Мелькали алые транспаранты, лица основателей самой передовой идеологии. Еще один универмаг с «чешуйчатым» фасадом. «Что вам привезти из Германии?» – пытал перед отъездом Кольцов жену. Настя равнодушно пожимала плечами: да хоть чего, хоть черта в ступе. «Валюше привези подарок. Говорят, там куклы забавные. Она, конечно, выросла, но с куклами пока играет». Интересно, будет время ходить по универмагам? И как в этой части света обстоят дела с дефицитом? Рабочие в синих комбинезонах снимали с фасада портрет Леонида Ильича в траурной рамке. Траур закончился, начиналась неизвестность. Для ГДР пока ничего не изменилось – народ и партия под чутким руководством Первого секретаря ЦК СЕПГ Эриха Хонеккера продолжали строить социализм. Первому лицу в стране было всего лишь семьдесят. Для современной плеяды политиков – просто мальчишка. Городу не было конца. Ближе к центру возникали здания классического типа. Они чередовались с современными постройками – сущая эклектика. Тянулись в небо шпили старых католических соборов, несуразные башни, отгроханные в последние десятилетия. Дома-«книжки», напоминающие знаменитые высотки на улице Горького в Москве. Михаил снова перехватил в зеркале задумчивый взгляд Марты. Молодая женщина не смутилась, но отвела глаза. Мелькнула станция метро – из дверей выходили пассажиры, прибывшие к месту назначения. Уве пропустил дребезжащий трамвай, свернул на узкую улочку. В разрывах зданий проплыла знаменитая берлинская телевышка – шар со шпилем, зависший в поднебесье. – Почти прибыли, товарищ. – Уве обернулся, изобразил дружелюбную улыбку. Он остановился у крыльца «свечки» – видимо, ведомственной гостиницы. – Пойдемте, провожу вас до номера, – сказала Марта, выходя из машины. Она не менялась в лице, зорко посмотрела по сторонам – работали профессиональные навыки. Уве остался в машине, кивнул на прощание. На крыльце произошла заминка, из здания выходили двое – в темной форме военного образца, но без знаков различия. Мельком глянули на прибывшего иностранца, с интересом уставились на Марту. Работница Штази не снимала маску холодной учтивости. В холле было безлюдно и как-то неуютно из-за голых стен. Заниматься украшательством немцы не любили. Процесс регистрации нового жильца не затянулся. Женщина-администратор ознакомилась с документами, внесла в реестр нового постояльца и выдала ключи от номера. Она работала как робот и все же позволила себе быстрый заинтересованный взгляд на Михаила. Узкая клеть лифта подняла пассажиров на десятый этаж. Все было непривычно, дискомфортно – особенно находиться рядом с молодой женщиной, источающей холодок. Марта не шевелилась, смотрела в стену, а когда лифт дернулся и раскрылась дверь, первой вышла наружу. В номере чувство неудобства усилилось. В зеленоградской гостинице тоже было неуютно, но там он находился в своей стране. – Проходите, будьте как дома, – улыбнувшись, сказала Марта. – Кажется, так у вас говорят? Это хорошая гостиница, две комнаты, кухонная зона, если потребуется что-то приготовить, просторная ванная… Обратите внимание на вид из окна. Осваивайтесь, товарищ, не буду вам больше надоедать. – Марта учтиво кивнула и направилась к выходу. Скучный деловой костюм не мог завуалировать изгибы талии. – Спасибо, Марта, – не по-уставному бросил он вслед. Молодая женщина остановилась в дверях. – Пока не за что, товарищ. Отдыхайте. Можете осмотреться, пройтись по городу. Но не заблудитесь. Завтра в девять утра за вами заедет машина. Он смотрел на закрывшуюся дверь. Чувство дискомфорта осталось, хотя вроде все пристойно, чисто – у немцев по-другому и не бывает. Серые однотонные обои, постель, крытая покрывалом, торшер в изголовье. Напротив – шкаф, и больше в спальне – ничего. В гостиной два кресла, круглый столик, небольшая софа, на которой можно спать, подогнув ноги. В углу на крохотном столике – настольная лампа. Телефон отсутствовал. По всем текущим