— А вот это я не видел. Он из кабины вылез, махнул нам рукой, мы и поехали. А на завод он пошел или еще куда, этого я не видел. Шелестов посмотрел в окно на заводской двор и пошел дальше по коридору. И тут его как молнией ударило. Он снова глянул в окно. Петров? Он ведь уехал, Шелестов сам видел, как тот садился в машину, которая отправлялась на полигон. Как же это так, ведь он был старшим в группе, которая повезла на испытательный полигон контрольную партию боеприпасов на «отстрел». Так это у них тут на заводском жаргоне испытания называются. А машины пропали, и их бросились искать. И Коган на вездеходе уехал, и капитан Разумов с группой тоже уехал искать машины, которые могли застрять где-то по дороге на полигон в снегу. А Петров здесь! Максим пошел быстрее по коридору, толчком открыл дверь в кабинет главного технолога. Там шло производственное совещание, и все с удивлением подняли головы. — Машины нашлись? Кто-то знает, как проходят поиски? — таким требовательным тоном произнес Шелестов, что технолог сразу замотал головой: — Нет, никто еще не вернулся. Наоборот, еще две партии на поиск отправили. Из милиции обещали прислать людей. А что случилось? И тут завыла сирена. Почти все, включая Шелестова, бросились к окну. Со стороны патронного склада тянуло дымом, выла сирена, и к складу бежали вохровцы и рабочие. Шелестов, чуть не сбив с ног кого-то из инженеров, бросился из кабинета. Он побежал по коридору, потом по лестнице. В цеху толкнул дверь конторки. Усатова на месте не было, дверь оказалась заперта. На улицу Максим выбежал в одном свитере и меховой безрукавке. С треском разлетелось окно склада, и оттуда повал дым. Люди тащили огнетушители, кто-то кричал, требуя принести ведра и багры. Появились двое с пожарным рукавом, который тут же начали раскатывать на снегу. Шелестов представил, что сейчас произойдет, если начнут рваться патроны. А если еще и гранаты начнут взрываться? Несколько человек, натянув противогазы, открыли дверь и бросились внутрь помещения. Шоферы отгоняли от склада грузовики и погрузчики. Кто-то властным голосом приказывал в мегафон эвакуировать людей из цехов. Внутри здания в затянутом дымом проеме мелькали языки пламени. Появились двое в противогазах. Один тащил на себе находившегося без сознания человека в противогазе. Его сразу подхватили, положили на снег, стащили с потного лица противогаз. Подбежала женщина в белом халате поверх пальто и присела возле раненого. Шелестов решился. Он схватил брошенный противогаз, надел его и побежал внутрь склада. Дышать было нечем, и он перешел на шаг. В дыму что-то двигалось, впереди виднелись языки пламени. В грудь ударила и исчезла струя воды, едва не сбив Шелестова с ног. Через несколько шагов Максим понял, что находится в просторном помещении, где все заволокло дымом. Он споткнулся о лежащее тело, присел перед человеком, убедился, что тот в противогазе. А потом он увидел Петрова, тот багром оттаскивал в сторону ящики, которые охватил огонь, а какие-то люди поливали их водой из шланга и ведер. Кто-то бил по огню куском брезента, сбивая языки разгорающегося пламени. Еще один человек упал и стал неистово кашлять. Шелестов с натугой поднял с пола человека, лежавшего без сознания, взвали его себе на спину и, согнувшись, задыхаясь и почти теряя сознание, пошел к выходу. Там, уже за порогом, его подхватили какие-то люди, сняли с него груз. Шелестов закашлялся, стащил противогаз, жадно хватая воздух мокрым ртом. А его уже тащили подальше от огня. Максим пытался вырваться, крича, что там люди, им надо помочь. Кашель душил, в голове все кружилось и плыло, и Максим потерял сознание. Шелестов очнулся, и первое, что он увидел, это белый потолок над собой. Голова раскалывалась, грудь болела, болело горло, а в воздухе пахло не дымом и гарью, а карболкой. Повернув голову, он увидел кровати, на которых лежали люди, и чьи-то колени у изголовья своей кровати. — Ну, ожил, пожарный? — раздался голос Когана. — Ты здесь? — Шелестов закашлялся, прикрывая рот рукой. — Что с машинами? Нашли? А пожар как на заводе? Что там? — И машины нашлись, и с пожаром справились. Все в порядке, Максим, лежи спокойно. Тебе лежать надо. Надышался ты там всякой гадостью. — Не могу лежать. — Шелестов приподнялся и подвинул подушку