— А то! Мы как вчера… «Слава тебе, Светлая Сестра! Не за мной…» Не понимаясь с колен, Стриж слушал, как сержант распускает хвост перед молочницей, как открываются двери домов и любопытные служанки присоединяются к утренним сплетням. Со слов сержанта выходило, что Шороха городская стража так и не поймала, но на охоту за нарушителями спокойствия бургомистр послал не только городскую стражу, но и портовую охрану, и курсантов Имперского Морского Корпуса. — Гильдия Ткачей! — шепот одной из служанок повис в замершем переулке на долгие секунды. Повеяло обывательским страхом: вот-вот захлопнутся окна и заскрипят замки. — А что ткачи? — встрепенулся стражник. — Мы вчерась четверых ихних уложили! Подумаешь, ткачи! В голосе его за бахвальством трепетал страх, а Стриж вспомнил: и правда, именно этот басок вчера требовал бросить оружие. Но вчерашняя храбрость испарилась. Стриж твердо знал, что сержант, столкнувшись с ним кос к носу, не узнает убийцу в упор. Служанки притихли, а через мгновение защебетали, восхищаясь доблестью и отвагой. Порыв сквозняка и еле слышный скрип двери заставил Стрижа обернуться — он хотел было вскочить, но тело подвело. Он упал навзничь, гулко ударившись затылком о медную раму зеркала. Зажмурился на миг, мысленно увидев летящую в горло шпагу… — Эй, мальчик? — послышался мелодичный голос: ни страха, ни злости, ни удивления, одно лишь сочувствие. Сквозь алый туман проступил силуэт. Рука сама потянулась к зеркалу: разбить, метнуть осколок. «Стой, придурок! — одернул он себя. — Она не опасна. Пока. Придушить всегда успеешь, без звона и грохота на всю округу». Стриж сморгнул остатки тумана, присмотрелся к склонившейся над ним женщине. Почудилось, что ее окружает золотистое мерцание, теплое, как парное молоко. Взгляд скользнул по нежным рукам — ни оружия, ни брачного браслета — маслинным глазам, полным волнения, породистому носу с горбинкой. Задержался на растрепанных локонах с медным отливом, ласкающих округлые плечи, и утонул в паутине лазурного кружева сорочки, потерялся в тенях под грудями и меж бедер. — Тихо, не бойся, — шепнула незнакомка. — И не шуми. Это ж тебя ищут? Стриж от неожиданности мог только кивнуть: язык присох к небу. Он не понимал, почему она не боится? Ведь знает, кто он есть. Но знал — точно знал! — что страже не сдаст. Она опустилась на колени, коснулась прохладной ладонью лба, заглянула в глаза. Взяла за руку. — Вставай. — Слегка потянула. — Скоро вернется служанка. Тебе надо спрятаться. Женщина кивнула на аккуратный ряд платьев вдоль стены. На тот угол, к которому вели кровавые следы. На миг Стриж усомнился, есть ли смысл прятаться, если при первом же взгляде на пол все видно. — Не бойся, я успею помыть, — помогая ему удержаться на ногах, успокоила незнакомка. Раздвинула сорочки, не обращая внимания на валяющиеся на полу обрывки грязного муслина. — И принесу поесть. Садись, давай перевяжу тебя. Прохладные руки касались пылающей кожи так нежно, что Стриж не мог ни о чем думать. Он позволил ей усадить себя в угол. Даже не вздрогнул, когда она отошла за ширму — мысль о спрятанном там арбалете отогнал, как навозную муху. — Ты весь горишь. — Ее рука скользнула по воспаленным глазам, убрала прилипшую ко лбу прядь. — На, пей. Она подала кувшин, но не отпустила, помогла удержать в руках. Ее забота была столь искренней и непосредственной, что Стриж плюнул на дурные мысли об унижении и опасности. Зачем его травить, если достаточно было кликнуть с улицы стражу? — Благослови тебя Светлая, — напившись, он наконец смог произнести нечто членораздельное. — Как тебя зовут? — Нинья. — Она улыбнулась и приложила палец к его губам. — Тихо. Займемся раной. Стриж послушно замолчал. Он позволил протереть мокрой тканью лицо и раненый бок, замотать оторванной от тонкой льняной простыни полосой. Немыслимо хотелось закрыть глаза и уснуть, но остатки страха не позволяли: он помнил и о страже за окном, и о мужчине, всхрапывающем за стенкой. Нинья шептала что-то успокоительное, снова протирала горящее лицо холодным и мокрым, а Стриж проваливался в жаркие объятия пыльной равнины. Ночь накануне новолуния. Найрисса Его разбудил громкий мужской смех. В звуке не было немедленной опасности, только похоть и довольство собой. Смеху вторил женский голос и звон вина о хрусталь: там, за стеной. В полной темноте лица коснулось что-то невесомое. Стриж дернулся, отмахнулся — и вспомнил. Не то бред, не то мираж посреди знойной пустыни лихорадки: фея с прохладными ладонями и кувшином воды. Вода! Где-то тут должна быть вода! Он нащупал кувшин и сверток. Глотнув воды, развернул тряпицу и, чуть не зарычав от ударившего в нос хлебного духа, впился зубами в лепешку. Внутри теста оказалась мелко рубленная курятина с луком и травами, вкусная, как глоток воздуха перед повешением. Несколько минут Стриж жадно ел, не думая ни о чем. И только слизнув последние крошки с ладони и чувствуя, как по телу разливается сытое тепло, снова прислушался. Разговоры за стеной сменились влажными шлепками, сопением, ахами и скрипом кровати. Стриж словно воочию увидел разметавшиеся медные пряди, задранный подол лазурного кружева и ноги с тонкими щиколотками, обнимающие голозадого сержанта. Жаркая злость поднялась изнутри, требуя — убить, отнять! «Бред и наваждение. Какого шиса? Девушка делает свою работу, а ты ревнуешь, как оперный тенор, — обругал себя Стриж. — Спокойно. Ты жив, цел и свободен. Тебя спрятали и накормили, какого рожна тебе еще?» Но, вопреки голосу рассудка, его неудержимо тянуло в соседнюю комнату. Он выбрался из убежища, подошел к окну. Крупные звезды на безлунном небе перемигивались: ну? Слабак, мальчишка. Спрятался в юбках. Но насмешки тонули во вздохах и ритмичном поскрипывании. Стриж скользнул к выбивающемуся из замочной скважины лучу света. Заглянул… Дыхание перехватило, словно тяжелая рука брата ударила под дых. В паху стало горячо и тесно. Тонкая, позолоченная свечами наездница запрокинула голову и сладко вздыхала, насаживаясь на любовника. Одной рукой она оглаживала вцепившиеся в бедро мужские пальцы, другой ласкала свой торчащий сосок. Груди ее подпрыгивали в такт скачке, распущенные волосы мотались гривой дикой кобылицы. Мужчина в задранной батистовой рубашке выгибался под всадницей, стонал, мышцы перекатывались под смуглой кожей. Несмотря на возбуждение и злость, Стриж отметил и старый шрам повыше колена, и прислоненную в изголовье шпагу — простую, но отменного качества — и аккуратно сложенный на стуле темный френч с капитанским двойным кантом. Сжав до боли дверной косяк, Стриж оторвался от замка, прислонился лбом к деревяшке и выругался. Про себя. Вскочил, сделал три шага к окну. Но властный мужской голос заставил обернуться в боевой стойке. — Возьми в рот, девочка! — Мм-м… слушаюсь, мой капитан, — мурлыкнула Нинья. Ярость окатила слепящим холодом: Хисс требует жертвы! Отдай божеству все, что держит, и получишь силу, получишь свободу! Темная воронка засасывала, мутила разум. Стриж сопротивлялся изо всех сил, цепляясь за каждую соломинку памяти: Шорох, Фаина, Ульрих, Клайво… Свобода? От чего? Зачем она, такая свобода? Зачем такая жизнь? «Ты мой, — напоминал бог, сжимая сердце холодными когтями. — Служи мне!» «Я твой слуга, а не раб! — спорил, обливаясь холодным потом, Стриж. — Я чту закон. Отдаю тебе кого должно. Я не нарушаю договора!» «Споришь? Самонадеянный мальчишка, — смеялся Темный. — Тебе ли решать, что должно? Я могу выбрать любого, но ты забавный. Все равно сам придешь и попросишь». Удар об пол привел Стрижа в чувство. Ушибленная голова, полный крови рот, распухший прикушенный язык — мелочи. Жив после спора с Хиссом? Нет, так не бывает. — Что там, Нинья? — послышался мужской голос из соседней комнаты. — А, не обращай