— Гуляет по парку, наверное. Что ей еще делать-то? Я отправилась искать Лизавету. Увидев садовника Степана, высокого подтянутого мужчину лет шестидесяти, поливающего газон, я подошла к нему. — Доброе утро! Вы Елизавету Константиновну сегодня видели? — поинтересовалась я. — Видел, — кивнул он. — Не подскажете, куда она пошла? — Туда, — садовник махнул рукой за коттедж. Пройдясь по гаревой дорожке, петляющей между липами, я обошла дом с левой стороны и увидела беседку, обвитую шиповником. Это было хорошее местечко, чтобы побыть в одиночестве, зарядиться позитивной энергией, вдыхая аромат цветущей дикой розы, слушая щебетанье птиц и любуясь рутарием, разбитым напротив входа в беседку. Увы, в ней Андреевой-старшей не оказалось. Ее не было ни на качающейся скамейке, с которой открывался обзор на пруд, ни в теплице, в которой росли овощи. Решив, что мы снова разминулись с Лизаветой, я вернулась к коттеджу. На крыльце мне встретилась домработница, полноватая темноволосая женщина лет пятидесяти пяти, и я поинтересовалась у нее, не видела ли она сегодня хозяйку. Та сделала какой-то неопределенный жест рукой и стала скатывать дорожку, постеленную на крыльце. — Отдам в химчистку, — сказала Клавдия, будто меня интересовало, зачем она это делает. — Простите, так вы видели Лизавету? — уточнила я. — Да здесь она где-то, — пробурчала прислуга, не поднимая на меня глаз. — Странно, мне все говорят, что ее видели, а я не могу никак с ней пересечься. — А она что, вам так шибко нужна? — удивилась домработница, хотя вчера Дмитрий, представляя меня ей, так и сказал, что я — телохранитель его мамы. «Хороша телохранительница, потеряла объект в первый же день», — мысленно ругая себя, я поднялась на второй этаж и постучалась в дверь Лизаветы. Она не ответила, и я распахнула ее — за последний час там не произошло никаких изменений. Достав из кармана смартфон, я набрала номер, который мне дал вчера Андреев. Звонок раздался в непосредственной близости от меня. Оказалось, что мобильник Лизаветы лежал недалеко от входа, на полке под зеркалом. Я не заметила его сразу лишь потому, что он был накрыт тем самым смешным ночным колпаком, в котором бабуля выглядывала ночью в коридор, провожая взглядом свое семейство. У меня возникла мысль, что старушенция решила поиздеваться надо мной, чтобы работа здесь не казалась мне отдыхом в пансионате. Мне стоило еще вчера догадаться, что реакция Лизаветы на мое появление в доме обманчива. Супругов Андреевых явно удивила ее покладистость. Наставление Дмитрия о том, чтобы я ни на шаг не отпускала его маму и не сводила с нее глаз, показалось мне лишь дежурной фразой, а зря. Похоже, он знал, что его матушка может начать играть со мной в прятки. «Что ж, раз, два, три, четыре, пять, Лиза, я иду тебя искать», — мысленно проговорив про себя эту считалочку, я направилась вперед по коридору, заглядывая во все комнаты, пока не наткнулась на запертую. — Елизавета Константиновна! — достаточно громко произнесла я. — Я знаю, что вы здесь. Откройте, пожалуйста! Мне надо обсудить с вами кое-что важное. Для вас важное. Закончив говорить, я прильнула ухом к двери — ни единого звука. А вот с улицы через открытый угловой балкон стал доноситься какой-то шум. Я бросилась туда и услышала причитания Клавдии: — Да что же это такое? Да как же это так? Не уберегли… Маменька родная… Перегнувшись через парапет, я увидела домработницу и повариху. Обе были напуганы до смерти. — Что случилось? — крикнула я сверху. Женщины подняли головы. Клавдия вовсю заливалась слезами и была не в состоянии что-либо ответить. — Там, — Надежда указала мне рукой в глубину парка. — Клава нашла… Умирает… Недолго думая, я перелезла через парапет балкона, спрыгнула сначала на крышу круговой веранды, а затем на землю и помчалась туда, куда указала повариха. Уже издалека я заметила незнакомца, склонившегося над чьим-то телом. Подбежав ближе, я спросила: — Что происходит? Кто вы такой? — Я сторож, а ты кто такая? — строго осведомился мужчина лет пятидесяти. — Телохранитель. — Я склонилась над пожилым садовником, лежавшим на газоне. — Что это с ним? — Да, мне сменщик говорил про вас, — несуетливо произнес сторож. — А у Степана, похоже, инфаркт. Он ведь сердечник, все время валидол сосет. Я уже «Скорую» вызвал. Садовник еле дышал. Судя по опухшим губам, у него был сильный отек гортани. Я повернула его голову набок и заметила красные пятна, проступившие на шее. «Похоже на аллергическую реакцию», — пронеслось в моей голове, и я стала расстегивать сдавливающий его шею ворот. Расстегнув несколько пуговиц, я обнаружила под левой ключицей раздувшуюся красную шишку, из которой торчало осиное жало. — Так и есть, анафилактический шок, — сказала я, пытаясь подцепить ногтями жало. — Чего? — не понял сторож. — Аллергическая реакция на укус осы. В доме есть аптечка