Пусть миф растет, но сомнения должны оставаться жить, думал он. Ни один человек не должен догадываться, что маска — это всего лишь кусок материи, а не иксианский шедевр; рука его не должна соскальзывать с костлявого плеча Ассана Тарика. Стоит только Проповеднику предстать перед людьми зрячим, несмотря на пустые глазницы, как отпадут все сомнения. Умрет даже та малая надежда, которую он пестовал. Каждый день он молился об изменениях, о каком-нибудь отличии, о которое можно было бы споткнуться, но даже на Салусе Секундус все было гладко, как на прибрежной гальке, все было заранее известно. Ничто не изменилось; ничто и не могло измениться… пока. Многие видели, как он шел мимо лавок и аркад, замечая при этом, как он время от времени поворачивает голову из стороны в сторону, явно рассматривая витрину или человека. Движения его не были похожи на движения слепого, и это поддерживало и усиливало миф. Алия следила за Проповедником сквозь прикрытую бойницу на стене храма. Женщина внимательно рассматривала покрытое шрамами лицо, ища в нем надежные признаки идентификации. Ей докладывали обо всех слухах. Каждый новый слух возбуждал страх. Алия подумала о том, что ее приказ тайно захватить Проповедника тоже вернулся к ней в виде слуха. Даже ее гвардия не умела держать язык за зубами. Она надеялась все же, что гвардейцы выполнят ее новый приказ и схватят слепца тайно, не в людном месте, где момент ареста увидит слишком много народа. На площади было жарко и пыльно. Юный поводырь прикрыл краем накидки нижнюю часть лица, оставив только глаза и узкую полоску лба. Эта завеса оттопыривалась влагоуловителем защитного костюма. Эта деталь сказала Алие, что путники пришли откуда-то из Пустыни. Интересно, где они там прячутся? Проповедник не закрывал лица от иссушающего воздуха. Он даже сбросил трубку влагоуловителя. Лицо старика было открыто солнечному свету и колебалось в волнах марева, поднимавшегося от раскаленных плит площади. На ступенях храма стояла группа из девяти паломников, которые обменивались на прощание вежливыми поклонами. В тени по краям площади находились еще человек пятьдесят, большей частью тоже паломники, которые предавались наказаниям, наложенным на них священниками. Среди зевак преобладали посыльные и купцы, которые не продали достаточно товара, чтобы закрыть лавки на эту самую жаркую часть дня. * * * Наблюдая всю эту сцену из открытой амбразуры, Алия чувствовала текучую жару и разрывалась между мыслями и безотчетными чувствами. Точно в таком же состоянии часто пребывал и ее брат. Искушение посоветоваться с кем-нибудь из внутренних образов было так сильно, что отдавалось в голове зловещим гулом. Барон был здесь — как всегда, готовый к услугам, но тоже, как всегда, играющий на ее страхе, когда рациональное суждение пасовало, и в голове смешивались прошлое, настоящее и будущее. Что если это действительно Пауль? — спрашивала она себя. «Глупости!» — ответил внутренний голос. Однако в подлинности донесений о сути слов Проповедника сомневаться не приходилось. Ересь! Было страшно подумать, что Пауль сам разрушает строение, зиждущееся на его имени. А почему бы и нет? Она вспомнила, что говорила на Совете этим утром, когда злобно обрушилась на Ирулан, которая настаивала на принятии даров от Дома Коррино. — Все дары близнецам буду тщательно осмотрены и проверены, как всегда, — протестовала Ирулан. — И что будет, если мы найдем их безвредными? — воскликнула Алия. Почему-то больше всего пугало именно это: что в дарах не будет никакой скрытой угрозы. В конце концов дары были приняты, и они перешли к следующему вопросу: следует ли ввести госпожу Джессику в состав Совета? Алия умудрилась добиться отсрочки голосования. Сейчас она думала обо всем этом, глядя на площадь. То, что случилось с ее регентством, напоминало изнанку той трансформации, которая произошла с планетой по их милости. Некогда Дюна была символом могущества безграничной Пустыни. Сила Пустыни уменьшилась чисто физически, но миф о ее могуществе продолжал разрастаться. Остался только океан-Пустыня, огромная Мать Пустыня, окаймленная колючим кустарником, который фримены все еще называли Королевой Ночи. За кустарником начинались покрытые зеленью холмы, полого спускавшиеся к пескам. Все эти холмы были рукотворными произведениями человеческого гения. Каждый холм был обсажен растениями, которые сажали люди, работавшие на этих посадках с трудолюбием муравьев. Зелень этих холмов придавала небывалую силу всякому, кто поднимался на них, как это сделала Алия, согласно традиции страны, сплошь покрытой некогда серовато-коричневым песком. В ее сознании, как и в сознании большинства фрименов, океан-Пустыня все еще держал Дюну мертвой хваткой, которая никогда не ослабнет. Стоило только закрыть глаза, как перед внутренним взором возникал величественный пейзаж Пустыни. Но стоило только их открыть, как становились видны зеленеющие холмы, болота, вытянувшие свои