– Где Рафшод, Гонко? Гонко, где Рафшод? Дупи прекрасно это знал. Он спросил лишь для того, чтобы ему не ответили, дабы он и дальше мог дергаться, суетиться и откладывать кирпичи. Гонко сделал ему одолжение своим молчанием: ответь он – через несколько секунд последует еще один вопрос. А ответ прозвучал бы так: Рафшод лежит в постели, потому что Гонко избил его до потери сознания. Рафшоду очень нравилось, когда его избивали, но здесь дело было в другом – его необходимо была наказать за дурацкую выходку. Именно Рафшод сунул кисет с порошком в штаны Гоши прямо перед тем, как тот выбрался наружу и заблудился. После того как порошок нашли, было решено немного поизмываться над Джейми, а потом прикончить его, но от номера со скалкой у Гонко случилась истерика, – что выразилось в легком поднятии его застывших губ. С неохотной помощью предсказательницы он присмотрелся к Джейми поближе, и то, что он увидел, ему понравилось. Гонко снова взглянул на часы и пробормотал: – Где этот гребаный клоун? Он имел в виду новичка. – Ой, блин, я не уверен, – отозвался Дупи, старательно вытиравший платком рот Гоши. Пока Дупи приводил Гоши в порядок, тот довольно моргал, его руки висели вдоль тела, а кулаки были разжаты. – По-моему, я видел его, м-м-м, у Шелис. Кажется, его я там видел, Гонко. Который, по-моему… – Дупи нахмурился. – Помнишь, ты меня спрашивал, где он, Гонко? Ты только что спросил. Ты только что… – Тихо ты. – Прости, Гонко, я просто, я… Гонко в третий раз посмотрел на часы и недовольно цыкнул. Он потратил целое состояние на подкупы, чтобы позаимствовать хрустальный шар и посмотреть этот кастинг: прорицательница не очень-то его жаловала. Внезапно Дупи обернулся к нему. – Не нравится мне этот новичок, Гонко, не нравится мне он! Дупи не врал. Новичок настраивал всех друг против друга, и от него прямо несло пакостями, что вот-вот случатся. Очень нехорошо. На площадке и так хватает врагов, а тут еще и в своей труппе один объявился. В этот момент новичок появился у входа в палатку. Он тихонько вошел, сгорбив плечи и неся в руках хрустальный шар предсказательницы. Гонко с отвращением следил за его зловеще-бесшумными движениями. Каждый жест новичка, похоже, говорил: «Жду, пока ты повернешься спиной». Гонко посмотрел ему прямо в глаза. Циркач поумнее новичка не стал бы встречаться с ним взглядом, этот же нагло пялился. Гонко ловким движением вскочил на ноги, чтобы заставить его дернуться. Сработало. С необычайной осторожностью Гонко взял из рук новичка хрустальный шар, поставил его на стол и бросил: – Пошел вон. Новичок медленно попятился назад. Он ждал у входа, у самого полога, нарочно не повинуясь, чтобы заставить главного клоуна повторить приказ. Это тоже было неразумно. Гонко выпрямился и сунул руку в карман, потому что вдруг решил прикончить непокорного клоуна прямо на месте. Но в этот момент новичок убрался прочь. Глядя ему вслед, Гонко пару секунд погладил лезвие ножа, который он вытащил из кармана, потом сплюнул и сунул нож обратно. Гоши издал пикающий звук, выражавший легкое неодобрение, как подумал Гонко, но точно это знал один лишь Гоши. Пламя свечи отражалось от поверхности хрустального шара, словно желтый глаз. Главный клоун положил ладонь на холодный хрусталь и пробормотал одно слово «Джейми». Шар затуманился, словно кто-то внутри заволок дымом его ровную поверхность. Часы Гонко показывали, что у Джейми осталось пятнадцать минут. «Я дам ему немного форы», – подумал Гонко, разглядывая молодого человека. За всеми попытками Джейми жить рациональной и размеренной жизнью, где все определено и разложено по полочкам, ясно угадывался неистощимый источник эксцентричного поведения, который вот-вот прорвется наружу, и Джейми, казалось, стоило больших трудов инстинктивно сдерживать его. Похоже, это происходило день ото дня. И чем больше он прикладывал усилий, тем более впечатляющими будут результаты, когда парень или временно сломается, или окончательно прогнется. Никто не гнется так хорошо, как тот, кто создан из абсолютно прямых линий. Вид прояснился, и там показался кандидат-новичок. Гонко понял, что постоянные преследования довели его до грани нервного срыва, и остался доволен проделанной работой. По времени все было рассчитано идеально, и теперь этот парень почти созрел. Двое других клоунов притиснулись к главному и нагнулись над хрустальным шаром. Гоши издал неясный звук, больше всего похожий на «О-о», нельзя было точно сказать, что