Яно подложил камни под колеса, чтоб телега не подалась назад, потом выхватил из копны клок сена, стал его перебирать, разглядывать с удовольствием, понюхал даже. Лохматые листочки, растрепанные звездочки расцветших трав желтели в сене. — Понюхай! — сказал Яно, поднося к лицу Ергуша свою ладонь. — Лучшее сено, корм что надо! Сено пахло дурманно. Яно разнуздал лошадей, бросил им пахучего сена. Оно понравилось лошадям, — фыркая, они подбирали его большими клочьями. От леса, с лугов слетались комары и оводы, садились на лошадей, облепляли им животы, жадно сосали кровь. Лезли в уши, в глаза и животным и людям. Ергуш отломил ветку бука, принялся охлестывать лошадей по ногам, по брюху — убивать кровопийц. По колеям, проложенным телегой Яно, подъехал Ондрей, за ним Йожо со старым Томашем. Распрягли лошадей, разложили маленькие костерки — немного хвороста и много зеленых листьев. Желто-белый дым пополз под брюхо лошадям, отгоняя назойливых летунов. — Подкладывай в огонь, Ергушко! — крикнул Ондрей. Ергуш тоже развел костерок возле Яновых лошадей, потом стал носить из лесу хворост и листья, подкладывать там, где уже догорало. Это было нужное, серьезное дело. Оно ему пришлось по душе. Приходилось проворно поворачиваться — спасать животных от мучений. Он был доволен, весел и радостен. Три брата и Томаш накладывали сено на телеги попарно: один подбрасывал сено на вилах, другой, стоя в телеге, уминал, укладывал его. Вот наложили все три воза, придавили сено длинными жердями и присели отдохнуть, перед тем как ехать в деревню. — Знаешь что, милый, — взял Яно Ергуша за плечо, — ты нас тут подождешь. На что тебе ходить взад-вперед, дорога далека и нелегка. Ты пока напаси валежника, листьев для костров да посторожи тут — как бы скотина сено не растаскала. Обед мы тебе принесем. Как положено мужчине! — И губы Яно под длинным носом улыбнулись. Ергуш согласился. Пусть себе едут, он подождет тут. Все приготовит, что надо. Приятно слушаться таких славных людей, как Яно. Под горой, в той стороне, где была Студеная яма, забрякали колокольцы. Оттуда бежали коровы — хвосты подняты, скачут как угорелые. За ними пастух с длинным кнутом. Старается заворотить коров, кричит на них. — С утра вот так бесятся, — пожаловался он братьям Будачам. — Прямо не знаю, что с ними делать. Пастух был отец Палё, дядя Стеранка. Ергуш втайне порадовался: значит, и Палё недалеко… — Мухи их одолевают, — сказал Яно. Братья закрепили цепями задние колеса телег, запрягли лошадей и поехали. Возы скрипели, качались, неподвижные колеса прочерчивали длинные полосы во мху. Ергуш остался один. ВРАГ Возле каждой копны Ергуш навалил сухого валежника и сырых листьев. Придут лошади — останется только поджечь. Закончив работу, Ергуш повалился на траву отдыхать. Из-за копны выглянул Хвостик, медленно подошел. Остановился перед Ергушем, посмотрел с опаской: не сердится? Не прогонит? Может, позволит остаться тут, а уж он, Хвостик, будет вести себя тихо, пристойно. Хвостик щелкал зубами, ловил кусачих мух. — Ну иди, иди сюда, милый! — позвал Ергуш. Он обрадовался — с Хвостиком веселее будет. Песик подбежал, побил Ергуша хвостом, сел рядом. Из леса вышел парень. Шел он тяжело, шатался. Нес на плече длинное буковое бревно. Хвостик поднял мордочку, принюхался, тихонько поворчал, но не двинулся с места. Сказал только: «Идет кто-то неуклюжий». А Ергуш узнал парня: кузнец Мартин — враг. Это он в праздник Тела господня ударил Ергуша кулаком по носу — в Гаморе, у кузницы. Ни с того ни с сего. За то, что мастер его побил. Проснулись в Ергуше горечь и злоба. Он вскочил, заступил дорогу кузнецу, прямо посмотрел на него. — Узнаешь? — недобрым тоном спросил он парня. Кузнец глянул на него из-под полей своей шляпы, ничего не сказал и прошел мимо. — Постой! — сказал Ергуш, ухватившись за бревно. — Ты так легко не отделаешься! Кузнец остановился, положил бревно на землю, повернулся к Ергушу: — Не приставай к добрым людям! Ергуш приблизился к нему: — Что я тебе