под голову, чтобы лечь повыше. — Слушай, я ничего не понимаю. Там, на складе, во время пожара, когда я помогал людей вытаскивать, я его видел. Он тушил пожар. Мы пришли позже, я думаю, что если бы не Петров, там сейчас все рвалось и горело как в аду. — Да я знаю, — вяло улыбнулся Борис. — Я уж наслышан. Петров, кстати, здесь же, в больнице. Ожогов много, сотрясение мозга. На него там что-то упало. Ели вытащили. А там с машинами его не было. Он почему-то вернулся, и машины на полигон ушли без него. Я тебе вот что скажу, Максим. Люди рассказали, как Петров тушил пожар, спасал склад, да и завод по большому счету. Понимаешь, завербованные диверсантами люди, враги, вредители так не поступают. Оставив Шелестова и взяв с него слово, что тот не станет без разрешения врача покидать больницу, Коган вышел в коридор. И тут он увидел Лобанову. Женщина, тиская мокрый платок, стояла перед палатой, в которой лежали наиболее пострадавшие во время пожара рабочие. Там лежал и Петров. Коган подошел к женщине, взял ее за локоть. — Как вы? — спросил он. — Пришли Владимира Сергеевича навестить? К нему пока нельзя, но врачи говорят, что ничего страшного. Выживет. Ожоги есть, но процент повреждения кожных покровов невелик. Все обойдется. Может, только следы останутся. — Черт с ними со следами, человек бы жив остался! — замотала головой женщина. — Любите его? — спросил Борис. Лобанова закивала и снова прижала платок к глазам. Коган дал ей немного поплакать. Он некоторое время молча сидел рядом на стуле, а потом, когда женщина отняла платок от раскрасневшегося лица, спросил: — А теперь вы мне вот что скажите, Ольга Васильевна. Усатов тоже в вас влюблен? Домогался вас? — Почему вы спрашиваете? Почему вы так подумали? — испугалась женщина. — Да вы не волнуйтесь, — улыбнулся Коган и похлопал Лобанову по руке. — Просто я умный. А еще я из НКВД. Простите уж, что не сразу открылся. Работа такая. А догадаться несложно. Вы ведь с Петровым таились не столько от коллектива, сколько от Усатова. Злой он, ревнивый, мог бы гадости сделать Петрову. Да? — Мог бы, — вздохнула Лобанова, но потом испуганно заговорила: — Но вы не думайте, что Усатов мог поджечь склад, чтобы Володе навредить! Он не враг, он просто влюбленный дурак, зануда, который кому хочешь нервы вымотает. — Разберемся, — пообещал Коган. — А с Володей вашим все будет хорошо. Вот увидите. Еще и орден дадут за его подвиг во время тушения пожара. — Скажите, а вы ведь наврали, что заберете Володю на Урал на другой завод? — Наврал, — с готовностью ответил Борис. — А вы себя сразу выдали. Буторин показал на карте место, которое указал Русаков. — Вот здесь, по его сведениям, и взрывчатка, и место встречи с главной группой, которая идет от границы. Но записка от Сосновского получена охотником вот здесь. И не похоже, что японцы идут к этому месту. — Я тоже об этом подумал, — согласился Шелестов. — Твой Русаков, скорее всего, не врет. Он просто тоже не владеет информацией, и его друзья-парашютисты тоже дезинформированы. Японцы явно идут на юг, но рисковать нам нельзя. Вдруг у японцев тут в тайге спрятаны аэросани и они за сутки вернутся к этому месту. Может, собачьи упряжки. Может, самолет. — Ну, насчет самолета — это ты загнул, — хмыкнул Коган. — Это я образно, — поморщился Шелестов. — Я просто понял, что старший в этой группе хитер как лис. Давайте делиться. Вот что, ребята, берите бойцов и отправляйтесь к месту, где хранится взрывчатка. Ее в любом случае надо изымать, даже если за ней никто сейчас не придет. Учтите, что там может быть засада, а возможно, место заминировано. Будьте осторожны. А я пойду на перехват японцев. Будем держать связь по рации. Через сутки выход в эфир каждый час. Шелестов лежал в снегу, одетый в белый маскировочный костюм поверх ватника и ватных штанов. Капюшон трепало ветром, снег летел на автомат, который Максим сам старательно, как и другие бойцы, перебинтовал, чтобы тот не выдавал его на снегу. Впереди была река, скованная льдом, и другого пути у японцев, кроме как через распадок по низкому пологому берегу выйти к реке и перейти ее здесь по льду, не было. — Товарищ подполковник, вас вызывают по рации! — Радист подполз с белым коробом радиостанции на спине и протянул наушники. — Кукушка, я Дрофа, — послышался