— Здравствуй, Митенька!.. Иди ко мне… Я шагнул вперед и подхватил ее на руки. Какой же она легкой и невесомой была! А Валерия, охватив руками мою шею, прижалась ко мне со всех сил и чуть слышно, по сути молча, заплакала, сотрясаясь всем телом. Слезы ее капали на мою голую грудь, катились вниз, по животу. А я ходил и ходил по комнате, качая ее на руках. Потом, шагнув к дивану, положил на него Валерию. Лера, не открывая глаз, протянула, как ребенок, вверх обе руки, обхватила мою шею и с неожиданной силой притянула к себе. Я упал сверху, и мы слились в поцелуе… А луна заливала комнату белым и призрачным светом. Так в моих объятиях Лера и уснула. Я еще немного полежал рядом, жадно вдыхая запах ее разгоряченного тела, и осторожно разжал руки… Она, сонная, почмокала, как ребенок, губами, повернулась на бок и, подтянув вверх колени, спрятала ладошки между бедер. Я прикрыл ее одеялком и тихонько, на цыпочках, вышел в коридор. В нашу с Аленкой спальню я заходил… со страхом и чувством вины. Там я остановился, не зная, как себя держать и что ответить, если Аленка спросит… Через пару минут она повернулась и совершенно ровным и сонным голосом пробормотала: — Ну, что как столб стоишь? Ложись давай, поздно ведь… И я осторожненько устроился на краешек, робко залез под одеяло и как-то быстро уснул… Наутро меня разбудила Аленка: — Поднимайся, прелюбодей, — это был единственный раз, когда она напомнила об ЭТОМ, — за хлебом сбегай, а то завтракать пора. * * * Вот так у нас началась новая жизнь. Валерия суток трое при мне из комнаты не выходила, и я ее не видел. Аленка же каждый вечер подолгу сидела у нее, и они о чем-то тихо говорили. Впрочем, нередко оттуда доносился довольно громкий смех. Алена мне никогда не рассказывала, о чем они говорили и над чем смеялись. На вопрос о том, как там Валерия, она всегда отвечала одинаково: «Нормально. Хорошо». Потом Лера стала по квартире ходить и при мне. Она никогда не поднимала глаз, тихонько здоровалась и как мышка, как тень проскальзывала мимо. Никогда она с нами не садилась и за стол. Потом, как-то придя с работы, мы обнаружили, что в квартире наведен идеальный порядок — все было буквально вылизано. В этот же вечер, когда она шла мимо по коридору, я, не удержавшись, поймал ее за руку и спросил: «Зачем?» Но она, с силой высвободив руку, глянула на меня исподлобья и ответила, что так надо, и тут же скрылась в своей комнате. Аленка же все это восприняла как должное и была совершенно спокойна. В общем, Валерия жила у нас месяц. Жила затворницей, почти не появляясь в комнатах. — И за все это время у нас ничего не было, — сказал мне Дмитрий, — хотя, если откровенно, я нет-нет да и ловил себя на желании «еще разок пожалеть Валерию». А что, мы, мужики-то, существа полигамные? — спросил он собеседника. Впрочем, ответа на такой вопрос он не ожидал… — Ну и чем же все кончилось? — спросил Огурцов, чтобы наконец прервать молчание Дмитрия. — А все кончилось так же, как и началось, — внезапно! Просто мы с Аленкой однажды пришли с работы, а на столе лежали ключи, что ей оставляли, а под ними — записка: «Спасибо вам, мои единственные родные люди». Глава 4. Две жизни Ночь без света, непроглядная Обняла меня за плечи И шептала: «Ненаглядная!» И вела чудные речи. Подарила сон-награду, Сон-несчастье подарила… И смеялась: «Что, не рада?.. Или я не угодила?» Т. Гринкевич Знаете, когда я прочитал эту записку, меня настигло острое ощущение, что я опять в прошлом — что опять читаю то, старое письмо, в котором была боль разлуки и нежелание уходить. Поняв это, я смутился, вспомнив, что рядом стоит Аленка и что, увидев мое красное лицо, она догадается о тайных мыслях. А попросту говоря, испугался, как пацан, что жена застукает. И тут же до меня дошло: то, что случилось в первую ночь, произошло по ее настоянию и было с точки зрения морали делом гораздо более греховным, так что сейчас глупо было бояться мыслей. И вот представьте: я поднимаю глаза и вижу на ее лице — нет, не злость, не подозрения, а какую-то грустную, почти материнскую улыбку понимания. Глядя мне в глаза, она очень искренне, с досадой бросила: — Ну что за странная привычка исчезать, не предупредив никого! Вот таким было возвращение Валерии. Вот таким был ее второй уход. Мы с Аленкой весь вечер провели порознь, практически не разговаривая. Однако после отъезда Валерии жизнь потихоньку вернулась в привычную колею и потекла по-прежнему, будто Валерия и не появлялась. Думать о случившемся мы, конечно, думали. Я, по крайней