сделал, когда ты меня ударил? В городе-то ты смел, а в лесу трусишь! — Отстань! — сказал кузнец. — Я не хотел тебя так сильно… Ергуш схватил его за куртку. Парень не сопротивлялся. Он был больше и сильнее, у Ергуша и сил не было сдвинуть его с места. — Трус ты, а то бы мы с тобой подрались, — сказал Ергуш. — Но не могу я драться, когда ты стоишь дубина дубиной. На Хвостика никто не обращал внимания, и никто не заметил, как этот хитрый пес фыркает, обходит парня сзади, как он изготовился к нападению. Едва Ергуш произнес слово «дубина», Хвостик зарычал и прыгнул, цапнул кузнеца за куртку. Цапнул и отскочил. Шерсть у него взъерошилась, как на щетке, он стал бегать кругами, ругая кузнеца грубым голосом. Парень испугался, даже ноги задрожали. Со страхом посмотрел он на собаку, а на Ергуша — просительно и жалобно. — Ты не вмешивайся! — прикрикнул Ергуш на Хвостика. Пес понял, что не годится двоим нападать на одного, отошел к копне, лег, тихонько поругивая врага. — Не бей меня, — печально проговорил кузнец, сдвигая шляпу на самые брови. — Мастер бьет меня и держит впроголодь. Может, и ты когда-нибудь кузнецом будешь… У Ергуша сжалось горло. Он отступил, потупился. Кузнец стал поднимать свою ношу, и Ергуш, сам не зная, как это вышло, помог ему взвалить ее на плечо. Кузнец пошел, что-то жалобно бормоча себе под нос. Ергуш смотрел ему вслед с тяжелым, грустным чувством. Вот он шагает, пошатываясь, скрывается под горой. Скрылся по пояс, по плечи, а вот уж и головы не видно… Из-за горы показались козьи рожки. И головы выглянули, белые, бородатые. Козы смотрели на Ергуша, а больше на Хвостика, смотрели застывшим, неподвижным взглядом. Подходил Палё Стеранка. ПЛОХО БЫТЬ СИРОТОЙ… Палё Стеранка подарил Ергушу пращу. Учил его метать камни. — Раскрути над головой, дерни посильнее, а один конец отпусти… Ергуш быстро научился. Камни так и летели, со свистом проносясь в воздухе, тревожили овец и коз. — Дома буду метать, на Гати, — сказал Ергуш. — Там камни круглые, как яйца. Он сложил пращу, сунул в карман. — А мне ночью снилось, будто я летаю над долиной, — рассказал Палё. — Руки раскинешь — и летишь… Высоко-высоко над деревьями летишь, куда хочешь. Будто плаваешь в воздухе. Нянё говорят, тогда человек силой наливается. Ергуш сказал: — А я недавно дикую кошку поймал. Настоящую. Жрать не хочет, так и норовит за руку укусить, злая. Надо наловить для нее мышей. Палё посмотрел на него, подумал и говорит: — Пойдем ловить мышей! — Он уже сам загорелся. — Красных мышей, полевок, или лесных, каких хочешь. Он повел Ергуша в кусты. Стали искать. В самой гуще, на веточке кизилового куста, висело гнездо, круглое, как мяч, слепленное из травинок и сухих листьев. — Красная мышь, — сказал Палё. Разворошили гнездо — оказалось пустое. А в кусте что-то шуршало, потрескивало… Мальчики притаились, ждали. Красная мышь, с большими ушками и длинным хвостиком, карабкалась по ветке. Возвращалась к гнезду, а его-то уже и не было. Палё бросился, хотел накрыть ее шляпой — мышь скользнула наземь, юркнула под валежник. — Ушла, — сказал Палё. — Этих трудно поймать. Пойдем лучше посмотрим лесных. Вернулись на луг. Овцы и козы спокойно паслись на новом пастбище, на скошенном лугу, на межах, заросших кустами. Их не нужно было заворачивать, Палё следил только, чтоб они не трогали копен сена. Мальчики пошли к тому месту, где у опушки леса валялась куча камней. Эти камни снесли в одно место сгребальщицы, когда весной чистили луг. Палё осмотрел эти камни и сказал: — А здесь, верно, настоящие лесные мыши, с белым брюшком и длинным хвостиком. Надо разбросать камни. Взялись перебрасывать камни ближе к лесу. Стала расти новая куча. Работа кропотливая, зато веселая: камней все меньше, открывается земля, гладкая, сухая, с мышиными стежками. Отваливаешь плоский камень, вдавившийся в землю, медленно, осторожно: нет ли под ним мышки? Гляди в оба! Нет, нету. Давай следующий… Мальчики работают молча, усердно. Хвостик стоит рядом, смотрит, смотрит…