в эфире голос Буторина. — Как слышишь меня? — Хорошо слышу, Дрофа! Что у тебя? — Гнездо пустое, причем очень давно. Было полное, остатки ящиков. Трава и кусты уже проросли. Два или три года, как здесь ничего нет. — Понял, Дрофа. Обследуйте местность вокруг и возвращайтесь. — Как у тебя, Кукушка? — Нормально, ждем с распростертыми объятиями гостей. Они в пределах видимости. — Желаю удачи, Кукушка! «Ну, вот и все, — подумал Шелестов, возвращая радисту наушники. — Теперь все становится ясно. Они отвлекли бы нас на то место, мы бы кинулись туда, как свора легавых, хватать, а там ни японцев, ни взрывчатки. А он за это время исчез бы. И взял бы взрывчатку в другом месте, о котором мы не знаем. Мы две недели пытаемся ликвидировать диверсантов по области, и все нам попадаются мелкие сошки, которые даже всей информацией не владеют. Сети для нас раскинули. Ну-ну! Не вы тут самые хитрые». — Снайперы, приготовиться! — крикнул Шелестов, когда увидел на опушке на противоположном берегу человека. Одет он был в обычный полушубок. Приложив к глазам бинокль, Шелестов с удивлением узнал в этом человеке Сосновского. Михаил постоял, глядя по сторонам, потом не спеша пошел вперед. Дойдя до реки, он попробовал ногой лед и двинулся через реку к другому берегу. Шелестов стиснул зубы. Ну, Миша, давай, смелее. А как дойдешь, падай в снег и за камни. Мы тебя прикроем. Догадайся, родной, догадайся. И знак ведь никак ему не подашь! Наверняка японцы следят за ним, за каждым его шагом и жестом. Осмотревшись на берегу, Сосновский повернулся и сделал знак рукой. Из леса один за другим стали выходить японцы. Экипированы они были хорошо. У каждого меховой летный комбинезон с капюшоном. На ногах меховые сапоги. За спинами большие короба с грузом. Десять человек, двенадцать. Но среди японцев нет женщины, точно нет. Шелестов различал в бинокль лица всех, кто пересекал сейчас реку. Черт, значит, она на том берегу. Значит, не все пошли по льду. Выходит, там их главный с женщиной. Ах, лис! Шелестов повернулся и крикнул: — Радист, передай «тройке», пусть скрытно идет на тот берег. Там остался главный. Брать живым! Ну все, сейчас за изгибом реки бойцы переберутся на другой берег и выйдут к японцам в тыл. А этих покрошим на льду, если не станут сдаваться. Они тут как на ладони. Лишь бы Михаил от них отошел. Но ведь заподозрят его, обязательно заподозрят и захотят убить. — Миша, куда? — прошептал Шелестов и даже приподнялся на снегу. Сосновский кивнул японцам, перешедшим реку, и пошел по льду назад. Куда, зачем? Ты ведь заложником у них станешь. Черт, Мишка же не знает, что мы здесь, что они попали в засаду. Теперь нужно подождать, пока он не уйдет в лес. А потом… Михаил скрылся за деревьями. Японцы на берегу сбросили с плеч ранцы и стали подниматься по склону в трех направлениях. Осмотреться хотят. Место открытое, не нравится им. Над рекой раздался усиленный рупором голос. Переводчик говорил по-японски, приказывая сложить оружие и сдаться, иначе все будут уничтожены. Кто-то схватился за оружие, почти все попадали в снег и закрутили головами. Двое бросились назад, на другой берег, но этого им разрешить было нельзя. Звонко один за другим хлестнули по реке выстрелы из винтовок. Японцы упали в снег и замерли. Сработали снайперы. И сразу на берегу стали раздаваться автоматные очереди. Японцы запаниковали и начали стрелять. Им отвечали «ППШ». Вот один упал, второй, отползая, скатился по склону и остался лежать, безжизненно раскинув руки. Еще двое японцев были убиты. Шелестов приказал прекратить огонь и снова говорить переводчику. На этот раз никто стрелять не стал. Диверсанты начали подниматься из снега, бросая автоматы и задирая руки. К ним с автоматами наперевес вышли бойцы полка НКВД. Жестами им приказывали подниматься и уходить за камни, где каждого будут обыскивать. В лесу на другом берегу раздался выстрел, потом еще один. Кто это? «Тройка»? Нет, не успела эта группа дойти. Это Сосновский. Шелестов вскочил и крикнул двум бойцам: — За мной! Максим бежал по льду, скользя и падая и все ожидая выстрелов с другого берега. Бойцы бежали справа и слева от него, тоже периодически падая на лед. Затем они кинулись по следам японцев вглубь леса. А потом он увидел Сосновского, который старательно связывал