— Черта с два, — возразила она, — то же самое случилось и с Куртом Вагнером, а теперь он труп. — Можно включить его в список разыскиваемых, — предложил я, — и тогда мы доберемся до него первыми. Дебора пнула стену. — Черт, мы не то что не опережаем, мы не успеваем. Помоги мне, Деке, — взмолилась она, — иначе я с катушек съеду. Я мог бы сказать, что от меня в расследовании мало толку, но это было бы немилосердно. — Постараюсь, — вместо этого сказал я, и Дебора, ссутулившись, куда-то пошла по коридору. Я еще не успел прийти к себе в закуток, когда наткнулся на сурового Винса Мацуоку. — Где пончики? — обвинительным тоном спросил он. — Какие пончики? — решил уточнить я. — Сегодня твоя очередь, — напомнил он, — ты сегодня должен был покупать пончики. — У меня выдалась тяжелая ночь. — А теперь нас всех ожидает тяжелое утро?! — воскликнул он недовольно. — Где справедливость? — Я не отвечаю за справедливость, Винс, — сказал я. — Только за кровавые пятна. — Хм, и за пончики, видимо, тоже не отвечаешь. — С этими словами Мацуока ушел прочь, и на сей раз ему очень убедительно удалось изобразить праведный гнев, а вот я не припомню, когда это он обставлял меня в словесной перепалке. Еще один признак того, что я не в себе. Неужели несчастный Дестабилизированный Декстер забрел в тупик? Рабочий день тянулся долго и нудно, но такими и должны быть рабочие дни. Да, у кого угодно, только не у Декстера; в свое время я постоянно был чем-то занят и прикидывался, что мне нравится работа, никогда не смотрел на часы и не ныл. Наверное, мое занятие доставляло мне удовольствие потому, что раньше я считал его частью игры, частью Великой Шутки Декстера — одурачить всех и казаться человеком. Но для того чтобы шутку оценили, требуются слушатели, а поскольку я теперь остался один, утратив свою аудиторию, желание шутить совсем покинуло меня. Я едва ползал с утра, затем поехал осматривать труп, а потом вернулся к очередному циклу лабораторной работы. Под занавес я заказал кое-какие канцелярские товары и дописал отчет. Убираясь на столе, перед тем как отправиться домой, я услышал, что звонит телефон. — Мне нужна твоя помощь, — бесцеремонно заявила моя сестра. — Еще бы. Очень хорошо, что ты сама это признаешь. — Я на дежурстве до полуночи, — продолжала она, игнорируя мою остроумную и тонкую реплику, — а Кайл не сможет закрыть ставни самостоятельно. В который раз ловлю себя на мысли, что, дойдя до середины разговора, я не понимаю, о чем идет речь. Очень неприятное чувство, хотя, если бы это каждый раз осознавали все остальные, особенно в Вашингтоне, мир стал бы лучше. — А зачем Кайлу понадобилось закрывать ставни? — осведомился я. Дебора фыркнула: — Господи, Декстер, чем ты занимался весь день? На нас ураган надвигается. Я хотел сказать, что занимался весь день чем угодно, только не просмотром метеорологического канала, но вместо этого воскликнул: — Неужели ураган? Как интересно. И когда? — Попытайся приехать к шести. Кайл будет ждать, — сообщила она. — Ладно, — ответил я, но она уже бросила трубку. Поскольку Дебора вечно все делает на бегу, я мог бы расценить этот звонок как извинение за ее недавнюю безосновательную враждебность. Возможно, она наконец свыклась с мыслью о существовании Темного Пассажира, особенно сейчас, когда его и след простыл. Я, наверное, должен быть счастлив, но, учитывая, как провел сегодняшний день, это оказалось очередной занозой под ногтем несчастного Деморализованного Декстера. В довершение еще и ураган нагло выбрал именно такой момент для своих бессмысленных домогательств. Настанет ли когда-нибудь конец этой боли и страданиям, которые я вынужден терпеть? Ох, о чем я говорю, жизнь — это страдание. Я вышел из дверей, чтобы встретиться с любовником Деборы. Прежде чем завести машину, я решил позвонить Рите, которая, по моим расчетам, сейчас уже должна была находиться дома. — Декстер, — ответила она и, не переводя дыхания, продолжила: — Я не помню, сколько бутылок воды у нас есть, потому