— А ты?.. — Ленка резко повернулась к нему всем корпусом. — Ты бы тянул время, если бы знал про кого-нибудь страшную тайну? — Я бы не тянул, — строго ответил Николай Николаевич. — Никогда. Зачем зря мучить людей, зачем над ними издеваться и выворачивать и без того слабые их души наизнанку, если они даже виноваты. Можно презреть, наказать, помочь, но мучить нехорошо, стыдно, нельзя. Это ожесточает человека. Надо быть милосердным. — Милосердным? — спросила Ленка. Она задумалась над значением этого слова. — Знаешь, что такое «милосердный»? — продолжал Николай Николаевич. — Это человек, у которого «милое» сердце. Доброе, значит. — А Железная Кнопка тянула, тянула, тянула! — сказала Ленка. «Дадим, — говорит, — ему три минуты на размышление». И посмотрела на часы. «Одна минута прошла!» — счастливым голосом пропела Шмакова. Жуткая тишина сопровождала эти три минуты, это ожидание. Только иногда кто-то вскрикивал или хихикал, и все в страхе поглядывали друг на дружку, пытаясь заранее отгадать, кто же предатель. «Не сознается, ему же хуже будет, — зловеще произнесла Миронова. — Ну! — Она крикнула, как кнутом стеганула. — Ну же! Сознавайся, предатель!.. Сознаешься — тебе же самому лучше и легче будет!» «Попов, — приказала Шмакова, — встань у дверей, а то он еще сбежит». Она почему-то засмеялась. Попов пересек класс и, радостно ухмыляясь, стал позади нас. «Две минуты!» — почти не разжимая губ, выдавила Миронова. Я посмотрела на Димку — он стоял как вкопанный. «Димка», — в ужасе прошептала я, чтобы подтолкнуть его. Мне хотелось заорать на него страшным голосом, ударить, чтобы сдвинуть с места, заставить признаться раньше, чем Железная Кнопка назовет его имя. «Три!» — прозвенел голос Мироновой. «Три, три, три!» — гудело в моей голове. У меня все поплыло перед глазами, я бы грохнулась, если бы Попов не подхватил меня. А когда я пришла в себя, то поняла, что Димка не успел еще сознаться, потому что он по-прежнему стоял рядом со мной и никто не обращал на нас никакого внимания. «Ну? — Лохматый рванулся к Мироновой, он хотел побыстрее схватить предателя. — Кто же он?..» А Миронова снова тянула время. И тут Димка наконец еле слышно прошептал: «Ребята…» Его услышала только Шмакова. «Что „ребята“? — Шмакова подскочила к Димке. — Тихо-о-о! Сомов хочет нам что-то сообщить! Говори, Димочка! — сладким голосом пропела она. — Говори!» Но в это время Железная Кнопка, не обратив внимания на Димку, произнесла фразу, которая сразу изменила всю обстановку. «Подходите ко мне по очереди, — приказала она. — Я буду проверять ваши пульсы. — И угрожающе добавила: — Посмотрим, как сейчас бьется пульс у предателя!» Все недоуменно переглянулись, у многих разочарованно вытянулись лица. Они готовы были схватить предателя, они жаждали мести, а тут — какой-то пульс. «Так ты не знаешь его?» — хриплым голосом спросил Димка. Я увидела, как он обрадовался. Он рассмеялся, бедненький, от радости, что Железная Кнопка, оказывается, ничего не знала, что он получил отсрочку. «А может быть, кто-нибудь другой его знает?» — ухмыляясь, сказал Попов. «И другой тоже не знает, дорогой мой Попик, — сказала Шмакова. — И мы не будем торопиться… — Она почти танцевала между рядами парт и пела: — Мы все-все постепенно узнаем… И как его зовут… И что он сказал Маргарите… И зачем он это сделал…» «Подходите ко мне по очереди», — сказала Железная Кнопка. Первым к Железной Кнопке подошел Васильев. «Проверяй. — Он протянул Мироновой руку. — Посмотрим, что у тебя получится». Миронова