псевдоподии по направлению к пескам — но Пустыня оставалась Пустыней — могучей и грозной. Алия тряхнула головой и снова посмотрела на Проповедника. Он взошел на первую, обширную, словно терраса, ступень храма, остановился и повернулся лицом к опустевшей площади. Алия нажала кнопку на подоконнике, включив прибор, усиливающий голоса, доносящиеся снизу. Ей вдруг стало жалко себя за то, что она пребывает здесь в полном одиночестве. Кому может она доверять? Она думала, что можно положиться на Стилгара, но он заразился идеями этого слепца. — Вы знаете, как он считает? — спросил ее однажды Стилгар. — Я слышал, как он считает монеты, расплачиваясь с поводырем. Это было очень странно для моего фрименского уха и это просто ужасно. Он считает: шук, ишкай, кимса, чуаску, пича, сукта и так далее. Последний раз я слышал такой счет в Пустыне в давние времена. Из этого Алия заключила, что Стилгара нельзя посылать сделать то, что должно быть сделано. Надо быть особенно осмотрительной с охранной гвардией, где малейший намек регентши истолковывается как жесткий приказ. Что он там делает, этот Проповедник? Рынок, расположенный под защитными балконами и аркадами, все еще являл миру свое безвкусное аляповатое лицо: товары остались на прилавках под присмотром нескольких мальчишек. Некоторые продавцы, вместо того чтобы спать, продолжали вытряхивать деньги за свои приправленные зельем бисквиты у жителей деревень и бренчащих мелочью паломников. Алия внимательно рассматривала спину Проповедника. Кажется, он приготовился говорить, но что-то сдерживало его голос. Зачем я стою здесь и смотрю на эту древнюю развалину? спросила она себя. Этот обломок человека не может быть «сосудом величия», каким был некогда мой брат. Ее охватила подавленность, граничащая с гневом. Как можно узнать что-нибудь о Проповеднике, узнать что-то определенное, не узнавая при этом ничего? Она загнала сама себя в ловушку. Она не осмеливается выказать ничего, кроме легкого любопытства по отношению к этому еретику. Ирулан хорошо это почувствовала. Она потеряла всю свою Бене-Гессеритскую невозмутимость и кричала на Совете, как базарная торговка: «Мы утратили способность хорошо думать о самих себе!» Даже Стилгар был шокирован. В чувство всех вернул Джавид: — У нас нет времени на всю эту чушь. Джавид был прав. Какая в конце концов, разница, как они думают о самих себе? Все, что их на самом деле заботило, — это как сохранить имперскую власть. Но Ирулан, даже придя в себя, не могла остановиться, и продолжала говорить ужасные вещи. — Я говорю вам, что мы потеряли нечто жизненно важное. Когда же мы потеряли это, то стали не способны принимать правильные, хорошие решения. Мы набрасываемся на первые попавшиеся решения, как на врага, либо занимаем выжидательную позицию и без конца ждем, чтобы нами руководили решения, принятые другими. Неужели мы забыли, что были первыми, кто пустил этот поток? И превыше всего вопрос о том, принимать или не принимать дары Дома Коррино. Придется устранить Ирулан, решила Алия. Но между тем чего ждет старик у подножия храма? Он называет себя Проповедником, так почему он не проповедует? Ирулан неправильно судит о нашем способе принятия решений, — сказала себе Алия. — Я все еще могу принимать верные решения! Человек, который имеет возможность манипулировать жизнью и смертью, обязан принимать решения, иначе его неизбежно будет раскачивать, как маятник. Пауль всегда говорил, что самая опасная и неестественная вещь на свете — это застой. Единственное, что должно быть постоянным и перманентным — это течение. Изменение, вот то главное, что имеет значение. Я покажу им изменения! — подумала Алия. Проповедник вскинул руки для благословения. Немногие люди, остававшиеся на площади, подтянулись поближе к старику, и Алия мысленно отметила неторопливость этого движения. Да, по стране ходили слухи, что Проповедник возбудил неприязнь Алие. Она приникла ухом к иксианскому громкоговорителю, вмонтированному в потайное отверстие. Из динамика донесся ропот людей, свист ветра и скрип подошв о песок. — Я принес вам четыре вести, — провозгласил Проповедник. Слова Проповедника раздались из динамика, словно трубный глас, и Алия уменьшила громкость. — Каждая весть предназначена для определенного человека, — продолжал Проповедник. — Первая весть — для Алие, сюзерена этого места. При этих словах старик, не оборачиваясь, ткнул пальцем в направлении окна, у которого стояла Алия. — Я принес ей предупреждение: ты, кто владеет тайной бессмертия чресл, продала свое будущее за пустой кошель! Как он смеет? — подумала Алия, но слова старика поразили ее смертельным холодом. — Мое второе послание, — продолжал вещать Проповедник, — предназначено Стилгару, наибу фрименов, который полагает, что может превратить силу племен в силу Империи. Мое предупреждение тебе, Стилгар: самое опасное из всех творений — это застывший этический кодекс. Он обрушится на тебя самого и