Тевзеев испуганно посмотрел на Левченко, потом на Одиссея — и нерешительно кивнул. — Да. Осознал. Только недавно. Левченко развёл руками. — Ну и что ему было делать? Он понял, что стал жертвой мошенников — и единственным способом вернуть себе доброе имя мог бы стать возврат украденных денег; но как это сделать, оставаясь за границей, и ежесекундно рискуя пасть жертвой злокозненных албанских бандитов? Кстати, Андрей Николаевич, покажи-ка нашему фигуранту тот листик, что ты перед приездом сюда распечатал. Одиссей сначала не понял, что подполковник обращается к нему — но, увидев бешеный взгляд Левченко, тут же спохватился и, открыв портфель, извлёк из него давешнюю распечатку. Левченко недовольно выдернул лист из рук Одиссея и положил перед Тевзеевым. — «Автокатастрофа в Моравии». Читайте, Игорь Евсеевич! Тот прочёл, и, глядя на Левченко ничего не понимающими глазами, спросил: — А кто эти словенцы? — А это некто Али Умар ар-Рамахи и его головорезы — которые с помощью Андрея Николаевича, внедрённого нами в их банду, хотели с вами поболтать в Виловицах. И только благодаря Андрею Николаевичу вы этой встречи чудесным образом избежали… Тевзеев побледнел. — А…. А кто это их? Левченко вздохнул. — Албанцы. Из клана Харадинги. Мы им намекнули, что Али Умар хочет украсть их деньги — они приехали и доходчиво объяснили арабу, что брать чужое — нехорошо. К счастью, вы к этому времени уже находились здесь, у гостеприимных белорусских чекистов, и вам албанцы ничего подобного сделать не смогут. — Дима, ты что-то от темы отклонился. — Напомнил полковник. — Ничуть не бывало! Всё — по теме. Так вот, возвращаясь к Игорю Евсеевичу Тевзееву — что ему оставалось делать в этой, прямо скажем, драматической ситуации? Полковник флегматично спросил: — Что? — Бежать. Бежать домой, бежать, несмотря ни на какие формальности и несущественные мелочи! Успеть вернуть украденные албанцами деньги в Россию — пока те до них не добрались первыми! И в этой ситуации — до фальшивого ли паспорта было Игорю Тевзееву? Полковник хмыкнул. — То есть ты хочешь сказать, что этот хлопец всеми силами души рвался домой, чтобы исправить свою ….хм… ошибку? И что паспорт фальшивый предъявил только для того, чтобы концы обрубить? Левченко кивнул. — Совершенно верно! Игорь Евсеевич, вы ведь подтверждаете, что единственной целью вашего … скажем, не совсем законного пересечения границы — была явка с повинной? Тевзеев растерянно кивнул. — Ага. Явка. С повинной. — Вот видите! Человек хотел исправить главную ошибку своей жизни — а вы ему триста восьмидесятую статью своего кодекса шьёте…. Хотите на три года закатать человека, который хотел спасти для Отечества пятьдесят миллионов долларов! Не понимаете вы, товарищ полковник, высоких порывов, не цените широты души, не видите, что в этом субтильном теле бьётся отважное сердце героя и мученика…. Одиссей едва сдерживал себя, чтобы не расхохотаться — Тевзеев же внимал подполковнику с каким-то детским, наивным восторгом. Однако, умеет Дмитрий Евгеньевич подпустить пафоса… Полковник снисходительно ответил: — А как он это докажет? Положим, мы готовы факт использования фальшивых документов забыть — если цели этого субчика и в самом деле были столь благородны, как ты, Дима, нам тут вещаешь…. Но где доказательства? Левченко пожал плечами. — Нет ничего проще, чем их предъявить. Завтра мы организуем пресс-конференцию для местных и иностранных средств массовой информации, где Игорь Евсеевич объявит, что вернулся на Родину, дабы искупить свою вину, и готов вернуть в российский бюджет все украденные с его помощью албанской мафией деньги…. Ведь объявите, Игорь Евсеевич? Тевзеев, судя по всему, малость отошёл от напора подполковника — детский восторг из его глаз исчез, уступив место очевидной работе здравого смысла. Он ответил