Которая в это мгновение валялась на траве, изредка отмахиваясь от надоедливых насекомых, но беззлобно отмахиваясь, в какой-то мере наслаждаясь их приставаниями. И наслаждаясь каждым проведённым на природе мгновением. Парк «Инферно» полностью соответствовал поместью: представлял собой искусно созданный уголок, некогда регулярный, но давным-давно заброшенный. А затем – искусно и профессионально доведённый до состояния утончённой неухоженности. Дорожки во многих местах взломаны травой и кустарником. Деревья подстрижены так, чтобы казаться неподстриженными. Мраморный фонтан декорирован высохшей тиной. Некогда изящный грот похож на вход в пещеру убийцы, а поток маскирующего его водопада кажется чёрным. В свой первый день Шанти расположилась в беседке – разумеется, полуразрушенной – но сбежала из неё, несмотря на наличие удобного столика и необычайно комфортного полукресло, выглядевшего так, словно вот-вот развалится. Сбежала, чтобы расположиться на траве, а приставленный «незаметный» тут же принёс покрывало. С тех пор девушка работала валяясь в тени большой ивы, клонящейся к заросшему лилиями пруду. Работала, перебирая полученные от мисс Марлоу федеральные ключи, прикидывая, как можно обойти их не оставив следов и спрятаться от поисковых ботов, как существующих, так и тех, которые разработают спецы Четвёртого департамента, узнав о замысле лорда Гамильтона. Что они могут? Всё. Кроме одного – никто не позволит переформатировать всю Сеть, уничтожая колоссальный массив накопленной информации. А значит, нужно сделать так, чтобы уничтожить «мистических» ботов можно было только таким способом. Сделать это было непросто, но при наличии полного доступа во все закоулки Сети и таланта, вполне достижимо. Шанти не просто прятала их под «шапкой-невидимкой», но вплавляла в структуру цифрового пространства, делая органичной её частью. Наполняла нули и единицы алгоритмами, срабатывающими на древние поверья, а значит – оживляющими их, превращающими в реальность. В цифровую, математически выверенную реальность. Шанти перевернулась на спину и, глядя в ясное, безоблачное небо, попыталась представить, как это будет. В Сети. А точнее – в Метавселенных. В цифровых пространствах, которые, как всё, разработанное технарями, строго продумано, практично, удобно и предсказуемо. И вот его наполнят мистические явления… Появится нечто необъяснимое, как выразился лорд Гамильтон. Необъяснимое для ливеров, а в действительности это будут незаметные и неуловимые, снующие повсюду боты, реагирующие на определённые сочетания факторов и вызывающие последствия. Самые разные последствия, главное, чтобы ливеры увязывали их между собой: сочетание факторов и последствия. Чёрная кошка перебежала дорогу, человек не плюнул трижды через левое плечо и дальше… у него, допустим, растает часть «оболочки», нужно будет перегрузиться. Или забарахлит цифровой кошелёк. Или временно откажет какая-нибудь функция, например, зрение – в Сети, разумеется, только в Сети. Придумать можно всё, что угодно, а главное, подобные вирусы нетрудно запустить в «оболочку» объекта. А можно совсем испортить, исказить «оболочку», но это потребует наложения проклятия. Можно запретить «оболочке» перемещаться за пределы неких координат, что тоже приведёт к серьёзному и дорогостоящему ремонту цифрового образа. Придумать и реализовать можно абсолютно всё, но что это привнесёт в Метавселенную? Неужели и впрямь сделает её похожей на реальный мир? * * * Камалетдин знал, что племя на призыв не откликнется. И правильно сделает. И ещё знал, что в любом случае не стал бы призывать своих людей совершить атаку… пусть и имеющую все шансы на успех, но самоубийственную атаку на землю Шабах. Камалетдин был их вождём, но не господином, и не хотел губить. И ещё знал, что сам не может поступить иначе – пойдёт. Раз есть надежда на успех – пойдёт обязательно, и потому собрал на встречу только тех, кто, как он надеялся, тоже пойдёт, потому что не сможет иначе: отцов и родственников пропавших мальчишек. А так же отцов и родственников убитых мальчишек. Собрал поздним вечером, на заброшенной ферме, расположенной в трёх километрах от границы Шабах и, когда все приехали, поднялся на полуразрушенное крыльцо дома и обвёл настороженных воинов медленным взглядом. – Вы знаете что произошло с нашими детьми, как с ними поступил Пазыл. Сейчас эта собака мертва, но мы не добились того, чего хотели – не вернули детей. Я знаю точно, что Пазыл не убил их, а продал. Я знаю точно, что Пазыл продал наших детей не в «Кентукки», а владельцу Шабах. Я говорил с ним, умолял вернуть мальчиков, но получил отказ. Я предложил ему намного больше, чем он заплатил, но колдуну Шабах не нужны деньги – ему нужна кровь. – Камалетдин выдержал короткую паузу, а затем резанул: – И я хочу дать ему крови, которая ему так нужна. Я хочу, чтобы он напился ею, умылся ею и захлебнулся в ней. Я хочу зайти в его дом, убить его и забрать наших детей. Я так хочу. Почти полминуты во дворе фермы царила тишина, а затем отец Насиба сказал: – Нас накажут. Все знали, что так будет. – Мы не сможем войти в Шабах, – сказал отец Линара. – У него есть оружие, которое убьёт нас на подступах. – Сможем, – очень уверенно ответил Камалетдин. – Я бы не позвал вас, если бы не был уверен, что получится. Я знаю как войти в Шабах, как убить всех, кого мы захотим убить и вызволить наших детей. Это будет опасно, вернутся не все, но я пойду с вами и пойду первым, и вы увидите, как мы это сделаем. Все знали, что Камалетдин здоров и полон сил, и собирается править племенем ещё долгие годы, и потому высоко оценили его заявление, поверили, что шейх действительно продумал план нападения и уверен в успехе. Это приободрило воинов, однако оставался очень важный вопрос. – Нас накажут, – повторил отец Насиба. И понимание этого факта могло остановить кого угодно, даже разъярённых, потерявших сыновей отцов. А Камалетдин не мог открыть правду. Не мог рассказать, как вчера ночью, когда он выл от ярости и бессильной злобы, через открытое окно его комнаты влетел уже знакомый дрон с уже знакомыми очками. Сначала шейх обрадовался, решил, что хозяин Шабах сменил гнев на милость и всё-таки решил вернуть детей – и не важно какие деньги или услуги он потребует взамен. Но надев очки, Камалетдин увидел перед собой не белокурого мужчину в элегантном костюме, а совсем другого человека. Проявившего удивительную осведомлённость в делах, а главное – в желаниях шейха. Человек объяснил, чем они с Камалетдином могут быть полезны друг другу, почему они могут быть полезны друг другу, а главное – почему он не обманет шейха. Человек объяснил и Камалетдин поверил. А сейчас ему нужно было сделать так, чтобы ему, а не таинственному союзнику, поверили его воины. – Когда я понял, что наши дети попали к хозяину Шабах, я постарался узнать о нём как можно больше. Я заплатил много денег людям из «Кентукки», которые ведут дела с федералами, и выяснил, что этот человек скрывает от своих то, что делает здесь. Он проводит в доме эксперименты, с помощью которых желает обрести преимущество. Он играет против своих и его тайные эксперименты… – За него не будут мстить? – Скорее всего будут, – не стал скрывать Камалетдин. – Но племя не тронут. Он не был уверен в словах, но говорил убеждённо. – Как вы сможете это доказать? – Помолчи! – подал голос отец Шухрата. И посмотрел на Камалетдина: – Шейх, наши дети в Шабах? – Да, – кивнул Камалетдин. – Значит, я иду с вами. * * * Никто не сказал, что сегодняшний ужин будет особенным, но это подразумевалось. Намёки Шанти, которая не любила хвастаться результатами, пока их не получит и доклады мисс Марлоу, в обязанности которой входил контроль за работой девушки, привели к тому, что стало подразумеваться: сегодняшний ужин – особенный. Об этом не говорилось, но все об этом знали. И потому к вечерним платьям: чёрному для Шанти, розовому для Адары, прилагались жемчужные гарнитуры: чёрный для Шанти, розовый для Адары. Свечей в столовой оказалось много больше обычного – комната была освещена почти полностью, а в движениях и фразах лорда Гамильтона чувствовалось нетерпение. Он не хотел его демонстрировать, но в некоторые мгновения не мог сдержаться. Он жаждал получить то, что уже считал своим, то, из-за чего ужин подразумевался особенным, однако воспитание взяло верх и во время еды владелец «Инферно» ни разу не обмолвился о делах. И лишь за десертом слегка коснулся темы: – Это естественно для людей: и для ливеров, и для биггеров, и для таких, как я. Не говоря уж о дикарях с территорий. Понять, что он имеет в виду, у девушек получилось не сразу, однако пауза не затянулась. – Вы говорите о необъяснимом, милорд? – уточнила Адара. – Разумеется, – небрежно ответил Гамильтон. – Жить в ожидании чуда? – Шанти грустно улыбнулась. – Верить, что чудо возможно. – Гамильтон поднял указательный палец. – Ждать рано или поздно надоест, а веру люди проносят через всю свою жизнь и передают детям. – Вы хотите дать Метавселенным веру? – Необъяснимое и есть вера, – очень серьёзно ответил Гамильтон. – Чудо – есть вера. Но я хочу дать веру не Метавселенным, а людям. И не дать, а напомнить о том, что она всегда была с ними и всегда была частью их – вера в чудо. Напомнить о том, что куда бы они не отправились: в Метавселенную, на Марс или на планеты Сириуса, вера всегда будет с ними. Как и ожидание чуда. И пока вера в них жива – они будут оставаться людьми. – Вы хотите сказать, что людьми, в полном смысле этого слова, являются исключительно верующие? – удивилась Адара. – Людьми, в полном смысле этого слова, являются исключительно те, кто знает, что есть необъяснимое и прилагает усилия, чтобы его объяснить. Даже если не получается – сам факт существования необъяснимого подстёгивает человеческий разум к поиску, к размышлениям о том, чего ещё нет, заставляет думать не только о повседневных потребностях. И тем отличает от животных. – Гамильтон помолчал. – Мир, в который радостно окунулись ливеры, комфортен и понятен. По своей сути он и впрямь является концом истории, поскольку создаёт иллюзию того, что стремиться больше некуда, что всё достигнуто, что Метавселенная есть Элизиум версии «Сейчас», в котором каждый обретает то, что захочет. Они строят себе гигантские дворцы, катаются на дорогих машинах и пьют коллекционные вина. Но всё перечисленное и многое другое, следует взять в кавычки, поскольку всё это – не более чем симулятор. Симулятор безумия. Их безумия и лености ума. Они позабыли о том, что за рамками обыденности существует нечто большее, нечто необъяснимое. И я им об этом напомню. – С помощью веры? – А как ещё разбудить разум? Несколько мгновений все молчали, обдумывая яркую и яростную речь Гамильтона, произнесённую эмоционально и убеждённо. А затем Адара сказала: – Колоссально. А Шанти тихо обронила: – И вас до сих пор не пытались убить? Однако реплики девушек заглушила громкая фраза мисс Марлоу: – Вы будете удивлены, милорд, но нас атакуют. И где-то вдалеке послышался грохот взрыва. – Те самые дикари? – Владелец «Инферно» не особенно удивился известию. – Совершенно верно, милорд. – Это даже забавно. – Гамильтон взял в руку бокал. – Давайте подойдём к окну и посмотрим, как их убьют. А потом продолжим ужин. * * * Безжалостно. Это было самое трудное решение, которое Камалетдину пришлось принять в жизни. Одно из самых трудных – не очень-то легко отправлять в самоубийственную атаку отличных воинов. И себя в том числе. Отправлять хладнокровно и обдуманно. Безжалостно. Но поступить иначе Камалетдин не мог: хозяин Шабах должен был поверить в серьёзность нападения и ввести в бой всё своё оружие. В этом заключался замысел штурма, который ему объяснил предатель, опять предатель… Он объяснил, чего хочет добиться и почему невозможно иначе, Камалетдин согласился, во главе ударной группы отправился «пугать» хозяина Шабах. И надеяться, что всё получится. Два бронетранспортёра и два бронированных грузовика снесли ворота и ворвались на территорию поместья. Из тяжёлого вооружения – разрешённые к продаже племенам тридцатимиллиметровые пушки и пулемёты. И двадцать бойцов под командованием шейха – он сдержал слово и отправился на самый опасный участок. И предельно простая задача – добраться до дома. Камалетдин знал, что задача не имеет смысла: пули патрульных дронов не могли пробить броню машин, злобно долбили по защите, но не пугали сидящих внутри воинов. Однако в дом на грузовике не проедешь, придётся выходить и становиться мишенью для безжалостного – снова это слово – роя механических убийц. Или уезжать, признавая поражение. Признавая, что нападение было эмоциональным, а не обдуманным. Атака была обречена, и лорд Гамильтон, хладнокровно наблюдающий за машинами, прекрасно это понимал. Напряжение не овладело им, а сама ситуация представлялась игрой в «кошки-мышки», каковой она в тот момент и была. Происходящее забавляло Гамильтона, не более, и чтобы усилить впечатление, он распорядился: – Мисс Марлоу, поднимите ударный дрон. Хочу насладиться красотой разрушения. – Да, милорд. – Экономка выдержала короткую паузу. – Ваш личный код, пожалуйста. Охраняющие поместье дроны, хоть и были вооружены, считались частью «стандартного оборудования» загородного особняка, частью сигнализации, призванной не только обнаружить нарушителя, но и ликвидировать его. А тяжёлые боевые машины, ждущие своего часа в подземном ангаре, входили в набор «экстренных мер» и для их применения требовалось подтверждение главного администратора, каковым являлся лорд – единственный человек, обладающий абсолютным доступом ко всем ресурсам «Инферно».