Мелким шагом, практически, вплотную к стене, пробираюсь вглубь комнаты, туда, где между окном и шкафом расположена тахта. Призраки? Здесь? Он это серьезно?! Это вообще законно?! — Разве призраки не несут угрозу жизни кандидаткам? – все-таки рискую заговорить, и стыжусь, что этот мерзавец нагнал на меня такого страху, что теперь зуб на зуб не попадает. – Разве это не противоречит правилам? Герцог Нокс запрокидывает голову и негромко, но явно от души смеется. — Если кандидатка будет шляться по замку после полуночи и повстречает призрака, то в том случае, если она каким-то чудом уцелеет, прежде чем предъявлять претензии Короне, девице сперва придется объяснить, какого дьявола ей не спалось в своей постели. Мне кажется или он правда считает это интересным решением в пользу того, чтобы заставить девушек максимально соблюдать правила приличия? Хотя нет, он, по-моему, абсолютно доволен своей выдумкой. — Юная леди, не составит ли вам труда помочь старому вояке? Раз уж мне предстоит ночевать где придется, а не в этой роскошной постели. Я, подумав, подхожу ближе, но все равно стараюсь держаться от него подальше. Если этот странный тип считает призраков – средством обеспечения безопасности, одни Боги знают, что там еще у него в голове. — Разведете огонь? – Герцог кивает на аккуратно сложенную стопку дров. Мысленно выдыхаю, присаживаюсь перед камином на колени и берусь за дело. Мне это – как раз плюнуть. В монастыре такому учили еще с детства: все послушницы должны уметь обращаться с огнем кухонной утварью, уметь готовить и штопать, и вспахивать поле. И еще много чего. — Скажите, леди Лу’На, - мне в затылок спрашивает герцог, и тут же напрягаюсь, едва не пропустив выскочивший из очага уголек. Быстро стряхиваю его в порванного подола обратно в камин, мысленно гадая, чего ждать на этот раз: еще один урок истории или…? – Довольны ли вы вашей нынешней жизнью? Простой вопрос. И настоящая герцогиня без заминки на него бы ответила. А что говорить мне, если я даже не представляю, ак живется дочери предателя короны? Если она даже ни словом об этом не обмолвилась, хоть мы проводили вместе каждый час каждого дня всю ту неделю, что я жила в Горностаевом приюте и разучивала премудрости богатой жизни? Думай, Матильда, думай, иначе Палач Его Величества еще быстрее придумает, куда насадить твою бедную головушку. О чем там судачили девушки? Вспоминай! Я делаю вид, что от ответа меня отвлекает исключительно попытка поддать жару в огонь и энергично орудую кочергой, переворачивая дрова так, чтобы огонь расползся на соседние поленья. Кажется, кто-то сказал, что после неудачного заговора, часть земель казненного герцога отошли короне. И еще было что-то о расстроившемся браке, потому что семья жениха отказалась брать в семью негодную кровь. Герцогиню Лу’На не очень-то жалуют, если не сказать - позволяют в открытую над ней насмехаться. Причем даже те, кто явно ниже ее по классу. Маркиза, опять же, определила ее в самую ужасную комнату. И этот внезапно рухнувший потолок… Я подавляю внезапный приступ дрожи, вспоминая, как чудом перекатилась на другой край постели как раз в тот момент, когда на голову упали тяжелые балки и каменные плиты. Случись это парой мгновений раньше – я была бы уже мертва. — Так сложно ответить? – немного раздраженно поторапливает герцог, подвигаясь ближе, чтобы устроить пятки на небольшом приставном стульчике рядом с каменной решеткой. — Полагаю, Ваша Светлость, вам известен ответ на этот вопрос, - говорю я. — Я не предлагаю вам полагать, что мне известно или неизвестно. Просто ответьте. И, ради Хаоса, перестаньте мешать дрова, словно кашу в котле – теплее от этого не станет. Приходится отложить кочергу. Хочу встать, но герцог останавливает властным: — Нет, герцогиня, останьтесь там. Взглядом показывает, что ему нравится моя почти коленопреклоненная поза, потому что, если посмотреть со стороны, все так выглядит, будто одна опальная герцогиня бухнулась в ноги всесильному надменному мужчине. Даже мне это неприятно, а герцогиня, наверное, уже метала бы гром и молнии. — Не примите на