с лекарствами? — Я уже дал ему валидол. «Скорая» едет. — Какой валидол? Ему антигистаминный препарат нужен. Живо несите лекарства! — прикрикнула я на сторожа. — Я принесу, — сказала подошедшая Надя. — Приподнимите ему ноги! — скомандовала я, сторож медленно, но все же повиновался мне. Дыхание Степана стало поверхностным, а пульс нитевидным. В моей голове пронеслось: «Еще несколько минут, а то и секунд, и лекарства будут ему без надобности». Мне было известно, что люди по-разному реагируют на укусы перепончатокрылых. Для кого-то — это сущий пустяк, а для кого-то осиный яд — мощнейший аллерген, который приводит к параличу дыхательных путей. Смерть может наступить в течение пятнадцати минут. Когда я разговаривала со Степаном, а это было примерно полчаса назад, он был в добром здравии. Скорее всего, оса ужалила его уже после того, как мы пообщались. Раз реакция развилась так быстро, значит, организм садовника не в состоянии был бороться с ядом, «Скорая», которая ехала из города, могла не успеть его спасти. Из-за спазма гортани Степан практически не мог дышать самостоятельно, о чем свидетельствовали хрипы, вылетающие из его горла. По-хорошему Степану нужно было срочно вводить адреналин, но вряд ли он был в домашней аптечке Андреевых. Надя убежала за ней и пропала. Клавдия рыдала во весь голос, мешая мне соображать. Счет шел на секунды. — Может, ему искусственное дыхание сделать? — робко предложил сторож, с испугом глядя на садовника, лицо которого неестественно распухло от отека. — Бесполезно. Я вдруг вспомнила о болевой точке, которую следует нажимать, если других способов реанимировать человека больше нет, и надавила подушечкой безымянного пальца под его переносицей. Почему-то нажимать на нее надо именно этим пальцем. Я отпускала и снова давила на болевую точку, пока не почувствовала, что дыхание Степана стало восстанавливаться. Прибежала Надя и протянула мне пластиковый контейнер. — Ищите какой-нибудь антигистаминный препарат. — Я стала перечислять их. — Есть такой. — Повариха показала мне упаковку банального супрастина. — Воду принесли? — спросила я, хотя уже поняла, что в смятении Надежда забыла о воде. — Шланг! — крикнула я, и сторож поднял его с земли. Я высыпала в рот Степану раздробленную таблетку супрастина, а затем, сделав самый маленький напор, налила в свою ладошку немного воды и по капелькам стала вливать ее в рот больного. Отек стал спадать у нас на глазах. Дыхание полностью восстановилось, садовник, опираясь на мою руку, поднялся на ноги, склонил голову передо мной в знак благодарности, а затем обвел взглядом всю прислугу, которая смотрела на него, как на восставшего из пепла, и заговорил: — Надеюсь, вы согласитесь со мной, что мы просто обязаны сказать Жене правду? Женщины молчали. Сторож уточнил: — Какую правду? — Правду про Лизавету, — произнес Степан, сверля глазами Клавдию. — А что я? Мне сказали, я и молчала. — И я тоже. Мне эту работу терять не хочется, — проговорила Надя, избегая моего взгляда. — Послушайте, — продолжил садовник. — Со мной такое уже второй раз в жизни. Один раз в армии оса укусила, медсестричка меня спасла, а второй раз вот сейчас. Витек, я тебе из последних сил говорил: димедрол, а ты мне валидол стал в рот совать. — Да откуда ж я знал? — Так вот, я считаю своим долгом сказать Жене, которая спасла мне жизнь, что Лизаветы здесь нет. Пусть меня увольняют! — А где она? — поинтересовалась я. — Да чего уж там! — махнула рукой Клавдия. — Хозяйка нас всех еще с вечера предупредила, что рано утром уедет по делам в город и чтобы мы вам, Евгения, ничего об этом не говорили. — Даже больше, — продолжила Надя, — чтобы водили вас за нос, говоря, что она здесь. Только вы на нас зла не держите, Лизавета, она ведь наша хозяйка. Мы ее слушаться должны. — Понимаю. Раз уж все открылось, скажите мне, когда она уехала, куда и на чем? — Она еще с вечера Кирилла попросила за ней в восемь утра приехать. — А Кирилл — это кто? — не могла не поинтересоваться я. — Это бывший водитель Алены. Она его наняла, когда ее прав лишили. Он три года ее возил, а потом она снова получила права и хотела его рассчитать, как вдруг выяснилось, что он учитель английского и даже жил в Англии. — Ясно, кто-нибудь знает, какие планы у Лизаветы на сегодняшний день? — Да кто мы такие, чтобы она перед нами отчитывалась? — фыркнула Клавдия. — Ладно, скажите хотя бы, на какой машине она уехала? — Кирилл на своей собственной приехал, — садовник назвал мне ее марку и номер. Раздался вой сирены, возвестивший о приезде «неотложки». — Пойдем, Степан, это за тобой. — Сторож подхватил садовника под руку. — Скажи им, что все обошлось, — попытался освободиться тот. — Вам обязательно надо показаться медикам, — заметила я. — Мы его отведем! — сказала Клавдия и взяла Степана под левую руку, а Надежда подхватила его под правую.