мере, точно думал, а вот думала ли Аленка — не знаю. Наверное, думала. Но ни я, ни она на эту тему никогда не говорили… * * * Сказав это, Дмитрий замолк, снова уйдя в свои мысли. Было видно, что ему этот разговор, этот рассказ о своем самом потаенном дается нелегко. Потом он встал и, извинившись, вышел и минут через десять вернулся с бутылкой коньяка. — Однако вы волшебник! Знал, что у проводников всегда водяру можно взять, но чтоб коньяк… — сказал Огурцов, с уважением глядя на Дмитрия. — Да это я для разговора, а то выпитое-то выветривается, а досказать-то надо! — Так там еще и… продолжение было? Везучий вы, Дмитрий, человек. Вот бы всем таких жен, чтоб они иногда официально позволяли… пошалить и при этом делали бы вид, что ничего не произошло! Везунчик вы, однако, — повторил Огурцов и, подняв стакан с темной жидкостью, выпил. Дима не отстал. — Фу-у-у, ну и гадость, — сказал сосед, сморщившись, и, поставив стакан, спросил: — Так я продолжу? То лето, после отъезда Валерии, пробежало очень быстро. В конце августа я съездил за ребятишками, и 1 сентября они оба пошли в четвертый класс. А мы с Аленкой занялись ремонтом — как и все в свой отпуск. Вот представляете, я и сейчас — хотя уже годы прошли — не могу понять, почему тогда Аленка пошла на это? И еще не пойму, почему она никогда не говорила об этом, не обсуждала, не брала с меня никаких клятв и прочее. И даже пролистывая в памяти день за днем, я не могу припомнить хоть один момент, чтобы Аленка задумалась. Нет, она всегда при мне была абсолютно ровной, спокойной, точно такой же, как и до… прихода. Я разницы не почувствовал. И вот это мучило меня беспрестанно. Я не мог понять… Простите, что об этом я вам говорю не в первый раз. Но эти мысли были более острые, чем мысли о Валерии и о нашей встрече. Ну вот, пошли дальше! Остаток того года пролетел незаметно, и все у нас было хорошо, только вот пацаны ленились учиться, да и хулиганили порой — точь-в-точь как их папаша в том же возрасте. Потом наступил Новый год, и мы впервые никого к себе не пригласили, хотя все последние годы наша большая квартира была непременным местом встречи Нового года. А тут почему-то… притормозили наше традиционное сборище, и мы остались вдвоем. Как положено, встретили Новый год шампанским (кстати, терпеть его не могу), уложили мальчишек, а сами устроились перед теликом. Возле меня была бутылочка «Армянского», у Аленки — какое-то вино. В общем, семейная идиллия! И вот смотрим мы по ящику какую-то муть, и вдруг ни с того ни сего, повернувшись к Аленке, я спрашиваю: — Как ты думаешь, а где сейчас может быть Валерия? — и тут же похолодел: впервые ее имя прозвучало в нашей квартире, причем совершенно неожиданно. Ведь еще за пять секунд до этого я не только спрашивать не собирался, но и не думал об этом. А сейчас будто за веревочку кто-то дернул… Аленка несколько удивленно глянула на меня и довольно безразлично ответила: — А кто ж может это сказать? Никто! Только она сама! После этого мы с Аленой посидели еще с часок и стали готовиться ко сну, причем я все это время мучился: почему я вдруг спросил, почему? И вот, когда мы были уже в спальне и готовились нырнуть под одеялко — был уже как-никак третий час ночи, — раздался звонок в дверь! Мы переглянулись. — Открою? — почему-то шепотом спросил я. Аленка молча кивнула и стала надевать только что снятый халат. В общем, когда я подходил к двери, был уверен: там, за дверью, — Валерия! * * * Дмитрий снова замолк и, откинувшись на стенку купе, бездумно стал смотреть в совершенно темное окно, где далеко-далеко мерцали слабенькие огоньки какой-то деревушки. Потом, оторвав взгляд от окна, он тихо сказал: — В общем, предчувствия меня не подвели! Это и в самом деле была Валерия! Она стояла на площадке с огромным букетом цветов и, глянув мне в глаза, тихо сказала: — Здравствуй! Ты меня звал… И это был не вопрос — это было утверждение! Тут в коридор выбежала Аленка, и все вокруг завертелось: охи и ахи, звонкие поцелуи, вопросы без ответов, смех… А я стоял посреди коридора, как мешающий всем предмет мебели. В общем, внезапное появление Валерии повлекло вторую волну празднования, которое длилось еще пару часов и только к пяти утра стало угасать. Когда женщины убрали со стола и мы с Аленой уже откровенно зевали, Валерия же, наоборот, стала напряженной, довольно нервно прошлась по комнате и сказала: — Алена, Дима, уделите мне еще десяток минут: я хочу вам наконец все рассказать! Я больше молчать не могу… я для этого и приехала.