Его сердитый прищур превратился в плотоядный взгляд. — Сидя на заднице — вряд ли, — произнес он. — Как же в таком случае? — Если ты спрашиваешь о том, что может заставить меня переменить свое решение, то лучше не напрягайся, потому что ничто в мире этого сделать не может. Да тут вокруг квартала уже очередь выстроилась из желающих нанять меня, я на два года вперед расписан, так что тебе делаю большое одолжение. — Его глаза расширились до нереальных пределов. — Приготовься увидеть чудо. И пухлый счет. Я поднялся. Этот гном, судя по всему, не желал уступить ни цента, и я ничего не мог поделать. Мне хотелось сказать что-нибудь вроде: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним», — но этим я бы все равно ничего не добился. Поэтому я улыбнулся, бодро бросил: «Ну ладно» — и вышел из его апартаментов. Когда дверь закрылась, я услышал пронзительный голос Мэнни, который вопил на Фрэнки: «Ради Бога, подними свой зад и убери наконец это дерьмо с моего долбаного пола!» По пути клифту я ощутил, как по моей шее сзади скользнул холодный словно сталь палец, и на мгновение меня повело, словно Темный Пассажир тронул пальцем воду и убежал, почувствовав, что она слишком холодная. Я стал как вкопанный и оглядел коридор. Ничего. На другом конце человек с газетой возился около своей двери. Помимо него, никого не было. На секунду я закрыл глаза и спросил: «Что?» — но ответа не последовало. Я по-прежнему стоял один, если только за мной никто не подглядывал в замочную скважину одной из дверей. Это ложная тревога. Или скорее всего попытка выдать желаемое за действительное. Я сел в лифт и спустился вниз. Когда двери лифта сомкнулись, Наблюдатель выпрямился, все еще держа в руках газету, поднятую с коврика перед дверью. Газета — неплохая часть камуфляжа, и может сработать еще не раз. Он посмотрел в коридор и заинтересовался, что такого примечательного в той квартире, но сейчас это было не важно. Он выяснит все. Он выяснит все, что делал тот, другой. Наблюдатель медленно сосчитал до десяти, а затем не спеша зашагал к другому концу коридора, к квартире, из которой вышел тот, другой. Разузнать, что он здесь забыл, — дело нескольких секунд. И тут… Он не мог точно сказать, какие мысли проносились сейчас в сознании того, другого, — сразу освоить все премудрости нового тела никогда не получается. Настало время надавить на того, другого, вывести из пассивного состояния. Наблюдатель ощутил, как нарастающее желание действовать достигает темного властного облака, и услышал трепет темных крыльев внутри. Глава 25 Занимаясь своим исследованием человеческих существ в течение жизни, я обнаружил, что, как ни старайся, предотвратить наступление понедельника не удастся. Конечно, люди не прекращают попыток, но понедельник все равно настигает их и всем трутням приходится вновь влачить свою унылую рабочую жизнь, полную бессмысленного тяжелого труда и страданий. Эта мысль всегда утешает меня, ну а так как мне нравится излучать счастье в любом месте, где появляюсь, я сделал свой небольшой вклад, дабы смягчить удар от неизбежного наступления утра понедельника. Я принес на работу коробку пончиков, и вокруг нее немедленно разразился ажиотаж, устроенный ворчливыми сотрудниками; пончики исчезли прежде, чем я добрался до стола. Сомневаюсь, что у кого-либо есть более веские причины для угрюмого настроения, чем у меня, но вы бы мне не поверили, увидев, как коллеги выхватывают у меня пончики и при этом на меня же и ворчат. Винс Мацуока, казалось, разделял царившее в управлении общее чувство легкой тоски. Он приковылял в мою каморку с выражением изумленного ужаса на лице. Очевидно, его вызвало какое-то очень волнующее событие, потому что смотрелось оно почти достоверно. — Господи, Декстер, — произнес он. — О Господи, Декстер! — Я пытался оставить тебе одну штуку, — сказал я, решив, что такую тоску он мог испытывать только при виде пустой коробки из-под пончиков. Но Винс покачал головой. — О Господи, я не могу в это поверить! Он мертв! — То есть пончики тут ни при чем, — сделал вывод я. — Боже, а ведь ты встречался с ним. Ты встречался? В любой беседе наступает такой момент, когда хотя бы один из собеседников неизбежно должен узнать, о чем же идет речь, и я подумал, что такой момент пришел. — Винс, — начал я, — прошу тебя, сделай глубокий вдох, начни все сначала и сделай вид, как будто мы с тобой говорим на одном языке. Он уставился на меня, как цапля на лягушку. — Черт, — сказал он. — Ты что, еще ничего не знаешь? Твою мать. — Какие слова, — оценил я, — неужели ты общался с Деборой? — Он мертв, Декстер. Тело обнаружили вчера вечером. — Значит, он еще полежит, пока ты не скажешь мне, о чем ты, черт возьми, говоришь. Винс моргнул, глядя на меня, и его глаза неожиданно расширились и увлажнились. — Мэнни Борк, — с придыханием произнес он. — Его убили. Признаюсь, я