он означал – возможно, выражение узнавания, когда высокий молодой рыжеволосый человек задвигался внутри шара. – Тихо, Гоши, – велел Дупи своему брату. – Гоши, тихо. Он начинает. * * * Торговая улица Квин-стрит была забита туристами, наслаждавшимися жарой, и местными жителями, спасавшимися от нее. Первый поток служащих в костюмах и галстуках, возвращавшихся с работы в понедельник вечером, устало тек к вокзалу. В две минуты пятого толпа заволновалась, и по ней прокатился ропот, когда люди дружно повернули головы. Откуда-то с конца улицы раздался звук настолько громкий и пронзительный, что в нем едва можно было узнать человеческий крик. Сразу же раздались сухие хлопки, похожие на автоматную очередь. Все уставились на облачко серого дыма, лениво поднимавшееся в самом конце улицы. Снова раздался визг, резкий и назойливый, пронзивший толпу: – Там БОМБА! ТАМ БО-О-О-О-МБА!!! Пять лет с терроризмом в заголовках газет сделали свое дело. Все замерли, и паника разнеслась по толпе, словно рябь по воде. Хлопки не прекращались. Двое полицейских осторожно направились к источнику дыма, держа руки на кобурах. Внезапно, прорвавшись через толпу покупателей, высокий, худощавый рыжеволосый и, что самое интересное, голый мужчина ринулся вниз по улице, неуклюже выбрасывая вперед ноги. Под пучком рыжеватых лобковых волос неистово болтался из стороны в сторону его пенис. Походка вполне подошла бы для номера «Монти Пайтона»: колени поднимались высоко в сторону, совершая скорее прыжки, а не шаги, а расставленные в стороны локти двигались вверх-вниз, как крылышки. Лицо его скрывала наволочка. Сквозь прорези для глаз он несся через окружавшую его толпу, видя лишь размытые силуэты и препятствия. На груди у него красовалась нарисованная зеленой краской свастика, обращенная в другую, непривычную сторону. На спине – огромный смайлик. От пота краска расплывалась, и вскоре от знаков остались лишь размытые очертания. Его преследовали трое ошарашенных пожилых полицейских, ожидавших, что за смену им придется иметь дело лишь с несколькими магазинными воришками. Они пытались его догнать, однако, несмотря на свою дикую походку, шевелился Джейми довольно резво. Как футболист, он ловко лавировал между семействами, компаниями студентов и японскими туристами, наводившими на него фотоаппараты. Джейми снова заорал во все горло: – Там БОМБА! ТАМ БО-О-О-О-МБА!!! Наволочка съехала, и он тотчас же ослеп. Ни секунды об этом не жалея, он сдернул ее с головы, она медленно опустилась на тротуар, так что полицейские смогли спокойно его подобрать. У казино дым расползался все больше, превращаясь в серый туман. Хлопки и взрывы слились в один сплошной оглушительный треск и внезапно прекратились. Никакой бомбы не было. Весь шум издавали фейерверки и петарды, которые Джейми купил в каком-то магазинчике в районе Фортитуд-Вэлли. Раскрасив себя в общественном туалете и идя по Квин-стрит в одном плаще на голое тело, он обложил пиротехникой декоративный куст, росший в конце улицы. Он понятия не имел, произведет ли это впечатление на клоунов и смогут ли они вообще все это увидеть, – но это единственное, до чего он смог додуматься. Если бы не помутнение рассудка, до которого его довели преследования клоунов (кровь Стива стала последней каплей), он мог бы просто вызвать полицию и избавить себя от дальнейших неприятностей. Но когда он бежал по торговой улице, все беды прошедшей недели словно сгинули. Его накрыла небывалая адреналиновая волна. Мысли летели у него в голове, словно пленка в ускоренной перемотке. Он не чувствовал ни тротуара под бухающими ногами, ни напряжения мышц, ни шлепков яиц по ляжкам. Ему казалось, что он может оттолкнуться и взмыть в небо. Разумеется, на оживленной улице это не могло продолжаться вечно. Он налетел на людскую стену и не увидел в ней прохода. Он ринулся на двух школьниц в форме, они завизжали, и все втроем свалились. Он почувствовал, как пенисом коснулся портфеля одной из них, и лишь чудом он не хлопнулся на них самих. Лежа на земле, он заметил остановившийся на светофоре фургон телеканала «Семь новостей». Из окошка высунулся оператор и, широко осклабившись, направил на Джейми камеру. Джейми кое-как поднялся на ноги, запоздало прикрыв пах, и школьницы снова завизжали. В новостях это будет смотреться нехорошо. Через плечо он увидел приближавшихся полицейских. Еще двое бежали к нему спереди. Он судорожно вдохнул и ринулся к площади Короля Георга. В