— Мы в заброшенной угольной шахте, — сказал Паук. — Пару лет назад я видел ее фотографию в каком-то журнале. Если только не существует безглазых зябликов, которые эволюционировали, чтобы пользоваться темнотой и питаться углем, нам, пожалуй, ничего не грозит. — Шутишь, да? Насчет безглазых зябликов? — Более-менее. Толстый Чарли вздохнул, и этот вздох эхом прокатился по подземной пещере. — Знаешь, — сказал он, — если бы ты просто исчез из моей жизни, если бы ты уехал из моего дома, когда я тебя попросил, мы не попали бы в такой переплет. — Помощи от тебя ни на грош. — А я и не собирался тебе помогать. Один бог знает, как я буду объясняться с Рози. Паук кашлянул. — Думаю, об этом тебе волноваться нечего. — Потому что?.. — Она с нами порвала. Повисло долгое молчание. Потом Толстый Чарли сказал: — Конечно, порвала. — Я тут немного напортил. — Пауку явно было не по себе. — А что, если я ей все объясню? То есть скажу, что я это не ты, что ты выдавал себя за меня… — Уже сказал. Вот тут она и решила, что никого из нас больше не хочет видеть. — И меня тоже? — Боюсь, и тебя тоже. Тишина. — Послушай, — произнес из темноты голос Паука. — На самом деле я вовсе не собирался… Ну, когда я появился у тебя на пороге, я хотел лишь поздороваться. А не… э-э-э… Я действительно все испоганил, да? — Ты пытаешься извиниться? Тишина, потом: — Да. Наверное. Снова тишина. — Хорошо, извини, что я попросил Женщину-Птицу от тебя избавиться. Не видя Паука, произнести это почему-то было легче. — Ага. Спасибо. Хотелось бы только знать, как от нее самой теперь избавиться. — Перо! — воскликнул вдруг Толстый Чарли. — О чем это ты? — Ты спрашивал, дала ли она мне что-нибудь, чтобы скрепить сделку. Дала. Она дала мне перо. — Где оно? Толстый Чарли постарался вспомнить. — Точно не знаю. Оно было у меня, когда я очнулся в гостиной миссис Дунвидди. А в самолете уже нет. Наверное, оно все еще у миссис Дунвидди. Молчание, ставшее ответом на эти слова, было долгим и мрачным. Толстый Чарли даже забеспокоился, что Паук сбежал и бросил его в темноте под миром. Наконец он не выдержал: — Ты еще здесь? — Здесь. — Рад слышать. Если бы ты меня тут бросил, не знаю, как бы я выбрался. — Не искушай меня. Снова молчание. — В какой мы стране? — спросил Толстый Чарли. — В Польше, кажется. Я же говорил, что видел лишь фотографию. Только на ней были лампы. — Тебе нужно увидеть фотографию места, чтобы в него попасть? — Мне нужно знать, где оно. Просто поразительно, думал Толстый Чарли, как тихо в этой шахте. У нее совершенно особенная тишина. Он задумался о тех отрезках вечности, когда отсутствуют звуки. Интересно, отличается ли тишина могилы от, скажем, молчания космоса? — Я помню миссис Дунвидди, — сказал вдруг Паук. — Щуплая старушонка. Толстые линзы. Полагаю, нам придется поехать во Флориду и забрать у нее перо. А потом отдадим его Птице. Она отзовет своих кошмарных тварей. Толстый Чарли допил воду из бутылки, которую они прихватили с собой из кафе на маленькой площади, расположенной где-то в не-Италии. Закрутив на место крышку, он поставил пустую бутылку куда-то в темноту, спросив себя, можно ли считать, что он мусорит, если этого никто не видит? — Тогда возьми меня за руку и пойдем к миссис Дунвидди. Паук издал какой-то странный звук. В нем не было ни бравады, ни храбрости, напротив, он казался обеспокоенным и тревожным. Толстый Чарли вообразил себе, как Паук в темноте сдувается, словно лягушка-бык или старый воздушный шарик. За все время их недолгого знакомства Толстому Чарли очень хотелось посмотреть, как с Паука собьют спесь, как он хнычет, точно перепуганный шестилетний мальчишка. — Подожди-ка. Ты боишься миссис Дунвидди? — Я… я и близко не могу к ней подойти. — Если тебя это хоть сколько-нибудь утешит, ребенком я тоже ее боялся, а потом столкнулся с ней после похорон и увидел, что она совсем не страшная. Нисколечки не страшная. Она просто старушка. — Тут в памяти у него снова всплыли черные свечи и брошенные в миску травы. — Ну, может, чуток жутковатая. Но ты же взрослый. Сам увидишь, все будет в порядке. — Она заставила меня уйти, — сказал Паук. — А я не хотел. Но я разбил шар у нее в саду. Большой стеклянный шар, как гигантская елочная игрушка. — И я тоже. Как же она сердилась! — Знаю. — Голос из темноты звучал растерянно и встревоженно. — Это случилось одновременно. Так все началось. — Ладно. Послушай, это еще не конец света. Ты перенесешь меня во Флориду, а я поеду и заберу у миссис Дунвидди перо. Я ее не боюсь. А ты можешь держаться подальше. — Не могу. Я не могу появиться там же, где она. — И что ты хочешь этим сказать? Что на тебя наложен ордер, который запрещает тебе к ней приближаться? — Более-менее. Да… Я скучаю по Рози. И мне очень жаль. Ну… сам знаешь. Толстый Чарли подумал о Рози. Удивительно, и почему ему так трудно вспомнить ее лицо? Он подумал, каково это, не иметь тещей маму Рози, о двух силуэтах за шторой его спальни. — Не убивайся так. Нет, конечно, если хочешь, можешь убиваться, потому что вел ты себя как последний негодяй. Но, может, все к лучшему. Приблизительно в том месте, где у Толстого Чарли находилось сердце, что-то екнуло, но он знал, что говорит правду. В темноте правду говорить легче. — Ты хоть понимаешь, что все это бессмыслица? — спросил Паук. — Все? — Нет. Только одно. Я не понимаю, почему Птица решила вмешаться? Где тут логика? — Папа ее рассердил… — Папа всех рассердил. Но с ней что-то не так. Если бы она хотела нас убить, то давно бы попыталась. — Я отдал ей нашу кровь. — Ты уже говорил. Нет, происходит что-то еще, и я не знаю что. Молчание. Подумав, Паук сказал: — Возьми меня за руку. — Глаза нужно закрывать?