стала считать пульс у Васильева. Все остальные молча следили за ними, готовые по первому сигналу Железной Кнопки броситься на того, у кого пульс будет биться слишком быстро. «Нормальный, — сказала наконец Миронова. — Следующий…» Ребята один за другим подходили к Железной Кнопке, а она считала у них пульс и говорила: «Нормальный! Следующий!..» И все больше было тех, кто прошел проверку, и все меньше, кому осталось ее пройти. Потом, после Шмаковой, Железная Кнопка начала считать пульс у Попова… И на очереди остались только двое — Димка и я! Но тут Железная Кнопка отбросила руку Попова, вскочила — щеки у нее снова заалели — и объявила: «Пульс — сто!» «Пульс — сто!.. Пульс — сто!.. Пульс — сто!..» — понеслось по рядам. «А сколько надо?» — спросил Лохматый. «Семьдесят! — Железная Кнопка победно оглядела класс. — Попался, голубчик!» «Ну, гадина!» — Лохматый схватил Попова и выкрутил ему руки. «Точно, это он! — заорал Рыжий и бросился к Лохматому на помощь. — Они же в кино со Шмаковой не ходили и в Москву хотели уехать вдвоем». Ребята мигом окружили Попова, и со всех сторон понеслось: «Ну и Попик! Ну и верзила!» «Ну и раб! Дать ему по носу!» «Да отстаньте вы от Попова», — вдруг совершенно спокойно сказал Димка. А я решила: наконец он все скажет. Я снова задрожала от страха: все-таки сознаваться страшно, хотя и надо. Но я раньше времени задрожала, он и не думал сознаваться. Он сказал: какая разница, Попов это сделал или не Попов, все равно Маргарита бы узнала, и что во всем виноваты мы сами, и нечего искать козла отпущения. «Большая разница! — возмутилась Железная Кнопка. — За предательство знаешь что бывает?» А Димка развеселился — он перестал бояться — и, совсем как прежде, сказал: «Ах, ах, как страшно!» «Попов, рассказывай!» — приказала Железная Кнопка, демонстративно отворачиваясь от Димки. «А что? — Попов самодовольно хмыкнул и посмотрел на Шмакову. — И расскажу». «Еще как расскажет, — улыбнулась Шмакова, — хотя кое-кому это и не понравится… — Она притворно вздохнула: — Но что поделаешь!.. На всех не угодить!» «Ребя! — Попов сиял. — Ребя, что было!..» Он так многозначительно посмотрел на Димку, что можно было подумать, что он все знает! И я посмотрела на Димку, и снова меня как молнией пронзило: его опять от страха всего перекорежило! Тогда я опять бросилась очертя голову вперед, чтобы помочь ему. «Послушайте! — закричала я. — Послушайте меня!..» «В чем дело? — возмутилась Железная Кнопка. — Что ты нам мешаешь?..» «Ну почему же мешает, — вмешалась Шмакова. — А может быть, она скажет что-нибудь по делу. Говори, Бессольцева… Мы ждем с нетерпением». «Ребята, — сказала я. — Это… это…» Я уставилась на Димку, сверлила его глазами, чтобы он понял, что ему уже пора сознаваться, что больше нет ни одной свободной секунды. Но он снова промолчал, он как будто не замечал моих взглядов. «Это… — я решилась сама назвать его имя, раз он не мог, — сделал…» И замолчала, хотя понимала, что для отступления уже все дороги отрезаны. Но у меня дыхание перехватило, никак я не могла назвать Димкино имя. «Ты что замолчала? — насела на меня Шмакова. Она стояла передо мной в торжественной, величественной позе, сложив руки на груди. — Ну говори же, говори, кто это сделал, по-твоему?» Дедушка! Посмотрела я на Шмакову и поняла: вот кто обрадуется, когда узнает про Димку. И вдруг я почему-то улыбнулась и сказала совсем не то, что собиралась… «Это сделала я!..» — Ах вот в чем дело, — сказал Николай Николаевич и как-то весь преобразился.