испытал смешанное чувство. С одной стороны, мне, конечно, не жалко, что кто-то другой вывел маленького тролля из строя, а не я, в силу своих этических соображений, которые не позволили мне сделать это самому, но с другой стороны — теперь придется искать организатора на замену. Ах да, еще, возможно, придется состряпать какие-то показания для детектива, ведущего расследование. Досада только-только сменилась облегчением, но тут я вспомнил, что пончиков тоже не стало. В итоге во мне поселилось раздражение при мысли о том, сколько забот из-за этой новой напасти ждет меня впереди. Однако Гарри натаскал меня достаточно хорошо и я знал, что демонстрировать такую реакцию, услышав о смерти знакомого, неприемлемо, поэтому сделал все возможное, чтобы натянуть на лицо выражение некоего подобия шока, озабоченности и печали. — Ничего себе, — сказал я. — Надо же. Известно, кто это сделал? Винс покачал головой. — У него даже врагов не было, — сказал он, пребывая в добросовестном неведении относительно того, насколько неправдоподобно звучали его слова для тех, кто хотя бы однажды встречался с Мэнни. — Я хочу сказать, его все боялись. — Знаю, — сказал я, — его фото в журналах печатали, и все такое. — Не могу поверить, что кто-то мог сотворить с ним это, — убитым голосом произнес он. Сказать по правде, я, наоборот, не мог поверить, что кто-то слишком долго тянул, чтобы сотворить с ним это, но говорить так было бы невежливо. — Ничего, полиция разберется. Кто ведет дело? Винс посмотрел на меня с таким лицом, словно я спросил у него, встает ли солнце по утрам. — Декстер, — с изумлением произнес он, — ему отрезали голову. Так же, как тем троим из университета. Когда мне было восемнадцать и я старался вписаться в общество, то какое-то время играл в футбол и однажды очень больно получил мячом в живот. Так вот, сейчас я испытал примерно такое же чувство. — Ого, — произнес я. — Естественно, дело передали твоей сестре, — сказал он. — Естественно. — Меня вдруг посетила одна мысль, и, оставаясь преданным поклонником иронии на протяжении всей своей жизни, я решил спросить: — А его не поджарили, случайно? Винс покачал головой: — Нет. Я поднялся. — Пойду пообщаюсь с Деборой. Дебора не была расположена к общению, когда я прибыл на квартиру Мэнни. Она находилась около Камиллы Фидж, которая помахивала кистью в поисках отпечатков около ножек стола у окна и не подняла голову, так что я заглянул на кухню, где Эйнджел «Не родственник» нагнулся над телом. — Эйнджел… — Взглянув на тело, я обнаружил нечто такое, что меня крайне удивило. — А это что, действительно женская голова? — спросил я. Он кивнул и ткнул в голову ручкой. — Твоя сестра говорит, что это, типа, та, которая из музея, — ответил Эйнджел. — Что они ее сюда приладили, потому что он педрила. Я взглянул на два среза: один — у самых плеч, другой — у подбородка. Срез на голове по всем признакам соответствовал нашим прошлым находкам, а вот другой, на теле Мэнни, выглядел грубо, как будто был сделан второпях. Края двух срезов аккуратно соединили, но они, конечно, не совпали. Я и сам, без нашептываний своего темного приятеля, мог определить, что в этом случае дело обстояло иначе. А то касание холодного пальца, которое я недавно ощутил на своей шее, могло иметь серьезное значение и, вполне вероятно, было связано с моими текущими неприятностями. Однако этот непонятный призрачный намек не порождал ничего, кроме беспокойства. — Есть еще одно тело? — спросил я, припоминая несчастного запуганного Фрэнки. Эйнджел пожал плечами, не поднимая глаз. — В ванной, — сказал он, — из него торчит нож мясника. Голову оставили. — Он говорил обиженным тоном, словно был оскорблен тем, что некто потратил столько усилий и оставил-таки голову, ну а в остальном ему больше нечего было мне сказать, так что я отправился туда, где моя сестра сидела на корточках рядом с Камиллой. — Доброе утро, Деб, — сказал я, изображая бодрость духа, которой вовсе не ощущал, и был не одинок, потому что она даже не взглянула на меня. — Черт возьми, Декстер, — поприветствовала она меня. — Иди в жопу, если у тебя нет ничего стоящего. — Да тут нигде вокруг ничего стоящего нет, — заметил я. — Но парня в ванной зовут Фрэнки. А это вот Мэнни Борк, которого даже в журналах печатали. — С какого перепоя ты это знаешь? — осведомилась она. — Ну да, может показаться странным, — признал я, — но я, вероятно, последний, кто его видел. Дебора поднялась на ноги. — Когда? — спросила она. — В субботу утром. Около пятнадцати минут одиннадцатого. На этом самом месте. — И я указал на чашку, которая все еще стояла на столе: — На ней мои отпечатки. Дебора смотрела на меня с недоверием и качала головой. — Ты знал этого парня, — сказала она. — Он был твоим другом? — Я нанял его организовывать мою свадьбу, — ответил я. — Он, как мне сказали, хороший специалист.