— И последнее. — Он достал из сумки фотоаппарат. — Мой редактор попросил меня сфотографировать вас для газеты. Я посмотрела на часы. — При условии, что это не займет много времени. Мне еще нужно привязать воздушные шарики, переодеться и разлить шампанское, а гости появятся здесь через двадцать минут. — Позвольте мне помочь? Чтобы искупить свое опоздание. — Дэн заткнул карандаш за ухо. — Где бокалы? — О. В коробках за прилавком, а в маленькой кухне, вон там, в холодильнике, двенадцать бутылок шампанского. Спасибо, — добавила я, беспокоясь, сможет ли Дэн справиться с подобной задачей. Но он ловко наполнил высокие бокалы «Вдовой Клико» — шампанское тоже должно было быть винтажным, — пока я принимала душ и переодевалась в серое атласное коктейльное платье тридцатых годов и надевала серебристые босоножки от Феррагамо; затем я нанесла немного косметики и провела щеткой по волосам. Наконец я отвязала от спинки стула связку бледно-золотых воздушных шариков, наполненных гелием, прикрепила их — по два и по три — к фасаду магазина, и они закачались на ветру. Когда часы на церкви пробили шесть, я уже стояла в дверях с бокалом в руке, а Дэн меня фотографировал. Спустя минуту он опустил фотоаппарат и посмотрел на меня, явно озадаченный. — Простите, Фиби, а вы можете улыбнуться? Моя мама появилась как раз в тот момент, когда Дэн уходил. — Кто это был? — поинтересовалась она, направляясь прямо в примерочную. — Журналист по имени Дэн, — ответила я. — Он брал у меня интервью для местной газеты. Немного взбалмошный. — Выглядит довольно приятно, — заметила она, стоя перед зеркалом и изучая свою внешность. — Одет ужасно, но мне нравятся кудрявые волосы у мужчин. Это необычно. — Ее отражение в зеркале смотрело на меня встревоженно. — Я очень хочу, чтобы ты нашла кого-то для себя, Фиби, — мне страшно не нравится твое одиночество. В нем нет ничего хорошего, насколько я могу судить, — горько добавила она. — А я наслаждаюсь тем, что одна. И собираюсь оставаться в этом качестве еще долго — возможно, всегда. Мама открыла сумочку. — Похоже, у меня именно такая судьба, дорогая, но я не хочу, чтобы ты ее повторила. — Она достала новую дорогую помаду. Тюбик напоминал золотую пулю. — У тебя был тяжелый год, дорогая. — Да уж, — пробормотала я. — И я знаю, — она посмотрела на шляпу Эммы, — что ты… страдала. — Мама и не представляла себе, как это верно. — Но, — сказала она, выкручивая помаду, — я все-таки не понимаю… — я знала, что последует дальше, — почему ты рассталась с Гаем. Да, я видела его всего три раза, но считаю очаровательным, красивым и милым. — Так оно и есть, — согласилась я. — Он симпатичный. И почти идеальный. Мы с мамой встретились взглядами в зеркале. — И что же между вами произошло? — Ничего, — солгала я. — Просто мои чувства… изменились. Я говорила тебе об этом. — Да. Но ты так и не объяснила почему. — Мама провела помадой кричащего кораллового цвета по верхней губе. — Все это выглядело как-то неправильно, если ты не возражаешь, чтобы я так говорила. Конечно, ты была очень несчастна. — Она понизила голос: — И этот случай с Эммой… — Я закрыла глаза, пытаясь прогнать образы, которые будут преследовать меня всегда. — Это… было ужасно, — вздохнула она. — Не понимаю, как она могла сделать такое… Ее ожидало… столь многое. — Столь многое, — горьким эхом отозвалась я. Мама промокнула нижнюю губу салфеткой. — Но я не понимаю и того, что за этим последовало. Ты, конечно, горевала, но зачем прекращать счастливые отношения с хорошим человеком? Думаю, у тебя был своего рода нервный срыв. И это неудивительно… — Она сжала губы. — Вряд ли ты понимала, что делаешь. — Понимала, и очень хорошо, — спокойно возразила я. — Но знаешь, мама, я не хочу говорить о… — Как ты с ним познакомилась? — неожиданно спросила она. — Ты никогда мне этого не рассказывала. Я почувствовала, что кровь бросилась мне в лицо. — Через Эмму. — Правда? — посмотрела на меня мама. — Она, как всегда, оказалась очень мила. — И повернулась к зеркалу спиной. — Познакомила тебя с таким приятным мужчиной. — Да, — сказала я в замешательстве… * * * — Я встретила одного человека, — взволнованно сообщила Эмма по телефону год назад. — У меня просто кружится голова, Фиби. Он… удивительный. — У меня сжалось сердце — не потому, что Эмма всегда говорила, будто встретила кого-то «удивительного», просто эти мужчины обычно таковыми не являлись. Эмма приходила от них в