свой счет, юная леди – я просто потянул шею и предпочитаю смотреть на вас сверху вниз, а не на оборот. – Он немного жмурится, и снова не пытается скрыть, что целиком доволен ситуацией и моим унизительным положением. – И так, повторю вопрос – всем ли вы довольны сейчас? Я, хоть и сижу почти что у его ног, словно ручная собачонка, все же распрямляю спину и вздергиваю подбородок. Герцогиня без конца повторяла: подбородок держать приподнятым, держать лицо и гордость, потому что гордость – это оружие женщины. Единственное, которое у меня вообще есть. Глава 30 — Я всем довольна, герцог, - отвечаю, стараясь выдержать ровный тон. Нельзя показывать слабость и тем более нельзя показывать недовольство. Дочери предателя королевской милостью сохранили жизнь – это самое важное. – У меня есть крыша над головой, есть деньги, чтобы жить и еда, чтобы не умереть с голоду. Многие люди Артании не владеют и малой частью этого. Вот так, кажется, в самый раз. Герцог прищуривается и его темные глаза изучают меня так пристально, что хочется плотнее закутаться в занавеску. — И вам не смущает, что корона отхватила самый лакомый кусок пирога с вашего стола? О чем он говорит? Те земли, о которых шептались кандидатки – он был таким важным? — Я рада, что король решил воспользоваться им с большей пользой, чем мой покойный отец, - говорю почти наобум, тыкая иголкой в стог сена. Плачущий, пусть он скажет хоть что-то, даст хоть какую-то подсказу, пока я не наговорила на смертный приговор. — Король всегда отличался мудростью, - многозначительно отвечает герцог. – А еще милосердием и терпимостью. Почему мы вдруг заговорили о короле? — Просто чтобы вы понимали, юная леди. – Герцог так резко меняет положение, что я даже не понимаю, почему вдруг его лицо – над моим, и почему тень от его мощной рослой фигуры закрыла тусклый мельтешащий свет где-то за его спиной. – Никто и никогда не забудет «заслуги» вашего отца. И то, что вы оказались в числе претенденток, никак не отменяет того факта, что кости вашего отца гниют в неизвестной могиле и никогда не будут возвращены в родовой склеп. Я просто теряю способность мыслить, когда он так близко. Та странная горечь в крови, которая подталкивала бежать от него куда глаза глядят, становится такой сильной, что я с огромным трудом проталкиваю в горло вязкий липкий ком паники. — Милорд, вы… Хочу сказать «слишком близко», но он наклоняется еще ниже и на этот раз огонь освещает его лицо, бросая острые резкие тени на смуглую кожу, впалые щеки и губы, сжатые в тонкую линию презрительной усмешки. Мои глаза округляются, когда он сбрасывает на пол мундир, заводит за спину руки и грубо, так что ткань трещит по швам, стаскивает рубашку. Что он собирается делать, боги меня сохрани?! И только через минуту, когда мой взгляд непроизвольно спускается ниже его шеи, я начинаю понимать, что герцог пытается мне сказать. Вернее, показать. Боги, это просто… ужасно. Человек правда может выжить после… этого?! Его грудь, плечи, руки и даже живот покрыты рваными ожогами и шрамами. Их столько, что кажется, будто все это – просто искусно сшитый костюм, подогнанный к телу один к одному, стежок к стежку. Шрамы старые – это хорошо видно по их плотности, толщине и цвету, который теперь едва ли сильно темнее самой кожи. Той ее небольшой части, которая видна за всем этим ужасом. Герцог грубо хватает меня за запястье, тянет вверх, заставляя встать на ноги. Поворачивает спиной к огню, и я, чтобы не закричать, залепляю рот сразу двумя ладонями. Спина вся исполосована. Его не то, что хлестали плетью. Его словно пытались лишить кожи, так плотно и мастерски лежат шрамы – вдоль и поперек, до самой поясницы и ниже, убегая за пояс штанов. «Плачущий, спаси его душу…» - мысленно шепчу слова прощения, но герцог снова поворачивается ко мне, и на этот раз грубо хватает меня за лицо, сжимая щеки пальцами, будто вознамерился раздавить мой череп. — Что, юная леди, вам не по душе такое не приятное для ваших благородных глазок зрелище? – зло шипит сквозь зубы, наклоняясь к моему лицу слишком близко. Дышит прямо мне на губы.