде. Подмигнул? Риллах Черный?! А толпа на площади тем временем расступилась, пропуская кавалькаду всадников в черных плащах… то есть в черных — все, кроме первого. Его плащ развевался, словно драконьи крылья с огненным подбоем, и вокруг него стелилась тьма, плотная, острая, рассекающая время и пространство. — Именем императора и Конвента, дорогу, — разнесся над площадью голос, похожий на гул пламени. И тут же на ступени перед помостом спрыгнули четверо: темный шер Бастерхази и еще трое… гвардейцев? Но явно не шеров — стихийной ауры не было ни у одного из них. Длинные черные плащи, глубокие капюшоны, запах болота и тления… умертвия? Злые боги, кого привел Бастерхази и что он собирается делать?! — Как ты посмел помешать нам?! — с тихим бешенством спросил Люкрес и, шагнув навстречу Бастерхази, приказал: — Умри, ничтожество! — Не сегодня, сир, — усмехнулся темный шер, кинул нечитаемый взгляд на Шуалейду и отступил в сторону, давая дорогу тем троим, что следовали за ним. А они — не шеры и не умертвия — одновременно скинули капюшоны, открывая три одинаковых лица. — Ант, Бри, Вент… — неверящим шепотом перечислил Люкрес, словно изучающий алфавит ребенок, и обернулся к собственной безмолвной тени в таком же, как у этих троих, мундире императорской лейб-гвардии. — Диен?.. — Светлого дня, ваше императорское высочество, — глухим, механическим голосом сказал один из големов. — Их всемогущество желает, чтобы вы немедленно проследовали с нами в Метрополию.