Нет. И это не укладывалось у Грегори в голове. Но ведь и сам он ничего не сделал. Он, как обычно, не заметил, как Хелен исчезла из зала. Она никогда не выходила на бис, никогда не слушала оваций. Особенно в такие моменты. Грег знал, что будет дальше. На сцене быстро наведут порядок и шоу продолжится. Но прима уже не выйдет. Хелен сидит в гримёрке, обхватив себя за плечи, и ждёт Грега. И он пойдёт к Ней. Хелен его поражала. С одной стороны, она была артистичным, а иногда даже милым и добрым человеком. С другой – откровенно наслаждалась жестокостью. Поначалу он даже думал, что Хелен конченая психопатка, но пришёл к выводу, что это не так. Скорее всего. Даже в такие моменты она контролировала себя и ситуацию, и если и была излишне жестока, это прекращалось сразу, как отпадала необходимость. А то, что кровь и боль доставляли ей удовольствие… Наверное, он узнает, в чём дело. Рано или поздно. Грегори направился к гримёрке. После таких событий Хелен требовалась бурная разрядка, и он не собирался упускать свой шанс. Тим Тим Найдёнов Как выбрался я от наших технарей, так сходу набрал Инге. Умница, она в кафе меня дожидалась. Честно скажу, полегчало от этой новости, а то пока мне флаер просканировали, пока отбойник выправили, время-то идёт, мало ли что случится. – Можем, – говорю, – экскурсию продолжить, если хочешь. – Хочу, конечно! Интересно же! Но дальше мы не сразу пошли: я ж пожрать-то толком не успел, когда меня ребята сорвали, и пока мотался туда-сюда, брюхо всерьёз так свело. Так что пришлось снова заказывать: Марш еде заветриться не даёт, всё убрал… Или Инге и мою порцию схомячила? Не удивлюсь, если так. Судя по тому, какая она тощая, нормально поесть ей нечасто удавалось. Пока я ел, Инге поначалу молчала, только смотрела, как я хавчик наворачиваю. Прям такое зрелище уникальное нашла! А, с другой стороны, приятно… А потом спрашивает: – Как всё прошло? Всё в порядке? – Ага! Урод, надо было ему как следует по рогам настучать, в натуре! Какого хрена перед пацанами бычить начал? Я как приехал, он сразу заднюю врубил. Больше прокатался. – Обидно, столько времени потеряли зря… – и ведь понимаю, что ей и вправду жалко, что меня с ней не было, а не из вежливости это говорит. Одно хорошо, Дик шепнул тихонечко, что пока я туда-сюда мотался, Инге тут сидела, в деку уткнувшись, так что, может, и не очень скучно ей было. А то понесло бы на подвиги, и бегай, ищи дурёху по всему кварталу… Ну, собрались мы дальше сектор смотреть. Я докушал, киваю хозяину, чтобы на меня записал, и пошли мы обратно к флаеру. – А ты никогда не платишь? – Почему? Плачу́, если все устраивает, – я даже не сразу понял, о чём она, а потом сообразил. – А… ты об этом? Просто мне люди доверяют. И то, что я зарабатываю хорошо, тоже знают. Марш в конце недели мне отпишется, сколько я должен, я всё сразу и отдам. Так удобнее. – Э-э… – она задумалась, соображая, серьёзная такая, аж забавно. Вот не надо зубоскалить. А то мы тут просто беседуем, можно и по сопатке огрести за оскорбление! Я достаточно авторитетный товарищ в нашем обществе. Нет косяка – плачу́ всегда, есть косяк – кину предъяву. Так что свои террянские фантазии оставьте при себе. У нас общество приличное, любой барыга знает, что братва крыс не любит, а крысятничество так и начинается – с того, что хавчик не проплатил. Знаете, чем мы от вас отличаемся? У вас закон, а закон, что дышло, куда повернул – туда и вышло. А у нас понятия. Они конкретны и по ним любой вопрос можно решить справедливо. А по закону справедливости частенько хрен получишь… Так, о чем я? Ах да, сектор показал. Первым делом квартал развлечений. Нет, не бордели, хотя и они там тоже есть, и немало. Клубы, бары, рестораны и всё такое. Вы там не были? Много потеряли. Такие кварталы есть в каждом