парке было полно голубей, туристов, клерков и студентов, читавших на лужайках. Он побежал между ними, все еще подстегиваемый адреналином, притуплявшим боль, все невзгоды и неприятные последствия. Вот последствия-то действительно будут, если он перестанет бежать. Но делать этого он не собирался… * * * Все закончилось позорным шествием голышом, да еще и в наручниках через площадь Короля Георга. Женщина-полицейский с выражением полного безразличия на лице бросила ему полотенце, чтобы он прикрылся. – Вы не понимаете, – орал он копам, когда те валили его на землю. – Клоуны… Мне пришлось… Клоуны меня заставили… В допросной ему зачитали обвинения. Появление в общественном месте в непристойном виде, нарушение общественного порядка, угроза насилия (школьницам), вероятная попытка изнасилования (школьниц), нарушение общественного спокойствия, незаконное владение пиротехническими изделиями, воспрепятствование осуществлению правосудия. Добавили, что после консультаций с федеральной полицией ему могут предъявить еще одно обвинение – приняты новые антитеррористические законы, по которым заведомо ложная информация о взрывных устройствах каралась так же, как настоящая угроза взрыва. Что означало, что Джейми могли официально признать террористом. В этот момент желание Джейми заплакать сменилось бурными рыданиями. В дополнение ко всему этому оставался открытым вопрос о возможном убийстве Стива, о котором он не осмелился упомянуть. Надо все рассказать, он это понимал, но сейчас и их вопросов было уже достаточно. После всплеска адреналина на него навалилась дикая усталость, и ему хотелось только одного: заползти куда-нибудь в тепло и закрыть глаза. Из полиции его отпустили только в полночь. Примерно в это время ему в голову пришла новая и еще более ужасающая мысль: «На самом деле, все это, до последнего шага, могло происходить у тебя в голове. Ты мог все это себе напридумывать с той самой секунды, когда увидел на дороге клоуна. Если ты до такой степени спятил, то угадай, что тогда? На твоей совести могут оказаться и пятна крови в комнате Стива. Может, ты убил его во сне. Может, ты прокрался наверх и разделал его на куски. Может, это ты разгромил весь дом. Тогда у тебя огромные неприятности – не только с законом. Беда у тебя здесь, в собственной башке. Может, ты никогда больше не увидишь дневного света». На все это ему было нечего возразить, и он медленно плелся домой. Если каким-то чудом там окажется Стив, целый и невредимый, наверное, он сможет по-тихому отправиться в психушку и постараться все это забыть. Добравшись до дома, он увидел записку, лежавшую на постели из диванных подушек. Он замер на пороге, пристально глядя на нее и слегка покачиваясь. Стоял он так минут пять, в течение которых сердце его, похоже, остановилось. Снаружи весь город замер. Он подошел к постели и взял в руку записку. Она гласила: «Поздравляю. Гонко, Цирк семьи Пайло». * * * В клоунской палатке Гоши издавал прерывистый свист, похожий на щебетание попугая. Эти звуки не означали ничего особенного, просто указывали на то, что какие-то механизмы у него внутри продолжали работать, и Гоши по-своему все еще тикал. В хрустальном шаре клоуны видели весь спектакль с момента, когда Джейми раскрашивал себя, и до настоящего времени, когда его волочили перед зданием мэрии. Двое полицейских крепко его держали, он неистово молотил ногами. Дупи все время отпускал комментарии, сводившиеся к возгласам: – Ой… Блин… Что он?.. Где он?.. Блин… Рот Гонко дернулся – наметанный глаз распознал бы в этом улыбку. Когда Джейми уводили со скованными за спиной руками и с появляющемся на лице выражением смирения, Дупи повернулся к Гонко и спросил: – Он все хорошо сделал, Гонко? Гонко, хорошо сделал? Гонко, помнишь, когда я тебя спрашивал, а хорошо ли он все сделал? Гонко скосил глаза в сторону. – По-моему, он все прекрасно сделал. – Да, вот и Гоши так думает, верно, Гоши? Верно? – О-о. Гонко положил ладонь на хрусталь, словно собираясь погасить свечу. – Все лучше того типа, вскарабкавшегося на чертову крышу, – пробормотал он. Гоши издал ровный свист. Клоуны встали. В качестве дивана они использовали связанного человека с кляпом во рту. Человека этого звали Стив, и он был в полной отключке. – Дадим юному Джей-Джею пару часов подергаться, а потом заберем его, – сказал Гонко. – Раф может послать записку, когда очухается. И уберите этого, – он пнул башмаком бесчувственное тело, – с глаз моих.