за спиной японцу руки. Рядом стояла молодая женщина с распущенными волосами, которая направляла на японца пистолет. — Миша! — заорал Шелестов и тут же осекся. Молодая женщина мгновенно повернулась на голос и навела пистолет на него и бойцов. На миг Максим подумал, что эта дама целилась не в японца, а в Михаила, но потом он отогнал эти мысли. Сосновский поднялся и заулыбался. Живой! Они сидели в хорошо натопленной избе. Икэда не выглядел ошарашенным, удивленным или испуганным. Он был спокоен, отвечал на вопросы рассудительно. Шелестов спросил его, добровольно ли полковник отвечает на вопросы или дает заведомо ложную информацию, которую он приготовил на случай ареста. Икэда даже улыбнулся в ответ. — Я знаю, что у меня нет другого выхода. Теперь я надолго в ваших руках. У меня есть сведения, что император не станет воевать с Советским Союзом. Теперь точно не станет. А значит, мой плен будет долгим. И будет ли он комфортным, зависит от моего желания сотрудничать с вами. — А ведь я вас узнал, полковник, — сказал Сосновский. — Это было не так давно, и мы с вами встречались в Харбине. — Я вас тоже тотчас узнал. Мог вас убить сразу, но я решил использовать вас как ловушку, как ложный след, когда это будет необходимо. Чтобы выиграть время. — Хорошо, кому вы должны передать этот пакет с инструкциями? — спросил Шелестов, просматривая документы, которые извлекли из непромокаемого пакета. Его Икэда все время нес под комбинезоном на груди. Рубцову арестовали дома. Хотя она и так находилась почти под домашним арестом. Ей запрещено было пока покидать квартиру. Ее мужу разрешили выходить на работу. НКВД удалось сохранить в тайне временный арест и допросы. Платов, проанализировав ситуацию, разрешил оставить Рубцова на свободе, хотя присвоение чужих документов было преступлением, но не изменой Родине. Его судьбу решит суд, а пока все вокруг семьи Рубцовых должно быть спокойно. И только теперь Шелестов понял, что Платов продолжал подозревать Анастасию Рубцову. Лида Храмова, когда ее привезли в управление, сидела смирная, поникшая и смотрела на всех жалобными глазами. Шелестов долго смотрел на девушку, потом спросил: — Скажите, Лида, почему вы скрыли от нас, что, выйдя из машинного зала наружу в поисках Филиппова, вы увидели внизу женщину и вашего рабочего Акимова? Вы ведь понимали, что они были свидетелями падения инженера вниз? — Понимала, — обреченно ответила Храмова и опустила голову. — Акимова жалко стало. Он ведь ни при чем. Одинокий, а вы его подозревать станете. А эта женщина… может, она любила Федора Арсеньевича. Его смерть со всеми примирила. Его уже не вернешь. Что было говорить в данной ситуации? Глупая влюбленная девушка. Она вышла через пять минут после Филиппова. Она и не подозревала, что рабочий Акимов, давно завербованный Рубцовой, столкнул Филиппова вниз. Он успел спуститься. Они не знали, что Храмова, которая вышла следом, успела их заметить. Для них было чудом, что девушка не сразу выдала их сотрудникам НКВД. Может быть, все расследование пошло бы иначе. Зачем пугать Храмову, да и не надо ей знать, что Рубцова замороженный агент японцев еще с 20-х годов, которая так удачно вышла замуж за перспективного красного партизана. Собственно, он ее и спас от преследования, зная, что девушка живет, как и он, по чужим документам. Верил он ей. Сосновский стоял на холодном ветру, пряча лицо в воротник. Настя улыбалась ему. Она подняла руку и провела теплыми пальцами по его щеке, смахнула с ресниц снежинки. — Ну, иди, а то простудишься. — Подумай еще, Настенька. — Сосновский вздохнул. — Это не только потому, что я хочу, чтобы ты осталась со мной в Москве, не потому, что я хочу знать каждый день, каждую минуту, что ты дома, в нашем доме, в безопасности. В Харбине могут не поверить в твою невиновность. Группа погибла, сложная операция сорвалась. И ты вернулась одна из всех. — Я не могу не вернуться, ты же знаешь, — грустно улыбнулась Настя. — Да и легенда у меня хорошая. Мне подготовили подтверждение, что я осталась в приграничном поселке, когда Икэда ушел с группой в тайгу на север. — Без тебя в Харбине «кисель не ссядется», — буркнул Сосновский. — Других нет? Я же говорил, что я могу попросить Платова, даже Берию, и тебя вернут. Наша группа на особом положении.