— Она самая. Знал, с кем связываешься. Кстати, давно мы вместе? — спросил Дайм и, припомнив странный вопрос Роне, добавил: — Какой сейчас год, Бастерхази? — Тридцать третий, — неохотно ответил Роне. — Тридцать… какой?! Бастерхази, признайся, ты научился шутить! — Резко посерьезнев, Дайм сел в траве и пристально уставился на Роне. — Я не мог забыть полтора десятка лет! — Ну извини за плохие новости. В тоне Роне прозвучало слишком много боли и… страха? Стыда? Ненависти? Шис подери! — Что происходит, Роне? — Дайм пропустил сквозь пальцы полуседые пряди, дотронулся до морщинок в уголках глаз и губ, опустил взгляд ниже. Нахмурился. — Откуда этот шрам на груди? Свежий красно-розовый шрам шел сверху вниз, от левой ключицы до диафрагмы: там, где ребра присоединяются к грудине. Больше всего это было похоже на след от вскрытия. Профессионального. Смотреть на шрам было не просто неприятно, а больно. Дайм невольно потер собственную грудь в том же месте, и даже удивился, не найдя там ничего. Ровная, здоровая кожа. Никаких следов. А кажется, словно вскрыли его самого. — Дюбрайн, ты вспомнишь сам. Очень скоро, — с тоской сказал Роне. — Всего лишь небольшой откат. — От чего откат? У тебя такой вид, словно ты любимую кошку хоронишь. — У меня нет любимой кошки, а Тюфа хоронить бесполезно. — Тюфа? Кто это? Несколько секунд Роне изучающе смотрел на Дайма, потом вздохнул и сел. — Ты вспомнишь завтра утром. Я обещаю. — Ладно, но… — Ничего, что требует твоего немедленного вмешательства, мой свет. Гражданское население не пострадало. — А кто пострадал?.. Шис, вот это, да? — Дайм провел пальцами по шраму. — Ерунда. Мы оба живы, все прочее поправимо, не так ли, мой светлый шер? — Ага, — кивнул Дайм, сосредоточенно вливая силу в раненое место. — Погоди, сейчас перестанет болеть. — Ну раз ты так говоришь, мой свет… В тоне Бастерхази не слышалось ни грана доверия. И зря. Тот, кто сказал, что убийца… то есть боевой офицер — не может быть целителем, соврал. Еще как может. Любой светлый шер может исцелять, пока верит в эту возможность. А Дайм верил. О, в вопросах веры и прочих играх разума он не одного гоблина съел. С его-то необходимостью маневрировать, чтобы элементарно выжить. — Ну вот, и никаких шрамов, — удовлетворенно сказал Дайм, отрывая ладони от совершенно здоровой груди Роне. — И никакой боли. Я бы попросил тебя не встревать в опасные приключения, но это ж не поможет. Просто знай, что я не хочу потерять тебя, Роне. — Ты не потеряешь, Дайм. Я… пока ты этого хочешь — я с тобой. — Ближайшие лет триста, пожалуйста, не умирай. — Не буду. Дайм… — Кстати, не мешало бы пообедать. Мы же в Суарде? Лес Фей, я помню, я тут бывал раньше. — В Суарде. — Тут была отличная гномья ресторация. Пошли? — Ладно, пошли, — с неуверенной улыбкой отозвался Бастерхази. — Боги, наконец-то ты нормально отвечаешь! А не «простите, мой светлый шер, я был бы рад, но никак не могу» и очередную идиотскую отмазку! Ты не представляешь, Бастерхази, сколько раз мне хотелось посоветовать тебе научиться отбрехиваться как-то повежливее и поправдоподобнее! — Ну знаете ли, когда компания светлых шеров зовет одного темного шера прогуляться по злачным местам, — поморщился Бастерхази, — это наводит на неприятные подозрения. — Тебе надо лечить паранойю, мой темный шер. Или ты до сих пор думаешь, что я звал тебя поужинать в компании ради насмешек или издевательства? Бастерхази молча, с каким-то болезненным недоверием вгляделся Дайму в глаза и покачал головой. — Нет. Теперь я так не думаю. — Ну слава тебе, Хисс, покровитель паранойи. Бастерхази, идем уже. Я есть хочу. И вообще, мы с тобой хоть раз гуляли вместе, как нормальные люди? — Ага. Как-то гуляли… на городское кладбище, упыря выкапывать. Дайм невольно улыбнулся мечтательным ноткам в голосе темного шера. Видимо, та прогулка удалась. Даже жаль, что до завтрашнего дня Дайм ее не