Ну вот, а потом Валерия исчезла! — помолчав, с некоторой долей горечи сказал Дмитрий. — В смысле? Как это «исчезла»? — А вот так: просто ушла, собрав все свои вещи, — ушла навсегда. В комнате после ее ухода ничего (понимаете, ничего!) не напоминало, что здесь жила женщина. Через три дня я получил письмо. Оно было без подписи, но это было ее письмо, и я его помню до сих пор наизусть. Оно немного сумбурное, но уж какое есть: «Родной мой! Мне нет места рядом с тобой. Но чтобы не быть с тобой, мне нужна ТАКАЯ сильная причина не быть твоей, которую я поломать буду не в силах. Эта причина и есть мой отъезд! Вот теперь я все тебе сказала. Но легче тебе не станет. Не станет легче и мне. Сейчас я по-прежнему тебя люблю неистово — люблю так, как никогда в жизни никого уже полюбить не смогу. Только ты, Митенька, не уничтожай своей болью себя, не рви меня из своей памяти с корнем. Прощай, мой родной. Целую. Твоя навсегда…» Вот и все. А еще через пару недель пришла бумага о расторжении брака. Как и откуда она это сделала — не знаю до сих пор. Если бы вы знали мое состояние в те дни. Куда я только не ходил и куда только не ездил! Все было впустую. Никто ее не видел, никто не знал, где она. Отчаяние захлестывало меня в те дни. Я даже подумывал о… пуле в своей башке, потому что жизни без нее не представлял. Только через месяц я смог думать более или менее связно и, усмирив свое отчаяние, вдруг решил, что она разведчица и уехала на задание за рубеж. Эта мысль стала для меня неким психическим шлюзом, через который сбрасывалось огромное внутреннее напряжение. Благодаря этой мысли я не сошел с ума и остался живым. Напомню, — обратился он ко мне, — это был конец 70-х, разгар «холодной войны», и такие идеи, такие помыслы могли иметь право на существование. К тому же — блестящее знание немецкого, к тому же — сильнейшая воля! Да, забыл сказать, что ее дедушка тоже исчез. Сказали, что уехал куда-то на юг. Я даже в КГБ сходил, но там — естественно! — развели руками. Да, еще я узнал, что Валерия сдала экзамены в институте экстерном и получила диплом. А я и не знал этого. Вот так! Вот тогда я понял не просто умом, а всей своей сутью, что она исчезла навсегда, что ее уже никогда не будет в моей жизни. И тогда я, человек совершенно далекий от литературы и вообще от изящных искусств, сел и написал ответ на письмо Валерии. Вот он: О, Валерия, странная Женщина! Для чего и зачем своенравная Дама — Судьба подарила тебя? Почему? Ты была утешеньем, иль все ж наказаньем? Понял я лишь сейчас, что тогда не готов был познать эту милую Женщину с тем безумно прекрасным, но уже не моим, очень строгим лицом, что глядит на меня с полотна! Вас как будто бы две, таких разных: и нежных, и властных! Своей пылкой душой, отстраненным и умным лицом, ты дана как укор об утраченном прошлом… Я тогда, чуть коснувшись прекрасной руки, ощутил теплоту твоих нежных, но жарких объятий! А потом, когда платье неслышной волной, с тихим шелестом пало к ногам, я под нежною кожей — вдыхая ее аромат! — слышал стук, перезвон ритмов наших сердец. Я испил сладость губ, Искривленных гримасою страсти, И твой шепот: еще же, еще… И во взрыве взаимного счастья мы слились… стал тогда я тобой… и познал глубину твоей пылкой и жгучей любви! О, Валерия, милая Женщина! Ты прекрасна, желанна и так мне теперь недоступна! Нет тебя, и ко мне ты уже не придешь НИКОГДА! Так поплачь обо мне, о несбывшихся страстных желаньях, что хотел воплотить, обретя вдруг тебя! Так поплачь же неслышной и светлой слезой… Все ушло, ничего мне уже