вопросам, очевидно, следовало обращаться к администратору, спустившись на первый этаж. Смутило отсутствие штор – впрочем, подойдя к окну, он успокоился – подглядывать невозможно. До ближайших высоток – коломенская верста. Без стереотрубы не обойдешься. В ванной комнате блестела настенная плитка – чистота уже начинала раздражать. Местная бойлерная, правда, подкачала – вода текла теплая. Но это не имело значения. Зима в Европе – понятие относительное, деревья частично сохранили листву, температура не опускалась ниже плюс десяти. Такое ощущение, что стены имели глаза и уши. Вряд ли это было так, Штази – организация, конечно, интересная, но зачем следить за советскими коллегами? Но ощущение, что за тобой подглядывают, не проходило. Могли ли в Штази разыгрывать собственную комбинацию? Почему бы и нет? Любой организации не нравится, когда через нее делают то, для чего ее создавали… Паровое отопление, как ни странно, работало. Михаил открыл окно, закурил и стал созерцать окрестности. Окна номера выходили на запад. Простирались кварталы пяти-, шестиэтажных строений. В мутной дымке, казалось, плавали высотки. Город убегал в бесконечность. Где-то за спиной осталась телебашня, знаменитый Трептов-парк с мемориалом в честь павших при взятии Берлина советских воинов – всем известный солдат Красной армии с девочкой на руке. Впереди – примерно в трех километрах – Западный Берлин. Стена, разделяющая зоны, отсюда не видна. Здания вставали стеной – казалось, что это один бесконечный город. Где-то в дымке Бранденбургские ворота, исторический символ Берлина, с которыми при дележке земель произошел конфуз. Формально знаменитая арка находилась в восточном секторе, формировала выступ во «вражескую» территорию. Но и с востока ее заслоняла стена – пониже Берлинской. Граждане ГДР проходить через арку не могли, только любовались со стороны – не говоря уж про граждан Западного Берлина. Еще дальше – знаменитый Рейхстаг у сгоревшего в мае 45-го парка Тиргартен. Бывший парламент находился в западном секторе, что было несколько обидно – сколько душ положили, чтобы его взять! Здание фактически разрушили, обвалился купол. В последние десятилетия его пытались восстановить, кое-что сделали, но первоначальный облик Рейхстаг не принял. Как и знаменитая Потсдамская площадь, которую стена разделила пополам. От былого величия этой достопримечательности не осталось и следа… Михаил постоял под душем, переоделся. Время медленно текло. В номере не было ни телевизора, ни радио, ни газет. Полный информационный вакуум. На кухне нашелся кофе в железной банке, галеты в упаковке, консервированная продукция вездесущего «Глобуса». Электрическая плита нагревалась медленно, чайник закипал целую вечность. Но кофе оказался неплохим, оживил, разогнал дурные мысли… Михаил снова закурил, созерцая пейзаж. Почему работу местные товарищи перенесли на завтра? Чем не устраивает сегодня? Почему встречающая сторона всегда считает, что человек смертельно устает в самолете? Он спит в самолете! Назревала необходимость нормально поесть. В кармане шуршали марки ГДР. Не сказать, что они перегружали карман, но на прокорм должно хватить. В коридоре, устланном ковровой дорожкой, царила тишина. Ворсистое покрытие скрадывало звук шагов. Но лифт работал шумно. Администратор не спала, разглядывала с каменным лицом план эвакуации здания. Кивнула, встретившись взглядом с командированным. Кольцов пересек холл, открыл дверь, затем передумал, вернулся, сделав вид, что развязался шнурок. Администратор сняла телефонную трубку и застыла с ней. «Попалась», – подумал Михаил. Работница плавно положила трубку на рычаг. Она не менялась в лице, но все же смутилась. Возможно, в этом не было ничего ужасного, просто в Штази хотели всё знать. Просто так, для безопасности товарища из СССР. Слежку на улице он не почувствовал. Ее могло и не быть. Карта центральной части Берлина стояла перед глазами – выучил в самолете, пока не сморил сон. Пешком до посольства было далеко. Переулок вливался в улицу с плотным движением. Михаил спустился в полуподвальное заведение с вывеской «Spiegelkarpfen». Внутри было уютно, царил полумрак, играла приглушенная инструментальная музыка. Стены были обиты деревянными панелями, в освещенном аквариуме плавали карпы. В линию выстроились столики. За одним из них обедали двое, приглушенно разговаривали. В нише расположился бар, в нем переливались этикетки бутылок. Равнодушно поглядывал из-за стойки молодой бармен. Подошла крепкая девчушка в переднике, осведомилась, чего желает товарищ. Меню не раздавали, видимо, кухня не блистала разнообразием. Заказ принесли оперативно – даже сигарета не успела догореть до фильтра. Работала вентиляция, дым и запахи уходили в потолок. Сегодня кормили сардельками с жареной капустой – за вполне умеренные деньги. Кольцов поблагодарил. – Вы, наверное, из Польши? – предположила пухленькая официантка. – Муж моей сестры, когда они приехали из Силезии, говорил точно так же. – Да, примерно, – согласился Михаил. Поляки – те же славяне, братья до гроба. «Let it be», как пел один талантливый, но буржуазный исполнитель. Девчушка пожелала приятного аппетита и упорхнула, пообещав принести кофе. Блюдо оказалось съедобным, даже вкусным, хотя у капусты имелся особый, «немецкий» привкус. Судя по всему, ее предварительно квасили. Вошел мужчина, сел через столик. Он смотрел куда угодно, только не на офицера КГБ. Прибежала девчушка, выслушала его пожелания относительно заказа. Посетитель тянул кофе, гонял вилкой по тарелке что-то среднее между варениками и пельменями. Михаил расплатился, вышел на улицу, присел на первую попавшуюся скамью. День был безветренный, сравнительно теплый. Любитель кофе и шариков из теста из подвала не показывался. Михаил достал сигарету, размял ее. Покурил, наблюдая за берлинской жизнью. В доме напротив работал продовольственный магазин, выходили люди с картонными пакетами и тряпичными сумками. Предполагаемый шпик не появлялся. Видимо, начиналась паранойя. И это в стране, где все люди братья и к приезжим из СССР должны относиться с любовью и заботой? Михаил бросил окурок в урну, направился к тротуару. За остановкой общественного транспорта стояли машины с шашечками. Он сел на заднее сиденье, поздоровался с водителем. – На Унтер-ден-Линден, пожалуйста. Глава четвертая Здание советского посольства в районе Бранденбургских ворот смотрелось величаво. Роскошный образец советской архитектуры в центре Берлина. В войну его фактически разрушили, потом отстроили заново, да так, что площадь здания увеличилась втрое, и оно стало самым заметным в квартале. Люди в штатском проверили документы, сверились со списками и подробно объяснили, как пройти в нужный кабинет. До окончания рабочего дня оставалось три часа. За входной дверью начинался большой зал. Наверх уходила лестница с монументальными перилами и балясинами. В посольстве было людно, сновали работники. На втором этаже находился Купольный зал с часами Спасской башни, воспроизведенными из стеклянной мозаики. Далее – Гербовый, Зеркальный залы. Под ногами паркет из светлых и темных пород дерева – дуба, ореха. Стены отделаны мрамором, бархатом, красным деревом. Михаил где-то читал, что площадь этих залов превышает полторы тысячи квадратных метров. Впрочем, кабинеты сотрудников на верхних этажах были маленькие и простые. В закрытом крыле трудились офицеры КГБ под дипломатическим прикрытием: собирали и анализировали научно-техническую (и не только) информацию по ФРГ и Западному Берлину. Сюда стекались все мало-мальски значимые сведения, тщательно обрабатывались. Сотрудники активно использовали электронно-вычислительные машины – пока еще диковинные для простых советских граждан. – Жду, присаживайтесь, Михаил Андреевич. – Стройный мужчина в элегантном костюме пожал Кольцову руку. – Майор Дементьев Олег Михайлович, отдел обработки актуальных данных. Нормально долетели? – Спасибо, Олег Михайлович, долетел, устроился. Если не возражаете, давайте приступим к делу. – Не возражаю, – кивнул Дементьев. – Что вам известно, товарищ майор, – в краткой форме? Он слушал, делая пометки в блокноте. По окончании монолога перечеркнул все написанное, жирно замазал и задумчиво уставился в стену за спиной майора. – По поводу Поплавского сказать особо нечего, Михаил Андреевич, это ваша разработка, вам ее и продолжать. Предположение, что Поплавского доставят в Западный Берлин – всего лишь предположение с неизвестной долей вероятности. Вряд ли в ближайшее время он сможет самостоятельно выбирать интересующие его направления, этот предатель будет под плотным контролем БНД. Если его присутствие в Западном Берлине обретет смысл – его привезут. Надеюсь, наша резидентура в ФРГ это событие не пропустит. – И если его доставят – то к специалистам «инженерного бюро Крафта», согласны, Олег Михайлович? – Полагаю, да, – кивнул майор. – Специалисты упомянутой организации – как раз по его профилю. Такая точка на карте действительно есть. Фельдештрассе, 42. Объект засекреченный. Район Хаудерштадт – это несколько кварталов в центральной части сектора. Преимущественно малоэтажная застройка, много зелени. «Бюро» расположено в неприметном двухэтажном особняке с разветвленной подвальной системой. Радиосигналы в квартале глушатся. Перед домом – сквер, подъезды утоплены в ниши. Особняк охраняется сотрудниками БНД, одетыми в штатское. Меры безопасности серьезные, нам туда ходу нет. Под домом – сложная система кабелей. Пару раз мы пытались взять особняк под наблюдение, но неудачно – еле ноги унесли. Объект весьма любопытный. В нем анализируется поступающая с востока информация и планируются операции по нанесению ущерба странам Варшавского договора. Не так давно Штази выявила человека, работающего в одной из префектур Восточного Берлина, – «казачок» оказался засланным. Он держал связь с неким Вильгельмом Бауманом с Фельдештрассе. Имелась отличная возможность рассекретить объект. Но человека допросили только раз. На следующий день он умер в камере. Ничего нового – сердечный приступ. История мутная… Еще один персонаж, связанный с Фельдештрассе, вел работу среди пограничников, охраняющих Берлинскую стену. Двоих завербовал, пообещав райскую жизнь в капиталистическом мире. В итоге на Запад просочилась группа чиновников одного из муниципалитетов, которых втайне разрабатывала Штази, собираясь предъявить обвинение в госизмене. Вернуть эту публику не удалось. Шпион, казалось, растворился в воздухе. Один из завербованных пограничников погиб, когда отстреливался, второго взяли – но как источник информации он оказался бесполезен. Рассказал то, что и так знали. Неудачи преследуют наших друзей из тайной полиции, – вздохнул Дементьев. – Весьма серьезные неудачи. Пытались намекнуть, что у них крот, но они не верят. Самоуверенные люди. С ними вообще непросто работать… но ладно. – Что по Эберхарту, Олег Михайлович? – А вот это интересно, – оживился Дементьев. – Неизвестно, насколько достоверно, но интересно. Информация прошла по каналам комитета, в курсе несколько человек, и на каждого из них можно положиться. Штази к этой информации не подпускали. Во-первых, могут напортачить, во-вторых, мы все более склоняемся к мысли, что у них «течет». Работу в Западном Берлине осуществляем в самом минимальном объеме. Анклав не поддерживает отношений ни с ГДР, ни с СССР. Фактически это часть ФРГ, но у тамошних чиновников свои амбиции. За стеной нет наших дипломатов – и разведке не на что опереться. Есть пара явок, есть люди, вжившиеся в тамошнее общество, но работой они, мягко говоря, не перегружены. Один из них, кстати, пытался приделать прослушку на окно особняка, но был замечен. Притворился пьяным – ему удалось уйти. Человек творческий, предварительно прополоскал горло шнапсом. – Дементьев усмехнулся. – Даже в случае успеха эффективность нулевая. Не будут под окном обсуждать гостайны. Только бесполезная трата ресурсов… Поэтому свой человек в «бюро» стал бы сущей находкой – при условии, что он не двойной агент. Но вроде не похоже. Людвиг Эберхарт – реально существующее лицо. По какой причине хочет сотрудничать, нам неизвестно. Он использовал открытый канал – оставил письмо в почтовом ящике перед домом, где находится наша явка, на Франкераллее… Не спешите негодовать. Согласен, больше использовать эту явку не стоит, береженого бог бережет. Не трагедия, есть еще одна. В послании Эберхарт написал, что квартиру на Франкераллее выявил лично, используя свои служебные возможности, коллеги не знают. Мы проанализировали ситуацию, это может быть правдой. Значит, имеем дело с человеком компетентным, способным и явно не последним в организации. В письме он сообщил, что хочет сотрудничать, но только с КГБ. Штази он не доверяет. В принципе, мы его понимаем… Резидент вычислил домашний адрес этого таинственного товарища. Кюрхаллее, 36. Мужчина проживает один, в доме, кроме него, только собака. Он выгуливает питомца после работы. Грузный седоволосый мужчина, возраст далеко за пятьдесят – здоровьем не пышет, ходит тяжело. Перемещается по городу на черном «Фольксвагене»-универсале. Слежки за домом наш сотрудник не заметил. В городе Эберхарта не пасут. Если он действительно ищет контакт, коллеги об этом не в курсе. Условная фраза, которую он сам предложил: «Я слышал, здесь сдается половина дома?» «А мне это точно нужно знать?» – насторожился Кольцов. – Так что Эберхарт – фигура перспективная, – продолжал Дементьев, – и наша единственная возможность внедриться в «бюро Крафта». – Господин несколько наивен, – проворчал Кольцов. – На определенном этапе работы в Штази обо всем узнают – не могут не узнать. И он это должен понимать. – Уверен, понимает. Но хочет оттянуть этот чарующий момент. А также рискует – если мысль о «кроте» в Штази не надумана. – Известно, чем на работе занимается Эберхарт? – Он в послании не откровенничал. И было бы странно, сделай он это. Его послание резидент сразу же уничтожил. Можете понять состояние нашего человека. Мысленно простился со свободой, сидел, ждал. Но никто не пришел, и за домом слежки не было. Так что есть вероятность, что история с Эберхартом – не провокация. – Хорошо, Олег Михайлович, спасибо за информацию. У Штази есть явочные квартиры в Западном Берлине? – Безусловно. Полагаю, о некоторых из них западным разведкам известно. Так же как и нам известно о местах «лежки» БНД в Восточном Берлине. Обычный обмен любезностями между разведками. Но всего ни они, ни мы не знаем. – Что-то мне подсказывает, что Штази уже известно про Эберхарта. Допускаю, что это ограниченный круг лиц, но все же… Что по Вайсману? – Не скажу ничего нового. Срисовали в универмаге «Радуга», вел себя как инопланетянин в московском ГУМе. Нашли его лицо среди запечатленных операторами Штази западных шпиков. Мелкая сошка, работает на БНД, ни в какие секреты не посвящен. Сказал, что хочет сдаться и есть человек с положением и определенной компетенцией – обитает в Западном Берлине, желает сотрудничать с КГБ. С восточными немцами работать не хочет. О переезде в восточный сектор речь не идет, ему и там хорошо. Готов делиться информацией. Про «бюро Крафта» ни разу не упомянул, ссылался на некий разведцентр в Западном Берлине. Заявляю ответственно, Михаил Андреевич, других значимых разведцентров там нет. Фамилию Эберхарт он не называл. Речь может идти о другом человеке, но это как-то странно, согласитесь. С чего бы агенты БНД бросились искать выходы на «контору»? А он настаивал: все скажет только представителю КГБ. Не исключаю, что наши меньшие братья применили физическое воздействие, даже что-то вытянули из него… в итоге все же умерили пыл. Ссориться с нами местным товарищам