— Что вы нам сказки рассказываете! Иван Петрович работает, а значит, уже является членом коллектива. — Это, конечно, верно! — ответил бы я. — Всякое учреждение у нас принято называть коллективом. Коллектив школы, коллектив завода, коллектив театра, коллектив артели… Но, как мне кажется, нередко в таких коллективах никакого коллектива нет, а есть группа людей, работающих под одной вывеской. В настоящем коллективе люди объединены общими задачами, общим стремлением. Там люди болеют душой за общее дело, за общие интересы. Там они прилагают все свои силы, способности, инициативу в интересах общего дела. Создать такой коллектив в советских условиях, при умелом руководстве, несложно, а развалить его еще проще. Стоит только поставить во главе коллектива тщеславного человечка, считающего себя полновластным «единоначальником». Лицемерно говоря своим подчиненным о коллективе, такой руководитель на деле будет подавлять всякую инициативу, приписывать себе заслуги коллектива и на каждом шагу подчеркивать, что он начальник, а остальные подчиненные. Иван Петрович в Главсовхозе никогда не чувствовал себя членом коллектива. С его мнением не считались и все вопросы решались за его спиной. Никакого уважения к себе он не видел и нередко в его голове бродили невеселые мысли: зачем он высиживает восемь часов за письменным столом и за что ему платят деньги? В такого рода «коллективах» даже творческие, беспокойные люди быстро затухают, машут на все рукой и превращаются в чиновников. 9. Приказ подписан Через несколько дней Поликарп Денисович снова вызвал к себе Прохорова, но на этот раз не смотрел на него как удав на кролика. — Садитесь, Иван Петрович! — вежливо сказал он, указав карандашом на кресло. — Вопрос такой… Вам придется выехать в район на обследование. — Куда? — В Заречинский совхоз. Соберете сведения по посевной, посмо́трите, как они выполняют последние наши указания по агротехнике раннего картофеля и в каком состоянии стадо после зимовки. Ясно? — Поликарп Денисович, но в коровах я не разбираюсь… у них племенной скот… — А чего там разбираться! Живы коровы, молоко дают, этого достаточно. Ничего, ничего! Не боги горшки обжигают. По своей части познакомьтесь — что им спустил трест? Зайдите в парк и выясните, как обстоит дело с тракторами, у меня есть сведения, что из пяти тракторов отремонтирован только один. Любимову скажите, что я ему голову оторву, если он с картофелем затянет! Чтобы к десятому мая закончить! — Хорошо. — Приказ о командировке я подписал. Можете получить документы и деньги. Выезжайте вечерним поездом… — Сегодня? — удивился Иван Петрович. — Да. Сегодня. Иван Петрович пристально посмотрел прямо в глаза начальнику, вспомнил свой разговор с Угрюмовым и вдруг неожиданно твердо сказал: — Нет! Сегодня я не успею, я поеду через два дня, то есть в четверг. Теперь пришла очередь удивляться Поликарпу Денисовичу. Никаких возражений он не терпел вообще, а тем более от такого незаметного и незначительного работника, как Прохоров. Особенно поразил Куликова тон этого возражения. Подчиненный разговаривал с начальником как равный с равным! — То есть, как это в четверг? — сильно покраснев и с трудом сдерживая себя, проговорил Куликов. — Приказ подписан. — Придется переделать, Поликарп Денисович, — слегка побледнев, пролепетал Иван Петрович. — Да вы что… Что это за разговоры!.. Вы думаете, с кем вы говорите, товарищ Прохоров? — Очень сожалею, Поликарп Денисович, но я не могу… у меня, как бы это сказать… дома есть дела, — все больше бледнея, заикаясь и путаясь, говорил Иван Петрович. — Могу выехать только в четверг. — При чем тут дом! Вы находитесь на государственной службе, и извольте подчиняться! Иван Петрович снова взглянул на красное от негодования лицо начальника, набрал полную грудь воздуха, но вместо слов только покачал головой: спорить и возражать он был уже не в состоянии. Видя такое упорство, Поликарп Денисович резко встал из-за стола и вышел из кабинета. Иван Петрович понял, что Куликов отправился к «самому», сообщить о невероятном случае в Главке. Проводив начальника глазами, он положил руки на дрожащие от волнения коленки, опустил голову и стал покорно ждать решения своей участи. В приемной томились посетители, не потерявшие еще надежды попасть к начальнику управления. Некоторые из них сидели на стульях, держа наготове какие-то бумажки, двое беседовали возле окна, а трое, срочно вызванные в Главк и утомленные бессонной ночью в дороге, откровенно спали, прислонив свои головы к карнизу камина. Назначенные для приема посетителей часы подходили к концу, но начальник, как сообщила секретарша, был очень занят и никого к себе не впускал. И он, действительно, был занят важным делом. Начальник готовился, или говоря точнее, знакомился со своим докладом о весенней посевной. Завтра его доклад стоял на бюро обкома партии, затем он должен был выехать в Москву, прочитать его в министерстве и, наконец, дать в газету для напечатания. «Выполняя исторические указания великого вождя народов гениального товарища Сталина, работники и работницы совхозов, агрономы, инженеры, механики, овощеводы, животноводы, полеводы и служащие Главного Управления Совхозов с великой радостью и единодушием приняли обязательства встретить весну…» Я не буду переписывать весь доклад. Читатели много раз слышали на собраниях, по радио, читали в газетах, а кое-кто и сам писал подобные произведения. Все доклады пишутся по одному шаблону, а поэтому особенного интереса для художественной литературы не представляют. Алексей Николаевич Харитонов сидел, склонившись над столом, и вдумчиво читал напечатанные лучшей машинисткой управления страницы. Рядом с ним стоял в ожидании вопросов его помощник Вася Калугин, написавший или, как он говорил, составивший этот доклад. Калугин был так молод, что в Главсовхозе все звали его Васей и даже не знали имени его отца. — Вася, а почему мы планируем будущий урожай в пудах? — спросил Харитонов. — Так принято, Алексей Николаевич. По традиции! Один миллион пятьсот семьдесят пять тысяч пудов! — с чувством сказал он, выделяя слово «тысяч». — Здорово звучит! А переведите в тонны! Что получится? Жидко. В шестьдесят раз меньше! А вот где мы запрашиваем удобрения, на тридцать четвертой странице, там в тоннах. Чтобы в министерстве не пугались. — Не возражаю, — подумав, согласился Харитонов и снова углубился в изучение своего доклада. Видя, что начальник заканчивает чтение раздела о будущем урожае, Вася переложил одну из папок, лежащих на кресле и приготовленных для справок. — Подожди, подожди! — заметив движение, остановил его Харитонов. — Вот с процентами опять что-то непонятное… Почему для сравнения мы берем сорок шестой год, а не пятидесятый? — Потому что по сравнению с прошлым годом мы должны повысить урожай только на семь процентов, Алексей Николаевич, а по сравнению с сорок шестым годом на триста двадцать процентов. — Себя обманываем, Вася… — Да что вы, Алексей Николаевич! Какой обман? Мы же ничего не завышаем. Вы же сами предупреждали, чтобы с обязательствами совхозов не увлекаться. Хотите знать, что получится, если взять среднюю по соцобязательствам? — сказал Вася, раскрывая папку, где аккуратно были подшиты протоколы собраний. — А ну их! — отмахнулся Харитонов. — Безответственная публика! Каждый год дают обещания и никогда не выполняют. С них — как с гуся вода… Ну как тут удержаться от рассуждений? Надо же выяснить, кого имел в виду начальник управления, говоря о гусях. Скорей всего, что к этому разряду относятся не в меру ретивые организаторы соцсоревнований, досок почета, соцобязательств, соцдоговоров и других стимулирующих производительность труда мероприятий. Не учитывая реальных возможностей, эти пустозвоны «мобилизуют» рабочих и служащих на повышение урожая, удоя, прироста, а вышестоящие организации, на основании этих обещаний, составляют планы. Выслушав замечание начальника относительно гусей, Вася почесал нос. — Алексей Николаевич, — осторожно сказал он, — но если в обкоме узнают, что мы не приняли во внимание соцобязательств рабочих и, значит, занизили план, будет большой разговор. — Ничего. В министерстве трезво относятся к этим бумажкам, — успокоил его Харитонов, и откинулся на спинку кресла. — Даже самая красивая женщина не может дать больше того, что она имеет, — шутливо напомнил он французскую поговорку, но тут же спохватился: — Да! Кстати… Двадцать страниц я прочитал — и ни одной цитаты! Подбери-ка что-нибудь. Хорошо бы для раскраски какую-нибудь литературную выдержку… — Вроде красавицы? — Нет, нет! — с улыбкой возразил Харитонов. — Что-нибудь посерьезней. Салтыкова-Щедрина, Гоголя… — Они же сатирики! — Ничего не поделаешь. Хозяин цитирует Щедрина, значит и нам надо равняться… В этот момент дверь кабинета распахнулась и вошел Куликов. — Ты что, Поликарп Денисович? Что-нибудь срочное? — Да. Ваше распоряжение я выполнил, Алексей Николаевич, но Прохоров отказался ехать в Заречинский… — Отказался? — с удивлением протянул начальник. — Отказался ехать сегодня, — поправился Куликов. — Заявил, что по семейным обстоятельствам может выехать только в четверг. — A-а! Ну в четверг, так в четверг. Его дело! — Я уже подписал приказ и дал распоряжение в бухгалтерию… — Это ничего… Пускай оформляется, а в приказе исправишь число, — сказал Харитонов и, видя, что на лице Куликова появились красные пятна, поднял руку. — Подожди. Не перебивай. Командировка не от нас. Ты к нему не придирайся, Поликарп Денисович… Понял? Поручение секретного отдела. — Прохорову! Да что они… — удивился Куликов. — Неужели не могли подобрать более энергичного человека? А зачем он едет именно в Заречинский? — Не знаю! — пожав плечами сказал Харитонов. — Это не наше дело и ты, пожалуйста, не вмешивайся. Есть указание. Много у меня там в приемной народу? — Сидят… человек десять, — сообщил Куликов. — Прими их, пожалуйста, Поликарп Денисович. Мне надо закончить с докладом. Как видите, Алексей Николаевич Харитонов не забыл о посетителях. Имея диплом о высшем образовании — он окончил педиатрический институт — Алексей Николаевич считался среди служащих Главсовхоза хорошим начальником, культурным, вежливым и даже добродушным человеком. Чувствуя свое превосходство, Харитонов никогда с подчиненными не повышал голоса, говорил снисходительно-покровительственным тоном, как и полагается говорить человеку, занимающему такой высокий пост. Когда-то Владимир Ильич говорил, что в советском государстве ответственные работники должны получать ставку высококвалифицированного рабочего. Больше того. Он писал о том, что коллектив, выдвигающий на ответственную работу человека, может отозвать его в любое время, если тот забюрократится. К великому несчастью народа, Ильич рано умер и не успел провести это в жизнь. Трудно представить в 1951 году такую, скажем, выписку из протокола общего партийного собрания: Слушали: о начальнике Главсовхоза А. Н. Харитонове.