что около «Пабликса»[53] все места на парковке заняты. — Ну тогда нам придется пить пиво. — По-моему, консервов хватит, вот только тушенка уже два года простояла, — продолжала она, очевидно не предполагая, что кто-то другой тоже хотел бы что-нибудь сказать. Я не стал ее тормозить, решив, что она, возможно, скоро остановится сама. — Фонарики я проверяла пару недель назад, — говорила Рита. — Помнишь, когда электричества сорок минут не было? Запасные батарейки в холодильнике, на нижней полке, у стенки. Коди и Эстор я забрала, у них завтра группы продленного дня в школе не будет, но им там кто-то рассказывал про ураган «Эндрю», так что я подумала, может, ты, как придешь, поговоришь с ними, а то Эстор, по-моему, испугалась? Объяснишь, что это просто большая гроза и с нами ничего не случится, просто будет ветер и гром, электричество ненадолго пропадет. А если увидишь магазин по дороге, не слишком запруженный людьми, остановись и купи воды в бутылках сколько сможешь. И еще льда, морозилка по-прежнему стоит на верхней полке над стиральной машиной, можно наполнить ее льдом и положить туда все, что портится. Да — как твоя лодка? С ней ничего не случится там, где ты ее оставил, или надо что-нибудь сделать? Наверное, мы успеем унести все со двора прежде, чем стемнеет, уверена, все будет нормально, надеюсь, он до нас не дойдет. — Ну ладно, — сказал я. — Я немного задержусь. — Ладно. Ого, смотри-ка, а в «Винн-Дикси»[54] не все так плохо. Поеду туда, там даже места есть на парковке. Пока! Никогда бы не подумал, что такое возможно, но Рита умудрялась обходиться без воздуха. А может, ей хватало глотка в час, как киту? Однако после такого впечатляющего перформанса я почувствовал себя еще более вдохновленным на подвиги и поспешил на помощь однорукому дружку своей сестры. Я завел двигатель и юркнул в транспортный поток. Движение в час пик — сущая мясорубка, а если ожидается ураган, то двигающихся в этот час пик одолевает предчувствие, что мы все погибнем от урагана, и они — в первую очередь. Все едут так, что, окажись ты между ними и их запасными батарейками и фанерой для окон, поплатишься жизнью. Поездка до дома Деборы в Корал-Гейблс была недолгой, но когда я припарковался, то чувствовал себя так, словно прошел суровый обряд посвящения в племени индейцев апачей и из мальчика превратился в мужчину. Я вышел из машины, и дверь дома широко распахнулась, а на пороге появился Чатски. — Салют, приятель! — воскликнул он, весело помахал стальным крюком, на месте которого когда-то красовалась его левая ладонь, и пошел мне навстречу. — Спасибо за помощь. А то закрывать ставни этой штукой — просто жесть. — Не говоря уж о том, чтобы в носу поковырять, — сказал я, раздраженный его просто смешными бедами. Но вместо того чтобы обидеться, он улыбнулся: — Ага. Не представляешь, каково мне подтирать задницу. Пойдем. У меня все на заднем дворе уже приготовлено. Я пошел за ним на задний двор, где располагалось заросшее патио, организованное Деборой. Но, к моему удивлению, все заросли куда-то пропали. Деревья, ветви которых когда-то свисали во двор, были аккуратно подстрижены, а от сорняков, росших некогда между плитками, не осталось и следа. Теперь здесь расположились три клумбы с розами, грядка с какими-то красивыми цветами, а в уголке примостился отполированный до блеска гриль для барбекю. Я посмотрел на Чатски и вскинул бровь. — Да знаю, знаю, — сказал он. — «Голубовато», конечно, да? — Он пожал плечами. — Просто мне скучно торчать тут целыми днями и заживать, да мне и в принципе нравится приводить все в порядок чуть больше, чем твоей сестре. — Смотрится очень мило, — оценил я. — Угу, — сказал он, как будто я огорчил его, заподозрив, что он и в самом деле гей. — Ладно, давай приступим. — Он кивнул в сторону штабеля гофрированных листов металла, сложенных около стены дома, — ставни Деборы. Морганы живут во Флориде уже второе поколение, и Гарри приучил нас использовать добротные ставни. Сэкономишь на ставнях — потратишься на восстановление дома, если они тебя подведут. Недостаток ставней Деборы состоял в том, что они были тяжелые и имели заостренные края. Приходилось пользоваться толстыми перчатками, а в случае с Чатски — одной. Хотя, уверен, его вовсе не радует экономия на одной перчатке. Он старался больше, чем требовалось, чтобы продемонстрировать мне, что никаких физических недостатков у него нет и моя помощь ему вообще-то не нужна. Прошло не менее сорока минут, прежде чем мы установили ставни в пазы и закрепили. Чатски бросил последний взгляд на закрытые ставнями створчатые стеклянные двери патио и, видимо, удовлетворенный результатом наших усилий, поднял левую руку, чтобы утереть пот со лба, но в последний момент остановился, едва не поддев свою щеку на крюк. Взглянув на него, он усмехнулся с легкой горечью. — Все никак не привыкну к этой штуке, — сказал Натеки. — Я посреди ночи просыпаюсь от того, что костяшки чешутся на руке, которой больше нет. Трудно было придумать что-то умное или даже просто социально приемлемое, чтобы ответить. Я не знал, что сказать человеку, который испытывает какие-то реальные ощущения в отсутствующей руке. Чатски почувствовал мою неловкость и хмыкнул безо всякого намека на радость: — Эй, да ладно. У такой старой скотины, как я, еще есть силы побрыкаться. Мне выбор слов показался неудачным, потому что у него отсутствовала еще и левая ступня и брыкание само по себе было невозможно. Однако я обрадовался, увидев, что он выбрался из подавленного состояния, поэтому решил согласиться с ним. — Никто не сомневается, — сказал я. — Думаю, ты справишься. — Угу, спасибо, — не слишком уверенно отозвался он. — Ладно, тебя мне убеждать незачем. Есть у меня в городе парочка старых приятелей-шутников. Они мне предложили у них поработать, в офисе, но… — Да брось, — попытался я его урезонить, — неужели хочешь назад свою шпионскую работенку? — Я умею хорошо ее делать. Когда-то был лучшим. — Наверное, тебе просто не хватает адреналина? — предположил я. — Может, по пиву? — Спасибо, но у меня приказ сверху купить воду в бутылках и лед, пока все не разобрали. — Понятно, — сказал он в ответ. — Все напуганы, что придется пить мохито безо льда. — Да, это самая главная опасность при урагане, — согласился я. — Спасибо за помощь, — поблагодарил он. Транспортный поток к тому времени, когда я двинулся домой, бурлил. Одни торопились поскорее добраться домой со своими бесценными листами фанеры, погруженными на крыши машин, с такой скоростью, словно ограбили банк и теперь срочно смывались. Они озверели от стояния в очередях и тревожного ожидания, что кто-нибудь вот-вот влезет вперед и им вообще ничего не достанется. Другие еще только ехали, чтобы оказаться на месте тех, кто уже отстоял в очередях, и ненавидели первых, которые, может быть, уже купили последнюю батарейку во Флориде. Вообще эта восхитительная смесь враждебности, гнева и паранойи на дороге должна была бы утешить меня. Новее надежды на хорошее настроение рухнули, когда я обнаружил, что напеваю какую-то мелодию, знакомый мотив, но не способен вспомнить, где слышал ее, и, главное не могу прекратить напевать. А когда наконец понял, вся радость праздничного вечера была уничтожена. Это была музыка из моего сна. Та музыка, которая звучала у меня в голове и которую сопровождало ощущение жжения на лице и запах чего-то паленого. Она была незамысловатая и не слишком навязчивая, я напевал ее себе под нос, пока ехал по шоссе Саут-Дикси, испытывая умиротворение от повторяющихся ноток, словно это колыбельная, которую пела мне на ночь мама. И я по-прежнему не знал, что это за мелодия. Уверен: что бы ни происходило в моем подсознании, этому имелось простое, логичное и разумное объяснение. Однако лично я не мог обнаружить никакого простого, логичного и разумного объяснения, почему я слышу музыку и ощущаю на лице жар во сне. Зазвонил мой сотовый, а поскольку транспортный поток все равно тащился как черепаха, я решил ответить на звонок.