секторе, и не по одному, у нас их шесть, кстати. И у каждого сектора есть какая-то своя фишка. У нас, вот, лучший алкоголь и секс. Без базара! Просто вы тюлень, и наших особенностей не знаете. Один мой знакомый пилот сказал так: разница между нашими борделями и борделями жриц такая же, как между полётом за штурвалом боевого истребителя и полётом в салоне пассажирского лайнера. В лайнере и комфортнее, и куча развлечений, и много чего ещё, но кайф не тот. С алкашкой у нас то же самое. Никаких примесей. Если вы хотите именно виски, то это к нам, в любом другом секторе будет спирт со вкусовой добавкой. Говорят, хотя это, может, и не так, что одно из первых предприятий по производству натурального вискаря принадлежало мистеру Шотту. Теперь уже не проверить, но легенды гласят, что когда он подарил завод мистеру Харту, потребовал взамен, чтобы в секторе всё пойло было натуральным. Может, и брехня, но нам нравится. Так что у нас вы не найдёте красивых цветных ликёров. Нет, у нас тоже могут насыпать дури в бокал, такие места я сразу показывал Инге, говоря, что бы не совалась, но! Вам насыпят дури в чистый, натуральный продукт. Согласитесь, это много стоит. Есть ещё один момент. От нашего пойла похмелья или нет, или оно слабое, даже если вам в него дури намешают. А вот от того, что в других местах подают… Так что если решите пойти в запой, рекомендую делать это у нас. Пока ехали, я всё думал, как бы продолжить наш вечер, и не нашёл ничего лучше, чем пригласить Инге в театр. Она глазами захлопала: – А это что? – Это… Как бы сказать, это когда как на визоре в сериале, только живые люди на сцене играют. Без дублей. Кому-то очень нравится, и они потом на визор и не смотрят, а кто-то считает театр полным фуфлом. Я сам ни разу не был. – А давай, я тоже никогда такого не видела! – Отлично. Тогда я завезу тебя домой, сделаю пару дел и через час-полтора заеду. Пока экскурсия у нас была, мы тех ещё вензелей накрутили, так что обратно, до хаты, шли над главным проспектом сектора, и тут Инге меня за рукав хватает: что это, мол? Ну, я в вираж, развернулся… В общем-то, понятно, что её привлекло. У меня тоже в первый раз глаз за этот дом зацепился. Уж больно он простой был, на фоне остальных-то. Линии чёткие, никаких тебе пузырей или чего-то наподобие, строго, красиво. Высокие витражные окна, острая двухскатная крыша. На фасаде часы. Древние, с круглым циферблатом. – Что это? – Это? Секта готов. Не так давно появились, если хочешь, можем зайти. – Вот так просто? – Конечно. Они рады будут. Транспорта на стоянке немного было, так что припарковались без проблем. Помог я подруге из флаера выйти, а она на здание уставилась, чуть рот не раскрыла: снизу, с земли, оно ещё эффектнее смотрится. Не, в натуре, мне такой стиль нравится. Просто, без выпендрежа, всё по понятиям. Зашли. Внутри тоже всё просто. Мне по делам-то часто в разные храмы заходить приходится, привык уже, что тут вам и фрески, и занавески, и благовония всякие – ну, чтобы по мозгам как следует шарахнуло. А здесь – просто холл, просторный, даже не мрачный, как можно подумать. На библиотеку похоже, старую, с бумажными книгами. Полумрак, скамьи, столики со светильниками. Тут не молиться, а сидеть, размышлять неторопливо или беседу вести умную. Короче, не похоже на то, чего обычно в храме увидеть ожидаешь, странно. Навстречу нам вышел парень, весь в чёрном. Нет, что вы, никакой хламиды, сутаны или чего-то подобного. Просто чёрные брюки и лёгкая чёрная рубашка поверх ганги. Тоже чёрной, естественно. Я пригляделся – а ганга у него настоящая, как моя. Парень не промах, факт. С чего взял? Ну, вы даёте, хотя… что с вас, террянских, взять-то. Ганга штука дорогая, очень дорогая. Поэтому её, вернее, подделки под неё, используют, чтобы понты кинуть: мол, смотрите, я могу себе такое позволить. Опять же, подделку иногда молодняк выставляет напоказ, мол, я в защите, в меня стрелять бесполезно… Что? Нет, не помогает, конечно. Да и какой дурак броню скрытого ношения напоказ выставлять будет? Короче, парень этот явно боец, и боец с опытом. Ну, либо науку ему хороший инструктор в голову вдолбил. – Здравствуйте друзья. Осматриваюсь, людей не много, так что это нам. А парень продолжает: – Вы у нас впервые, не так ли? Инге поначалу головой вертела, по своему обыкновению, а тут не то засмущалась, не то ещё что, и шагнула назад, за меня. Вот ведь! Ну и кому тут всё интересно, скажите на милость? – Меня зовут Кир. Я готов ответить на любые ваши вопросы. Считайте, что я ваш гид. – Ну, Кир, нам просто стало интересно, что за люди поклоняются смерти и как живые это делают. Парень кивнул с таким лицом, словно ему этот вопрос по десять раз на дню задают, но улыбался всё так же приветливо. Причём искренне улыбался. Ну, или актёр он хороший. – Скажите… – Тим, – представляюсь я. Вообще-то меня тут каждый знает, такую раму, как я, в секторе не заметить сложно, тем более, если ты занимаешься бизнесом, тем более, таким как сектанство. – Скажите, Тим, вы действительно считаете, что Смерти есть хоть какое-то дело до нашего поклонения? Мы не поклоняемся Смерти, Тим, – парень улыбается, а я, честное слово, в ступоре. Как так? Если есть секта, то в ней должны поклоняться – ну, или истово верить. Плевать, перед кем и во что! Кто-то верит в Апокалипсис, кто-то покланяется волханской Айсауль, сексапильной героине сериалов, которая может лечить прикосновением и проникать в тайные мысли людей, направляя их и указывая путь. А эти… – Ну, вы хотя бы верите в неё? – Как и вы верите в солнце. Понимаете Тим, наша вера в Смерть – это не Вера в плане религиозном. Смерть есть, она существует, и отрицать это может только безумец. – Тогда я не совсем понимаю… – я действительно не врубался. Сам-то я умеренно верующий, в смысле не фанатик, в церковь Трёх куполов. Они и набиты у меня на спине. Инге ночью долго татуху изучала, ладошкой по ней водила туда-сюда, словно ещё что разглядеть или вообще нащупать хотела. У неё-то рукава сложные, я так до конца и не разобрался, что там. Розы, змейки, ящерицы, ключи, какие-то узоры графичные – она их «веве» назвала. Красиво, но ничего непонятно. – Мы уважаем Смерть. Мы считаем, что это пик, вершина жизненного пути человека. И от того, как предстанет человек перед Её прекрасным ликом, зависит то, что будет с ним потом. – Жизнь после смерти? – Да, а почему нет? Но мы скорее рассматриваем не вопрос непосредственно жизни после смерти, хотя считаем, что она есть. Мы имеем в виду именно процесс смерти, за которым следует новая жизнь. И вот то, каким будет этот процесс – а он весьма длителен, – зависит только от прожитой до него жизни. – Что долгого в пуле, разносящей голову? – Это только начальная фаза смерти, её физическая составляющая. Да и то, для стороннего наблюдателя. Признаться, меня передёрнуло. О чем он говорил, я понимал. Умирал я дважды. По-настоящему умирал. Первый раз в той жизни, которую не помню. Это одно из немногих ярких впечатлений, за исключением сна. Что я помню? Пустоту, бездну. И укол. Вы не знаете, почему в «Последней Надежде» используют такой болезненный укол? Чтобы напомнить о принятом решении или дать отсчёт той самой стадии смерти?.. Какое у меня лицо? Нормальное лицо, и не надо за ствол хвататься, я не собираюсь вас убивать. В теории, для стороннего наблюдателя, всё происходит мгновенно. Укол – и вы отключаетесь, практически переставая дышать и потребляя минимум энергии. В теории и для стороннего наблюдателя, да… Сначала я ощутил, как немеют кончики пальцев рук, потом покатил холодный пот. В один момент, когда