отправит тебя в изгнание! Он заходит слишком далеко! — подумала Алия. — Надо послать стражу и арестовать его, невзирая на последствия. Однако руки ее остались неподвижными. Проповедник обратил лицо к храму, взошел на вторую ступень, снова обернулся к площади, по-прежнему держась за плечо поводыря. Опять в динамике раздался его голос. — Моя третья весть предназначена для принцессы Ирулан. Принцесса! Унижение, это такая вещь, которая не забывается никогда. Я предупреждаю тебя — беги! Что он говорит? — спросила себя Алия. — Мы действительно унижали Ирулан, но… Почему он предупреждает ее и призывает к бегству? Ведь я приняла решение только сейчас. Страх охватил Алию. Откуда Проповедник знает об этом? — Моя четвертая весть — для Дункана Айдахо, — крикнул Проповедник. — Дункан! Тебя учили, что за верность платят верностью. О, Дункан, не верь истории, потому что история движется не верностью, но деньгами. Дункан! Возьми свои рога и делай то, что ты умеешь делать лучше всего. Правой рукой Алия ущипнула себя за спину. Рога! Она хотела было нажать кнопку вызова стражи, но рука отказывалась повиноваться. — А теперь я буду говорить с вами, — промолвил старик. — Это слово Пустыни. Я направляю свою проповедь к священникам Культа Муад'Диба, кои практикуют экуменизм меча. О, вы, верующие в явленность предназначения! Ведомо ли вам, что явленная судьба имеет демоническую сторону. Вы кричите, что приходите в состояние экзальтации просто для того, чтобы жить, как порождения Муад'Диба, а я говорю вам, что вы покинули Муад'Диба. Святость заменила любовь в вашей религии! Вы накликаете на себя месть Пустыни! Проповедник, словно для молитвы, склонил голову. В этот миг Алию потрясло озарение. Господи! Этот голос! За много лет он стал надтреснутым и глуховатым, но это было то, что осталось от голоса Пауля в знойных песках Пустыни. Проповедник поднял голову. Голос его снова загремел над площадью, которая снова стала заполняться людьми, привлеченными этим странным пришельцем из прошлого. — И сказано в писании, — вещал Проповедник. — Те, кто молился о росе в Пустыне, принесут потоп! И не избегнут они участи своей силой разума своего! Разум возникает из гордыни, которую человек может не распознать в тот миг, когда совершает зло, — старик понизил голос. — Было сказано, что Муад'Диб умер от предзнания, что знание будущего убило его, и он перешел из реальной вселенной в Алам аль-Митхаль. Скажу вам, что это майянская иллюзия. В таких мыслях не существует независимой реальности. Эти мысли не могут покинуть ваших голов и творить действительность. О себе сам Муад'Диб говорил, что не обладал магией Рихани, с помощью которой можно зашифровать Вселенную. Не сомневайтесь в его словах. Проповедник снова поднял руки, и голос его зазвучал громоподобными раскатами. — Я предостерегаю священников Муад'Диба! Огонь снизойдет на скалу и сожжет вас! Те, кто слишком хорошо усвоил уроки самообмана, сам первый погибнет от этого обмана. Кровь брата нельзя смыть простым омовением! Старик опустил руки, отыскал плечо поводыря и покинул площадь прежде, чем Алия успела прийти в себя — ее охватила дрожь и оцепенение. Такая дерзкая ересь! Это наверняка Пауль. Надо предупредить стражу. Против этого Проповедника нельзя выступать в открытую. То, что произошло на площади, еще больше укрепило ее в этом мнении. Несмотря на явную ересь, никто даже не попытался задержать старика. Даже храмовая стража не бросилась за ним в погоню. Даже паломники остались безучастны. Этот слепец обладает харизмой! Каждый, кто слышит его, чувствует его силу, отражение в нем божественного таланта. Несмотря на сильную жару, Алию начал колотить озноб. Она чисто физически почувствовала, как слабо держит она в своих руках Империю. Она ухватилась за край подоконника, словно желая почерпнуть из него силу, чтобы укрепить свою хрупкую власть. Равновесие между Советом Земель, Высшим Судом и Фрименской армией составляли ядро власти, в то время как Космическая Гильдия и Бене Гессерит предпочитали оставаться в тени. Запрещенная законом утечка передовой технологической информации на краях проникновения людей, подтачивала центральную власть. Продукция, которую выпускали предприятия Иксиана и Тлейлаксу, не могли сдерживать это давление с периферии. Кроме того, на горизонте постоянно маячил Фарад'н из Дома Коррино, наследник титулов и притязаний Шаддама Четвертого. Без фрименов, без гериатрического снадобья и монополии на него Атрейдесов ее хватка наверняка ослабнет. Власть распадется. Алия уже сейчас чувствует, как она ускользает из рук. Люди следуют за Проповедником. Просто заткнуть ему рот — опасно. Это практически также опасно, как позволить ему и дальше произносить те еретические речи, которые он произносил сегодня на площади перед храмом. Алия ясно видела зловещие предзнаменования собственного поражения и те проблемы, которые встали на повестку дня. Бене Гессерит кодифицировал эту проблему: