~ ~ ~ Муад'Диб дал нам особый род знания о пророческом прозрении, о поведении, сопровождающем такое прозрение, и его влиянии на события, которые пророк видит в данный момент. (Это касается событий, которые в определенной последовательности возникают перед взором пророка и интерпретируются им). Как уже было неоднократно указано в других местах, такое прозрение являет собой особого рода ловушку для самого пророка. Он может стать жертвой того, что знает, — такие неудачи вообще свойственны человеку. Опасность заключается в том, что тот, кто предсказывает реальное событие, может просмотреть поляризующий эффект вследствие излишней уверенности в своей правоте. Пророки склонны забывать, что ничто в поляризованной вселенной не может существовать без своей противоположности. «Видение предзнания» Харк аль-Ада Взметенный над горизонтом песок, словно туман, закрывал восходящее солнце. В тени дюн песок был холоден. Лето стоял за границей пальмиры и оглядывал Пустыню. Он вдыхал запах пыли и аромат колючих растений, слушал голоса работающих людей и прячущихся в песке животных. В этих местах фримены не строили оросительных каналов. У местных племен были участки, вручную засаженные некоторыми растениями, воду для полива которых женщины носили в кожаных бурдюках. Ветряные ловушки были примитивны и легко выходили из строя при песчаных бурях, но зато их было легко восстанавливать. Трудности, тяжелый промысел Пряности и дух приключений определяли стиль жизни здешних обитателей. Эти фримены еще верили, что небо — это порождение текущей воды, но они ценили древнее понятие свободы, которое разделял с ними и Лето. Свобода — очень одинокое состояние, подумал Лето. Лето поправил складки белой одежды, скрывавшей его живой защитный костюм. Он постоянно чувствовал, что оболочка из песчаных форелей изменила его природу и, как всегда бывает в подобных случаях, испытывал ощущение утраты. Он не был больше в полном смысле слова человеком. В его крови появились необычные вещества. Реснички песчаной форели проникли во все органы, приспособились к новым условиям, изменили свою природу. Но не только: песчаная форель и сама изменяла природу Лето, приспосабливая ее для своих нужд. Лето, зная все это, чувствовал, как он рвет старые нити своей потерянной человеческой сути. Жизнь его попала в капкан мучений, вызванных разрушением древней цельности. Он знал муки этой ловушки, когда человек поддается своим эмоциям. Он очень хорошо это знал. Пусть будущее приходит само собой, думал он. Единственным правилом, руководящим созиданием, является само созидание. Было очень трудно оторвать взгляд от песков, от вечной и величественной пустоты этих просторов, от дюн. Здесь, на краю Пустыни, лежали несколько камней, но они уводили воображение навстречу ветрам, пыли, редким одиноким растениям и животным, дюнам, переходящим в дюны, и Пустыням, переходящим в Пустыни. Сзади раздались звуки флейты, игравшей утреннюю молитву о влаге. Эту молитву видоизменили и теперь это была серенада новому Шаи-Хулуду. Песня навевала чувство вечного одиночества. Сейчас я могу взять и уйти в Пустыню, подумал он. Тогда для него все изменится. Любое направление так же хорошо, как и другое. Лето уже научился жить свободно от одержимости. Он очистил фрименскую мистику до страшной ясности и откровенности: все, что он брал, было необходимо, но брал он только необходимое. Единственной его одеждой была белая накидка, в складках которой он прятал кольцо Атрейдесов, и кожа, которая не была его природной кожей. Как легко было бы уйти отсюда. Внимание Лето привлекло какое-то движение в небе. Он узнал зазубренные крылья грифа. Вид этой птицы наполнил его грудь печалью. Так же, как дикие фримены, грифы жили на этой земле потому, что родились здесь. Они не знали другой земли, лучшей, чем эта. Пустыня сделала их такими, каковы они есть. За время правления Муад'Диба и Алие выросло совсем иное поколение фрименов. И в этом была одна из причин того, что Лето не мог позволить себе удалиться в Пустыню, как это сделал некогда его отец. Лето вспомнил сказанные когда-то слова Айдахо: «Ох, уж эти фримены! Они величественно живые. Я никогда не видел жадного фримена». Теперь на планете таких фрименов было великое множество. Лето затопила волна грусти. Он взялся изменить все это, но ужасной ценой. Идти этим курсом становилось все труднее по мере приближения к водовороту. Крализек, Тайфунная Битва, лежал впереди… Но Крализек или нечто худшее могло быть только следствием какого-то неверного шага. Сзади раздались голоса, и звонкий детский голос воскликнул: — Вот он! Лето обернулся. Из пальмиры по направлению к нему шел Проповедник, ведомый ребенком. Почему я до сих пор даже в мыслях называю его Проповедником? — удивился Лето. Ответ лежал на самой поверхности сознания. Потому что он больше не Муад'Диб и не Пауль Атрейдес. Пустыня сделала его тем, кем он стал. Пустыня и шакалы Якуруту, кормившие его Пряностью и постоянно предававшие. Проповедник состарился до срока не вопреки Пряности, а благодаря ей. — Мне сказали, что ты хочешь меня видеть, — сказал Проповедник, когда маленький поводырь остановился. Лето посмотрел на ребенка пальмиры — человечка ростом с него самого, в глазах ребенка был благоговейный страх, смешанный с жадным любопытством. Темные глаза поблескивали над верхним краем маски защитного костюма. Лето махнул рукой. — Оставь нас. В движении плеч ребенка отразился неосознанный протест — это был маленький, но прирожденный фримен, но у этого народа очень развито чувство уважения к чужим тайнам. Мальчик ушел. — Ты знаешь, что Фарад'н здесь, на Арракисе? — спросил Лето. — Гурни прилетел прошлой ночью. Он рассказал мне об этом. Проповедник подумал: Как холодно взвешенны его слова. Он такой же, каким был я в старые дни. — Передо мной очень трудный выбор, — сказал Лето. — Я думал, что ты перебрал уже все возможные выборы. — Мы оба знаем о той ловушке, отец. Проповедник откашлялся. Напряжение в голосе Лето сказало ему, насколько близко они подошли к опасной черте. В любую минуту мог разразиться кризис. Теперь Лето нельзя полагаться на чистое видение, ему придется управлять своими видениями. — Тебе нужна моя помощь? — спросил Проповедник. — Да, я возвращаюсь в Арракин. Ты отправишься со мной — твоим поводырем стану я сам. — С какой целью ты идешь туда? — Сможешь ли ты еще раз проповедовать в Арракине? — Возможно. Есть вещи, которые я им еще не говорил. — Ты больше не вернешься в Пустыню, отец. — Если пойду с тобой? — Да. — Я сделаю то, что ты решишь. — Ты все обдумал? Если там Фарад'н, то с ним твоя мать. — В этом я не сомневаюсь. Проповедник еще раз откашлялся, выдав волнение, которого никогда не испытывал прежний Муад'Диб. Он слишком давно отвык от сурового режима самодисциплины, его сознание слишком часто впадало в безумие пряного транса во время пребывания в Якуруту. Кроме того, Проповедник считал, что с его стороны было бы неразумно возвращаться в Арракин. — Ты можешь отказаться и не идти в Арракин со мной, — сказал Лето. — Но там моя сестра и я должен быть там. Ты же можешь идти с Гурни. — И ты пойдешь в Арракин один? — Да, я должен увидеть Фарад'на. — Я пойду с тобой, — тяжело вздохнул Проповедник. Лето, почувствовав былое бешенство видения в поведении Проповедника, задумался: Играл ли он в игры с предзнанием? Нет. Он никогда не стал бы повторять этот путь. Он знает о ловушке частичного знания. Каждое слово Проповедника говорило о том, что он окончательно передал видения своему сыну, зная, что все предопределено в этой вселенной. Теперь старая полярность насмехалась над Проповедником. Он впадал из одного парадокса в другой. — Ну что ж, тогда мы отправимся через несколько минут, — сказал Лето. — Ты не хочешь поговорить с Гурни? — Разве он не пойдет с нами? — Я хочу, чтобы Гурни выжил. Все чувства Проповедника открылись царившему вокруг напряжению. Оно висело в воздухе, оно было в песке под ногами, оно витало над его сыном, который никогда не был ребенком. Дикий крик старых видений застрял в горле Проповедника. Будь проклята эта святость! Нельзя избежать чаши шершавого, как песок, страха. Он знал, что ждет их в Арракине. Они с Лето начнут игру со смертельными и ужасными силами, которые никогда не дадут им покоя. ~ ~ ~ Ребенок, отказывающийся беспрекословно повиноваться отцу, — это символ уникальной способности человека. «Я не должен быть таким, каким был мой отец. Я не должен следовать правилам моего отца и даже верить в то, во что верил он. Сила моего человеческого духа заключается в том, что я могу сам решать, во что мне верить, а во что — нет; кем быть и кем не быть». «Жизнеописание Лето Атрейдеса II» Харк аль-Ада