вообще незачем. – Почему сами не допросили Вайсмана, Олег Михайлович? Здесь десятки людей с удостоверениями КГБ. – Мы выполняем приказы, – не смутившись, заявил Дементьев. – Сказано: прибудет человек из Москвы, ждите. Думаете, мы обиделись? И без Вайсмана работы хватает, можем ею поделиться. Лично мне понятно: вы разрабатывали Поплавского, связываете его с разведывательной публикой из Западного Берлина, включая Эберхарта и даже Вайсмана. Мы Поплавским не занимались и связи этой не видим. Так что флаг вам в руки, Михаил Андреевич. Но будьте осторожны, взаимодействуя со Штази. И дело не только в возможном лазутчике. Эти ребята преследуют свои интересы – и не всегда они совпадают в нашими. В общем, вас предупредили. Потребуется помощь – обращайтесь. Вечер и ночь прошли спокойно. В заведении «Spiegelkarpfen» под вечер было многолюдно, немцы наворачивали сардельки, пили пиво. Публика была сдержанная, вольностей не позволяла. За столиками сидели поодиночке, мелкими компаниями. Людей не волновало, что происходит вне круга их общения. Пухленькая официантка еще не сменилась, улыбнулась, как старому знакомому, оперативно обслужила. Как бы невзначай коснулась плеча внушительным бюстом. Сардельки еще не надоели, Михаил с аппетитом поел. У бара тоже сидели люди, включая одну женщину, потребляли крепкие напитки. Траур по Леониду Ильичу, навязанный властями, точно закончился, жизнь продолжалась. Выпивал майор нечасто – просто не любил. Мог под настроение пропустить бокал вина, бутылочку пива или пару рюмок хорошей водки, но где в это сложное время найти хорошую водку? От предложения заказать что-нибудь горячительное отказался, выпил странную жижу, которую здесь называли клюквенным морсом. Наблюдения за ним вроде не было. Переулок освещался, гуляли люди. К вечеру потеплело, ветер среди домов почти не чувствовался. В гостинице у стойки администратора стояли несколько человек с чемоданами, говорили по-венгерски. Администратор сменился, теперь это был мужчина с постным лицом, он учтиво кивнул Кольцову, как будто знал его (а ведь точно не представляли). В номер посторонние не наведывались (коврик под дверью был смят точно так же, как перед уходом). В этом не было смысла. Что могли найти в его вещах? Но паранойя работала. Сменив ботинки на тапочки, Михаил включил все осветительные приборы в номере, обследовал стены, потолок, предметы интерьера – даже пол, хотя это было явно лишним. Технический прогресс двигался семимильными шагами, но микроскопические приборы еще не изобрели. Подслушивающую и подглядывающую аппаратуру можно было засечь невооруженным глазом. Приготовил кофе на плите, сел за освещенный стол, разглядывая карту Берлина. Она включала оба сектора, показывала улицы и даже Берлинскую стену. Восточные немцы называли ее антифашистским валом, а их западные антиподы – стеной позора. Относиться к данному явлению можно было по-разному, но стена являлась неодолимым фактором. Построенная двадцать один год назад, она надежно отгораживала Западный Берлин от восточного, а также от прочих территорий ГДР. Противоестественное, нелогичное образование – но что было, то было. Михаил тянул кофе, всматривался в названия улиц. Происходило что-то непонятное, и уверение Рылеева, что он прибыл сюда только затем, чтобы допросить Вайсмана, вызывало все больше вопросов. Работало воображение – улицы и площади обретали очертания, оживали. Делалась выпуклой Берлинская стена. Раньше в ней были десятки пропускных пунктов, сейчас их число уменьшилось – для лучшего контроля перемещающихся лиц. Стену возвели в целях «предотвращения притока в Восточный Берлин провокаторов, шпионов, фашиствующих элементов». Что из этого вышло – другая история. Остановили поток собственных граждан, рвущихся на Запад. Этот удручающий факт всячески скрывали, называли домыслами, вражескими инсинуациями. Кто же в своем уме побежит из социалистического рая во