внимания, Фиделе. Наверное, служанка уронила что-то, — ответил томный женский. — Иди сюда, мой завоеватель! — Погоди, Нинья, — не успокаивался мужчина. — Я посмотрю, мало ли. Ты же не хочешь, чтобы воры унесли твои шляпки. Стриж словно увидел, как капитан натягивает штаны, берет шпагу… Рывком отворивший дверь полуголый шер с обнаженным клинком в руке застал в гардеробной тишину и порядок. Но все равно, знаком велев Нинье не переступать порога, обошел комнату, отдернул сорочки в том углу, где недавно спал Стриж, заглянул за вторую дверь. — Фиделе, нет здесь никого, — надула губки Нинья, запахиваясь в кисею. — Почему ты так волнуешься? Что случилось, расскажи. — Хисс испытывает новых Ткачей, малышка. Разве не слышала? — Капитан еще раз окинул комнату настороженным взглядом и принюхался. — Вчера эти твари передрались на аллее Эдикта. Двое сбежали. Один, похоже, издох, второй цел. — О, ты там был, мой герой? — округлила глаза Нинья, протягивая к капитану руки. — Нет, там был сержант Ривадо, — обняв Нинью, шер не то вспоминал, не то размышлял вслух. — Пропал служака. Больше он не боец. Скручивающее внутренности напряжение отступало, сердцебиение успокаивалось. Слава Светлой, капитан его не увидел. Не пришлось снова убивать. — Следы привели к лавке старой Шельмы. И все, как в Бездну провалился. Но до храма им все равно не добраться. Стриж навострил уши, но капитан замолк. — О, я никогда не сомневалась, что ты поймаешь кого угодно, — сказала Нинья. — Но как? Ткачи, говорят, умеют проходить сквозь стены, как игла сквозь полотно. — Ты мне льстишь, маленькая, — усмехнулся капитан. — Жаль, маги не пожелали участвовать лично. Но хватит и рун. Хиссовы твари просто не смогут войти. — Ну и что? — спросила Нинья. — Как что? Не завершившие ритуал сдохнут, как крысы. Закон Равновесия не оставил тварям ни одной лазейки на свободу. Или служба Хиссу и подчинение закону, или — смерть. — Если они подчиняются закону, то зачем вы их ловите, Фиделе? Разве Хиссу не виднее, что делать со своими рабами? Капитан поморщился. — Хиссу, разумеется, виднее. Когда ему приходит охота посмотреть. Но пока он отвернулся, ткачей расплодилось слишком много. С войны прошло три сотни лет, сектанты сидят тихо на своих островах, так зачем в каждом городе Хиссова гильдия? Они давно уже превратились из слуг бога в обычных наемных убийц и воров. Так что если ткачей станет меньше — воздух в Найриссе однозначно посвежеет. — Как это все грустно, — вздохнула Нинья и потянула капитана обратно в спальню. — Но хватит о ворах, у тебя выходной, мой капитан! Иди ко мне. Стриж облегченно выдохнул. Зря — капитан вывернулся из объятий любовницы и метнулся к платьям. Стриж еле успел уклониться от клинка. Шпага скользнула по плотной повязке, Стриж зажал острие плечом, повернулся и выдернул оружие из рук капитана. Тот от неожиданности замер — лишь на миг. Но этого мига хватило Нинье, чтобы броситься к нему и… Незаметным глазу движением капитан отбросил ее прочь. Время застыло, засмеялось холодным голосом Ургаша. Стриж рванулся к падающему телу Ниньи, поймал у самого пола. Зазвенела отлетевшая шпага, в глазах капитана проступило понимание и боль. Сломанная кукла с удивленными глазами опустилась на пол, разметав лазурную кисею и медный шелк волос. Золотое мерцание жизни угасло. Всего лишь миг двое скорбели — один об утраченном, второй о неслучившемся. В следующий миг они сплелись в объятиях теснее любовных. И зря капитан Лопес надеялся, что сможет хоть что-то противопоставить раненому мастеру теней. Стриж пришпилил его к стене его же собственной шпагой легко, как будто капитан муниципальной стражи был месячным котенком. — Что за руны, где? — спросил Стриж. — Не знаю, — просипел капитан, выплевывая сгусток крови и ухмыляясь белым ртом. — Пойди сам проверь, крыса. — Знаешь. Говори. Стриж сжал ключицу капитана. Тот позеленел, на губах запузырилась кровь.