вспомнит. Впрочем, неважно. Сегодня он будет жить сегодняшним днем. — Я никогда не сомневался, что с тобой будет весело, Бастерхази. Роне кинул на него недоверчивый взгляд. — Весело?.. — А разве нет? Вот надоест тебе торчать в Валанте полпредом Конвента, заманю тебя в Магбезопасность. Свежий воздух, путешествия, интересные знакомства. Дармовые ингредиенты для зелий. Редкие! — Дармовые — это сами напрыгивают, что ли? — Ага. Отличная физическая форма гарантирована, — подмигнул Дайм, беззастенчиво разглядывая своего темного шера. Все же — до неприличия красив. Чувствуется порода. А эта его тьма, о боги… Кажется, что он сейчас шагнет в воздух, и за его спиной распахнутся черно-алые драконьи крылья… М-да, кто-то тут влюблен… Дайм вздрогнул, неожиданно ощутив посторонний запах — грозы, мокрых листьев, пепла и почему-то фейской пыльцы. Запах и прикосновение, словно тонкие нежные руки обняли его, и губ коснулись мягкие губы. Девичьи губы. Ласково. Без малейшей примеси боли. Если не считать мгновенно защемившее сердце. Бездумно потерев грудь, Дайм отвел взгляд от Роне и попытался вспомнить: что за девушка ему примерещилась? Почему от ее запаха так сладко, что хочется петь? Может быть — это Ристана, первая красавица Валанты? А когда обернулся к Роне… Боль, сожаление, вина, нежность, жажда — все это смешалось в одном-единственном взгляде темного шера, окатило Дайма терпко-горькой волной, заставило его шагнуть к Роне, обнять. — Все хорошо, мой темный шер, — шепнул Дайм, обволакивая Роне целительным светом. — Тебе больше не будет больно. — Я люблю тебя, мой свет. Я непозволительно редко говорил тебе об этом. — Я уже чувствую себя капризной принцессой, мой темный шер. Пора надуть губки и потребовать звездные фиалки и луну с неба. Кстати, о принцессах… — Дайм! — Я же лопну от любопытства, Роне. Ристана в самом деле так красива, как расписывают газеты? А Зефрида, правда, она прелестна, но ужасно занудна? Я как-то вел у их курса основы выживания, заменял одного старого придурка. Физподготовка у студентов — ужас кошмарный, а от вида обычного детеныша мантикоры одна дурында шлепнулась в обморок. И чем они только занимались на уроках! Теоретики шисовы. Тебе же не доводилось преподавать в Магадемии? Что ты так на меня смотришь? — У тебя отходняк, мой свет. Трещишь не хуже сороки. — А, бывает, — пожал плечами Дайм. — Думаешь, мне часто доводится поговорить с кем-то, от кого не надо прятать сто и одну страшную тайну МБ? Так что терпи. — Я наслаждаюсь, мой свет. — Вот и отлично. Пошли уже, я есть хочу! Дайм потянул Роне за руку, и тот засмеялся. — Ты сейчас похож на щенка, которого выпустили погулять, мой свет. И не скажешь, что целый полковник МБ, Имперский Палач и прочая, прочая. — Ненавижу это прозвище, — поморщился Дайм. — И газеты ненавижу. Сделали из меня какое-то чудовище! — Мерзавцы. Разве по тебе не видно, что ты, мой светлый шер, и мухи не обидишь? — Вот-вот, ни одной обиженной мухи на моем счету! Я — само миролюбие. Хочешь, я тебе покажу семейство ракшасов, которых я приручил в Сашмире? Милейшие твари, когда сытые. Вот вернемся в Метрополию, сходим в Императорский зверинец, познакомлю. — Ты приглашаешь меня на свидание? — Именно. Ну не студенток же мне приглашать! — Почему бы и не студенток? На твоем счету тысячи разбитых сердец. Юные шеры в очередь выстраиваются. — Никак ты дразнишься, Бастерхази. Причем совершенно зря. Студентки в полной безопасности. Я предпочитаю взрослых шеров. Темных. Одного конкретного взрослого темного шера. — Я польщен. — Ты польщен… Бастерхази, я понятия не имею, почему мы до сих пор не провели единение. Но думаю, что пятнадцати лет вместе достаточно, чтобы решиться. Темный шер, идущий рядом, споткнулся. На ровном месте. И недоверчиво переспросил: — Ты хочешь единение, мой свет? То есть пятнадцать лет назад… Проклятье. — За эти пятнадцать лет что-то принципиально изменилось?