подполковнику: — А смысл? Трёшку отсижу, зато бабки сохраню. А так — и бабок лишусь, и неизвестно, что мне в Москве прокуроры запоют. Может, ещё больше впаяют! Не вижу резону, начальник. Одиссей только диву давался — как лихо этот крендель умеет меняться, буквально на глазах, в течении всего полутора минут! Но Левченко, как оказалось, в своём арсенале тоже не один пафос держал. На циничную тираду Тевзеева он ответил в том же стиле: — А тут рамсы не в твою пользу, Игорёк, по любому. Уходишь в несознанку — получаешь трёху и двигаешь на белорусскую зону по триста восьмидесятой, откуда тебя, по истечении срока, забирает русский воронок. И садишься ты опять — за мошенничество; срок, скорее всего, будет небольшой, но когда на зоне узнают, что у тебя в европах такие бабки заныканы — разденут тебя донага влёгкую! Мявкнуть не успеешь. — А сливаю бабки? — А это совсем другой коленкор! Завтра ты объявляешь себя мучеником и страдальцем, осознавшим свою ошибку и жаждущим покаяния. Это у нас любят. А если ты вдобавок ещё и объявляешь публично, что бабки сдаёшь в кассу — тебе реальный респект и народная любовь. Первый из беглых олигархов, для кого Россия — важнее бабла! Это дорогого стоит…. Ну и по секрету скажу тебе — мы постараемся убедить прокурорских быть к тебе помягче, условный срок я тебе практически гарантирую…. И заметь — тебя после мытарств никто пальцем тронуть не захочет — зачем? Ты ж пустой, ты ж всю казну сдал…. Ну а тестюшка тебе какую-нибудь непыльную работёнку изыщет. Опять же — за тобой ореол бессребреника и человека чести; тут надо будет с журналюгами поработать, но это дело техники. Так что и политическая карьера для тебя не закрыта…. Так что решай, что для тебя лучше, дружок! Тевзеев тяжело вздохнул. — Гарантий нет…. Ежели бы прямо тут прокурор мне письменное обязательство накатал — дескать, в случае возврата бабла гарантирую условный срок — то, пожалуй, подписался бы я на вашу авантюру. А так… Левченко пожал плечами. — А так — Беджет Харадинга завтра случайно может узнать, что его деньги сейчас в Минске…. Мы ему подсказали, что на его добычу нацелился Абу Умар — кто-то ему подскажет, что его «кошелёк» сидит в минском СИЗО… Тевзеев смертельно побледнел. И еле выдавил из себя: — Же… жестокие у вас игры, уважаемый… — Подполковник. Можете называть меня «гражданин подполковник». — В СИЗО Беджет меня не достанет. А вот на зоне… Левченко кивнул. — И я о том же. Так что по-любому тебе выгоднее вернуться на Родину героем, чем изо всех сил пытаться сохранить чужие деньги — в конце концов, лишиться и денег, и жизни…. Ты ж не забывай, что у тебя на воле остаются двое деток — как ты думаешь, сможет их Беджет использовать для того, чтобы получить свои бабки? Тевзеев мрачно кивнул. — Этот — сможет. Подполковник развёл руками. — Ну, вот и всё! Ты сам себе всё сказал… Тевзеев помолчал несколько минут, а затем тихим, бессильным, совсем не похожим на прежний, голосом проговорил: — Давайте… ручку и бумагу. Буду писать чистуху. И это… объявляйте о пресс-конференции. Только набросайте мне тезисы, которые вы недавно так красиво оглашали.… Самому мне так не придумать, башка трещит… — Ничего, ты давай своими словами. Вернее будет — не собьешься! — И, обращаясь к полковнику: — Всё, Володя, мы поехали, у нас тут ещё кой-какие дела до завтрашней пресс-конференции есть. — Валяйте! Завтра к десяти, не опаздывайте… Левченко улыбнулся. — Не опоздаем. Это в наших интересах — вернее, в интересах нашей страны… Эпилог — Ну, здравствуй, солнышко… — Здравствуй, любимый! — Извини, что немного задержался…. Были дела. — Я знаю, любимый. Ты голоден? — Да. Я закончил тяжелую, но важную работу. Ужасно устал. И очень проголодался. Ты накормишь меня? — Конечно! Мой руки, я сейчас накрою на стол. — Я очень люблю тебя… — И я тебя…