мрак загнивающего капитализма? Но желающих было много. Люди лезли через стену, преодолевали рвы, колючую проволоку, увертывались от пуль часовых с вышек, которым разрешили стрелять на поражение. За двадцать лет при попытке к бегству погибли сотни человек. Многих ранили, других хватали, давали тюремные сроки. Стена превратилась в неодолимый барьер. Бетонные секции высотой 3,7 метра, заграждения из металлической сетки – в том числе под напряжением, земляные рвы, противотанковые укрепления на отдельных участках – стена тянулась на 155 километров по всей внешней границе Западного Берлина. Триста сторожевых вышек, прочие пограничные сооружения. Земляные полосы с разбросанными шипами, контрольно-следовые полосы. Охраняла стену целая армия – пограничники, военнослужащие Народной армии ГДР, которых вследствие их ненадежности охраняла другая армия – «добровольные помощники» (как правило, идейные) и сотрудники спецслужб. На реках и каналах ограждения отсутствовали, там курсировали пограничные катера, несла службу береговая охрана, и меры безопасности были столь же суровы, как на суше. Считалось, что из-за стены нескончаемым потоком идет реваншистская пропаганда, и молодое социалистическое государство имеет право защищаться. Стену строили по живому, не особо интересуясь мнением горожан. Разделялись судьбы, семьи. Перекрывались улицы, трамвайные линии. Окна зданий, выходящих на стену, закладывали кирпичами, сносили целые дома, чтобы освободить пространство. Берлинское метро разделилось на две части, перекрывались станции, откуда можно было выехать к Западному Берлину, сохранили только одну – Фридрихштрассе, но там возвели контрольно-пропускной пункт. К 80-м годам Берлинская стена превратилась в неприступный бастион. Коллеги шутили: полоса препятствий для тренировок спецподразделений. Только убить могли по-настоящему. Народ проявлял фантазию, тупо через стену уже не лезли. Рыли подземные тоннели из квартир ближайших к стене зданий – и кому-то удавалось ими воспользоваться; совершали полеты на дельтапланах, воздушных шарах, катались на веревках, переброшенных между домами. Пару раз использовался бульдозер, которым таранили стену… Михаил рано лег спать – и проснулся рано, долго вертелся, не мог уснуть, томили предчувствия. Кофе, вчера показавшийся приличным, сегодня вызывал отвращение. Цикорием его разбавили от души. Вид на просыпающийся город тоже не успокаивал. Оживал проспект, появлялись машины. Представлялся светлый лик товарища Эриха Хонеккера – немецкого государственного и политического деятеля, 18 лет занимающего высшие государственные и партийные посты. А с мая 71-го года – Первый секретарь ЦК СЕПГ, дважды Герой ГДР, Герой Труда ГДР, Герой Советского Союза и лучший друг Леонида Ильича, царствие ему небесное… – Приходили товарищи из Штази, – сделав пресную физиономию, сообщил администратор гостиницы, – поставили в известность, что вновь прибудут через сорок минут, а пока у них дела. Вы же столуетесь в «Зеркальном карпе»? Подобная обходительность просто умиляла. Только в койку не залезли. Ехать в Штази голодным было неразумно. Поблагодарив портье за заботу, Михаил зашагал в облюбованное заведение на выходе из переулка. Возвращаться к гостинице после завтрака не пришлось. У тротуара стоял «Трабант» – помесь «Запорожца» со старой «Волгой», у машины мялись двое в темных куртках и приглушенно переговаривались. Обнаружив подопечного, прервали разговор и уставились с вежливыми улыбками. Одного из этой парочки Михаил уже знал – Уве Хогарт. Второй был выше, светловолос, с каким-то «модельным», но не меняющимся лицом. – Клаус Майнер, – представил Уве коллегу. – Работаем в одной группе вместе с фрау Киршнер. Обменялись рукопожатиями, Клаус Майнер учтиво кивнул, открыл заднюю дверь «Трабанта». – Едем в управление, товарищ Кольцов? Разговаривать во время езды в этой стране не любили. По крайней мере, работники