я уже, казалось, окоченел, и мысли едва ворочались, мне стало трудно дышать, и я попробовал бороться. В это время сторонний наблюдатель видит попытку изогнуться. Скафандр позволяет это сделать, гася нежелательные последствия. Это происходит спустя полмгновения после укола, для стороннего наблюдателя… Или через вечность для того, кто захотел испытать на себе этот последний шанс. А потом… потом вы пытаетесь вдохнуть, но не можете, мозг посылает сигнал сердцу, а оно его не получает, вас начинает рвать на части, всё начинает гореть внутри, не то пытаясь согреть холодное, застывшее тело, не то собираясь его сжечь, мозг рвётся из этих оков, и вам давно уже плевать на знание того, что вы очнётесь, потому что это вечность… Знаете, сколько выживают после инъекции «Последней Надежды»? Верно, девяносто девять целых, девяносто девять сотых процента. А то, что только двадцать процентов, и то с большой натяжкой, остаются в здравом уме? С большой натяжкой, потому что даже у здоровых после такого нет-нет, да бывают срывы. А второй раз был потом, когда очнулся. Я же был в боевом скафе, и как любой пехотинец, оставил последний глоток воздуха. Что? Так уже мало кто делает? В основном на Марсе? Не сомневаюсь даже. Рассказать, как это? Да легко. У вас от получаса до часа. Меньше оставлять глупо, больше нет смысла. У меня был час, это примерно от полутора до двух недель летаргии. И это тоже была смерть, причём ещё хуже той, первой, потому что повторять всегда страшнее. Бо́льшая часть парней, почувствовав первые контракции лёгких, просто открывают забрало – и всё. И знаете, я их не осуждаю. Почему не открыл? Не знаю, наверное, на принцип пошёл. Упрямый я, и как оказалось, умный… Так что я прекрасно понимал, что говорит этот Кир: и про относительность смерти, и про путь к ней. Отступи я тогда, подними забрало, и мы бы тут не говорили с вами. Но это всё лирика. А вот то, что момент смерти для них важен, навело меня на кой-какие мысли, но я их додумать не успел, как Инге наконец-то вперёд вылезла: – То есть вы считаете, что жизнь это всего лишь подготовка к смерти? Так, что ли? – Да. – И в чем она заключается? – В том, чтобы достойно встретить Смерть. Идя на свидание, вы примете душ, причешетесь, наденете подобающую одежду. Почему здесь должно быть иначе? Смерть прекрасна, и тот, кто готов к Ней, испытывает от встречи восторг. У тех же, кто не готов, Она вызывает ужас. – А это не вы, случаем, пальбу в сектах устраиваете? – спрашиваю, а сам руки за спину убираю: вдруг стрелять придётся? У меня-то ствол сзади, за поясом, на парне оружия вроде не видать, но кто его знает! Так что жду ответа, а сам каждое движение ловлю. Дрогни у него не так хоть один мускул, или реши я, что он врёт, стрелял бы. Не насмерть конечно, но – стрелял. – Ну что вы. Самоубийство – это кощунство. Смерть приходит, когда считает нужным. Кто мы, чтобы торопить Её? – Кир покачал головой. – Если узнаете, кто эти стрелки, сообщите. Как я понимаю, сейчас все готовы заплатить за эту информацию, – он дождался моего кивка и добавил. – Мы не исключение. Но… боюсь, что это просто очередной психоз малолеток. – Малолеток? – как-то напряжённо переспросила Инге. – А что, все, кто это устраивал – подростки? – Да. Насколько нам известно, от шестнадцати до восемнадцати лет. И тут Инге выдаёт, уверено так: – Значит, их, скорее всего, кто-то направляет… Тю. Тоже мне открытие, конечно кто-то направляет. Массовый, а минимум три случая стрельбы это массовость уже, психоз сам по себе не возникает. Так что точно кто-то управляет всем этим. Вот только мы долго думали, а она сходу брякнула, только услышав. – А кто ещё попал под раздачу? – Жрицы любви, Всадники, «Жёлтый дракон», – отвечает Кир. – Говорят, что ещё где-то стреляли, не знаю. У нас пока не было.