восторг, затем, месяц спустя, начинала избегать, называя их «ужасными». — Мы познакомились на благотворительном мероприятии. Он управляет инвестиционным фондом, — пояснила она с очаровательной простотой, — и придерживается строгих правил. — Звучит интересно. Он, должно быть, умный мужчина. — Один из лучших выпускников Лондонской школы экономики. Но он мне этого не говорил, — быстро добавила она. — Я узнала о его успехах из «Гугла». У нас было несколько свиданий, дело продвигается, и я хочу, чтобы ты подтвердила мои впечатления. — Эмма, — вздохнула я, — тебе тридцать три года. Ты абсолютно самодостаточна. Делаешь головные уборы для знаменитых особ в Соединенном Королевстве. Зачем тебе мое одобрение? — Ну… — Я услышала, как она щелкает языком. — Давние привычки отмирают с трудом. Ведь я всегда спрашивала твое мнение о мужчинах, еще с подростковых времен. — Да, но мы вышли из этого возраста. Ты должна полагаться на собственные впечатления, Эм. — Я тебя поняла. Но все же хочу, чтобы ты встретилась с Гаем. На следующей неделе устрою небольшой ужин и посажу тебя рядом с ним, хорошо? — Хорошо, — вздохнула я. «Не хочу влезать в это дело», — думала я, помогая Эмме на кухне ее съемного дома в Мэрилбоуне вечером следующего четверга. Из гостиной доносились смех и разговоры. Эмма представляла себе «небольшой ужин» как сборище двенадцати человек и пять блюд в меню. Расставляя тарелки, я думала о мужчинах, в которых она была «безумно влюблена» за последние два года: Арни, фотограф из мира моды, который изменял ей с моделью; Финиан, садовый дизайнер, проводивший каждый уик-энд со своей шестилетней дочерью и ее мамой. Затем пришел черед Джулиана, биржевого брокера в очках, интересовавшегося философией, но ничем больше не примечательного. Последней привязанностью Эммы стал Питер, скрипач из Лондонской филармонии. Их отношения казались многообещающими — он был очень симпатичным, и Эмма могла говорить с ним о музыке, — но затем Питер отправился на трехмесячные гастроли со своим оркестром и вернулся помолвленным со второй флейтой. «Может, этот Гай окажется лучше», — думала я, пытаясь отыскать в шкафу салфетки. — Гай просто идеален, — заверила Эмма, открывая плиту, из которой дохнуло жаром и запахом запеченной баранины. — Фиби, он тот самый, единственный, — счастливо улыбнулась она. — Ты всегда так говоришь. — Я принялась складывать салфетки. — Ну, на этот раз так оно и есть. Я убью себя, если дело не выгорит, — весело добавила она. Я застыла как вкопанная. — Не будь глупышкой, Эм. Вы только что познакомились. — Верно, хотя я доверяю своим чувствам. Но он опаздывает, — простонала она, доставая из духовки мясо. Она поставила на стол большое блюдо, ее лицо стало озабоченным. — Ты думаешь, он появится? — Конечно, — сказала я. — Сейчас всего без четверти девять — он, наверное, просто задержался на работе. Эмма захлопнула дверцу плиты. — Тогда почему он не позвонил? — Может, застрял в метро… — На ее лице опять отразилось беспокойство. — Эм, да не волнуйся ты так… Она начала поливать мясо жиром. — Ничего не могу с собой поделать. Мне бы хотелось быть спокойной и собранной, как ты, но у меня никогда не было твоей уравновешенности. — Она выпрямилась. — Как я выгляжу? — Прекрасно! Она с облегчением улыбнулась. — Спасибо — хотя я тебе не очень-то верю, ведь ты всегда так говоришь. — Я всегда говорю правду, — твердо произнесла я. Эмма оделась в характерном для нее эклектическом стиле — цветастое шелковое платье от Бетси Джонсон с канареечно-желтым кружевом и черные ботиночки до лодыжек. Волнистые темно-рыжие волосы схватывала серебристая лента, чтобы они не падали на лицо. — А это платье мне идет? — спросила она. — Определенно. Мне нравится вырез, и оно выгодно подчеркивает твою фигуру, — добавила я и тут же пожалела об этом. — Намекаешь, что я толстая? — понурилась Эмма. — Пожалуйста, не говори так, Фиби, — только не сегодня. Я знаю, мне надо сбросить несколько фунтов, но… — Нет-нет, я вовсе не это имела в виду. Разумеется, ты не толстая, Эмма, ты прелестна, я просто хотела сказать… — О Боже! — всплеснула она руками. — Я забыла про блины! — Я их сделаю. — Я открыла холодильник и достала копченого лосося и сливки. — Ты прекрасный друг, Фиби, — вздохнула Эмма. — Куда я без тебя? — Она добавила в баранину розмарин. — Знаешь, — помахала она веточкой, — мы знакомы уже четверть века. — Так долго? — пробормотала я, нарезая копченого лосося.