Министерства государственной безопасности. Берлинская штаб-квартира Главного управления разведки и контрразведки находилась в районе Лихтенберг на углу Рушенштрассе и Франкфуртераллее. В центре комплекса возвышалось серо-коричневое здание с сетчато-ячеистым фасадом. Уве обогнул главный вход, свернул за угол и въехал на задний двор, заставленный машинами. Встреча с фанфарами, похоже, отменялась. «Высокого» гостя препроводили в подвал, отделанный кафельной плиткой, провели запутанными коридорами – видимо, здесь и находилось сердце влиятельной и одиозной организации. Представительный, немного обрюзгший субъект в костюме изобразил улыбку, представился Франком Лунке, заместителем руководителя «западного» отдела. Группа, возглавляемая Мартой Киршнер, находилась в его подчинении. Субъект рассыпался в любезностях, сообщил, что рекомендации из Москвы уже получены и местный контингент окажет комитету самое активное содействие. Вайсмана держат – кормят, поят, дают спать, как любому человеку, хотя его туманная история и вызывает некоторые вопросы. Герр Лунке надеется, что комитет поделится с местными товарищами полученной информацией. Ведь Москва далеко, ей ничто не угрожает, а у местных чекистов враг рядом, буквально за стенкой, и приходится постоянно держать ухо востро. – Не сомневайтесь, товарищ Лунке, мы всегда делимся с союзниками полезной для них информацией, – уверил Кольцов. – Вопрос в том, настолько ли она полезна. О некоем «инженерном бюро» на Фельдештрассе вам, конечно же, известно? – Да, это главный рассадник фашиствующей нечисти в Западном Берлине, – поморщился Лунке. – Подобраться, к сожалению, трудно, но мы прикладываем усилия. В Западном Берлине действуют конспиративные квартиры нашего министерства, есть хитроумные пути, по которым мы проникаем в зону. К сожалению, противник умен, его секретные объекты тщательно охраняются. – Вам известны имена Алан Робинсон и Вильгельм Бауман? – Известны, товарищ. – Лунке поколебался, но не стал кривить душой. – Алан Робинсон – ответственное лицо в ЦРУ. Сам из Соединенных Штатов, но проживает в Западной Германии, часто бывает с визитами в Западном Берлине. Занимается сбором технической информации, а также готовит и курирует агентов для работы в вашей стране. Именно его люди занимаются вербовкой научно-технического персонала – и есть сведения, что успешно. У Робинсона дипломатическое прикрытие, он часто летает в Москву, может проводить в ней недели и месяцы. Из тех людей, которым не сидится дома… Вильгельм Бауман – полковник секретной службы, есть основания полагать, что он и курирует заведение на Фельдештрассе в Западном Берлине. Не хочу переоценивать значимость этого господина. Бауман – из БНД, конторы, что поет под дудку ЦРУ, то есть выполняет указания старших… – Лунке немного смутился, видно, посетила мысль: а что же такое Штази? – Бауман проживает в Западном Берлине, но мы не имеем его адреса. Я могу вам чем-то помочь, товарищ Кольцов? – Собеседник начал проявлять признаки нетерпения. – Можете, товарищ Лунке. Пока единственная просьба: отследить координаты Алана Робинсона. Необходимо знать, где он находится в данный момент. – Мы сделаем всё возможное, товарищ Кольцов. Марта Киршнер объявилась, когда он курил у вентиляционной отдушины. По тускло освещенному коридору, словно призраки, передвигались человеческие силуэты. Михаил вздрогнул, когда за спиной деликатно кашлянули. Из полумрака ниши вырисовывалось бледное лицо Марты, светлые волосы, туго стянутые на затылке. Она была одета в тот же рабочий костюм – приталенный пиджак, в меру расклешенные брюки. За ее спиной застыли Уве Хогарт и Клаус Майнер – словно отключились от батареек, чтобы не расходовать энергию. – Доброе утро, Микаэль, – вкрадчиво произнесла молодая женщина. – Не возражаете, если буду вас так называть – на немецкий манер? Вы готовы к беседе с Вайсманом? – Готов, фрау Киршнер. Куда мне пройти?